ГЛАВА III.
Назначение воеводы. —Недостатки острога. —Рубленный город. —Стоялый острожек. —Распространение тревоги. —Засеки. —Дальнее охранение. —Посев хлеба «для опыту». —Тяжелыя условия. —Разгром окрестностей Курска и Рыльска. —Недостаток в воде. —Меры заселить Валки. —Набеги. —Челобитная жителей. —Зарождение торговли. —Смены воевод.

Получив донесение, что Можевский острог уже начал строиться, Царь Алексей Михайлович назначил в него воеводою (из г. Ливен) стольника Льва Прокофьевича Ляпунова. Ко времени его приезда на Валки (9 ноля 1646 г.), работы далеко еще не были окончены. Осмотрев их, он остался недоволен и нашел, что острог вообще был очень мал, а главное, настолько низок, что с соседней горы, на Муравской сакме, легко можно было видеть, что в нем делалось, и это был, конечно, большой недостаток. Виновником этого являлся кн. Хилков, так неосмотрительно выбравший место для постройки.
Чтобы несколько устранить этот недостаток и усилить острог, Ляпунов, посоветовавшись с старыми ратными людьми, решил пристроить к нему еще и «рубленый город», т. е., собственно такое же укрепление. Желая исправить промах Хилкова, Ляпунов в свою очередь делал большую ошибку, собираясь строить город далеко «от живой воды». Это важное обстоятельство уже выяснил Маслов. Но Ляпунов не принял это во внимание и результатом был, когда иссякла по близости вода, перенос и острога и города на совершенно новое место, что, конечно, было сопряжено с большими трудами и расходами.
Приняв pешение строить город, не спросив даже на то позволения, Ляпунов тотчас же приступил к его исполнению. Рубленый город поставлен был непосредственно около острога («к тому острогу») так, что одна стена последнего сделалась общею. Подробное описание города и острога приведем ниже. Для устранения указанного недостатка, Ляпунов поставил пять высоких башен, с которых можно было довольно далеко видеть, а самыя стены сделал 3,5 саж. высоты. Внутри города построил 30 изб; все постройки покрыл тесом. Находя острог малым, Ляпувов построил город также небольших размеров: длина его стен, не считая башен, равнялась 84 саженям. Результатом тесноты было скорое возникновение около города посада, где поселились, первые жители Валок.
Но, кроме всего этого, Ляпуновъ поставил еще небольшой «стоялый острожек» «по конец валу (в 40 от него саженях), что словет валки», т. е., где-то вблизи верховья р. Коломака.
Вал, усиленный надолбами и с острожками на концах, являл уже из себя сильную укрепленную линию на протяжении более пяти верст. Обойти ее «безвестно» Муравским шляхом татарам уже не было возможности. Размеры «стоялаго острожка», впрочем, были очень скромны: четырехсаженная жилая изба с бойницами и с высокою башнею для сторожей, с которой очень хорошо был виден весь вал вниз по Коломаку, