Марина Москвина
РЕПЕТИТОР
| — Вы не представляете,— сказала Маргарита Лукьяновна моему папе,— какие у вашего сына низкие способности. Он до сих пор не запомнил таблицу умножения, и это мне плевок в душу, что он «ча-ща» пишет с буквой «я». — Низкие способности,— сказал папа,— это не Андрюхина вина, а Андрюхина беда. — Главное — старание, а не способности,— смягчилась Маргарита Лукьяновна. — И добросовестное отношение. Чтобы он света божьего не видел, понимаете? А то я его оставлю на второй год. Всю дорогу домой папу одолевали чёрные мысли. А тут ещё во дворе стали чистить канализационные люки. Из аварийной машины вышел шофёр и, как бы обращаясь к детям планеты, сказал: — Если хотите здесь работать, плохо учитесь. ВСЕ двоечниками были! — и показал на бригаду в люке. — Любой ценой,— сурово сказал папа,— ты должен из двоечника выйти в удовлетвористы. Тут надо так,— сказал он,— ставить себе задачу, чтобы пупок трещал. А то время — фьють! Смотришь — сил нет, а там и умирать пора. И он стал разучивать со мной таблицу умножения. — Шестью шесть! Девятью четыре! Пятью пять!.. Ух! — погрозил он нашей безмятежно спящей таксе Киту.— Лентяй! Бородавки только растит, ничего не делает. Трижды три! Дважды два!.. Люся! — закричал он маме.— Люся!!! Я не могу решать эти примеры. Я не могу их ни решить, ни запомнить! Чудовищное что-то! Кому это надо?! Только звездочётам! |
 |
— Может быть, возьмём репетитора? — спрашивает мама. Тут я закричал: Разные люди пахнут по-разному. Кто-то морковкой пахнет, другой помидорчиком, третий черепашкой. Владимир Иосифович не пах ничем. Вечно он ходил озабоченный, и у него никогда не бывало блаженного выражения лица. К тому же он сильно пёкся о своём здоровье. Каждое утро пять минут он лежал в ледяной ванне, и когда меня привели к нему под конвоем, Владимир Иосифович протянул мне свою ледяную руку помощи. |
— Сколько ног у трёх кошек? — спросил он у меня с порога.
— Десять! — сказал я, помня завет Маргариты Лукьяновны: «Ответ пауза не украшает». — Маловато,— уныло произнёс Владимир Иосифович. — Одиннадцать,— предположил я. Вид у Владимира Иосифовича стал такой озабоченный, что, если б его сейчас кто-нибудь проглотил, он бы этого даже не заметил. — Прошу вас пить чай,— сказал он. На кухне в целлофановом пакете он хранил приправу, там перец, аджика, разные сухие травки,— такая жёлто-оранжевая смесь. Он щедро ею посыпал бутерброды — мне и маме. — Мальчик запущенный, но не пропащий,— сказал Владимир Иосифович,— Надо им заняться всерьёз, пока он мягкий, как воск. Потом затвердеет, и будет поздно. Мама с благодарностью пожала ему руку — так, что он присел. Приятно всё-таки, что твой единственный сын в свои неполные десять лет НЕ ЗАТВЕРДЕЛ. — Кем хочешь быть? — спросил Владимир Иосифович, сохраняя паучью серьёзность. Я не ответил. Не стал ему говорить, что я бы не хотел быть ни камнем, ни дубом, ни небом, ни снегом, ни воробьём, ни козлом, ни Маргаритой Лукьяновной, ни Владимиром Иосифовичем. Только собой! Хотя я не понимаю, ПОЧЕМУ я такой, какой я? — Андрей,— говорил мне Владимир Иосифович,— я человек прямолинейный, как пишется «ча-ща»? И сколько будет шесть умножить на восемь? Ты должен ПОЛЮБИТЬ эти слова: «гнать», «терпеть», «ненавидеть», «зависеть». Только тогда ты научишься ВЕРНО ИЗМЕНЯТЬ их по лицам и числам!.. А я отвечал: — Давайте посвистим. Вы можете свистеть космическим свистом? Как будто не вы, а кто-то свистит вам из космоса? — Андрей, Андрей,— звал меня Владимир Иосифович,— у тебя с каллиграфией не всё в порядке. Все буквы вкривь и вкось... А я отвечал: — Старина Билл, когда ты ешь печенье, у тебя совсем исчезает шея, особенно сзади. — Я буду фиксировать все твои минусы поведения,— говорил Владимир Иосифович. — А станешь делать успехи, я награжу тебя памятным подарком. А я отвечал: — У меня песни хорошо идут. Какая-то мелодия нагрянет, и слова сыпятся, как горох. Слушайте мою песню, Владимир Иосифович. «Шмакозявки»... Шмакозявки удалые! Хотите ещё? Мне это нетрудно... — Ой, не надо! — говорил Владимир Иосифович. — А можно, я уйду сегодня пораньше? — У тебя что, очень важное дело? — Да. — Какое? — Пока ещё не знаю. — У меня такое чувство,— говорил Владимир Иосифович,— как будто я тащу из болота бегемота. Это уму непостижимо,— говорил он,— что существуют люди, которым неинтересно правописание безударных гласных!.. А у меня зуб начал сильно расти! То там был признак застоя. А теперь он стал сильно расти! И я прямо чувствую, как у меня волосы на голове растут! Почему человек всё время должен быть в брюках или стоять на двух ногах?!! — Ты весь ушёл в себя,— тряс меня за плечо Владимир Иосифович.— Сам процесс вычисления стал для тебя тайной. Проверь, как ты написал слово «тётя»! — «Цёца»... — Ты очень невнимательный!— говорил Владимир Иосифович. А сам даже не заметил, что у него прямо перед окном вбили в землю щит «Уязвимые места танка». Там был изображён танк в разрезе и натуральную величину и стрелочками указаны его слабые места. Мы сидели у раскрытого окна, и я спросил: — Отгадайте, что у вас нового? — Где? — Во дворе. — Ничего,— ответил Владимир Иосифович. И мы, как обычно, отправились на кухню поесть бутербродов с приправой. Это были редкие минуты, когда мы полностью понимали друг друга. Только за едой я не засыпал, когда его видел. А он не предлагал мне пересмотреть всю мою жизнь, для того чтобы выучить таблицу умножения. Мы молча жевали приправу, принюхиваясь к южным травам, тоскуя о море, и, как говорится, «всеми фибрами своего чемодана» оба ощущали, как хорошо иной раз полодырничать. Вдруг я заметил, что наша приправа уже не оранжевая, а серая, и поделился с Владимиром Иосифовичем своим наблюдением. — Видно, она отсырела,— сказал он и высыпал её на стол посушить. А она как пошла расползаться! Он ее — в кучку, в кучку! А она — вж-ж-ж — во все стороны. Я кричу: — Владимир Иосифович, у вас есть микроскоп? Он говорит: — Нету. — Как это в доме,— кричу я ему,— не иметь микроскопа? — Зачем он мне? — спрашивает. Вместо ответа я вынул из кармана лупу — у меня ключи от квартиры и от почтового ящика прикреплены к лупе — и взглянул на приправу. Это была кишащая масса каких-то невиданных прозрачных существ. Причём у каждого пара клешней, шесть пар ног — волосатых! — и усы!!! |
 |
— Мамочки родные...— сказал Владимир Иосифович.— Мамочки мои родные!.. С ним просто ужас что творилось. Жизнь микромира поразила его в самое сердце. Он стоял, вытаращив глаза с белыми ресницами, растерянный, как танк в разрезе... — Андрей! — сказал он, когда я пришёл к нему в следующий раз. Он лежал на полу, такой задумчивый, в одних трусах.— Что ты мне посоветуешь вначале купить — микроскоп или телескоп?.. Он разучил мою последнюю песню «Стучат пружины за окном, чаёк попахивает салом» и распевал её с утра пораньше, устроившись на подоконнике и свесив ноги во двор. Когда я уходил, он говорил мне: — В другой раз не опаздывай, Андрюха! Если я уж жду тебя, так уж жду!!! А как-то однажды он вдруг помрачнел и спросил: — Андрей, мы не умрём? — Нет,— ответил я,— никогда. Больше я его не видел. Он оставил наши места. Случилось это так. |
| Рано утром я забежал к нему перед школой, звонил-звонил — не открывает.
|
 |
| Я получил все-все тройки и с блеском перешёл в четвёртый класс. А что я мог дать ему, кроме того, чтобы позвать в дали? |
| Карты, путешествия | Усадьбы | Краснокутск | Люботин | Изюм-Святогорск | Эсхар | Чугуев | Wallpapers|
| В НАЧАЛО | ИСТОРИЯ | ФАНТАЗИИ | ГОСТЕВАЯ |
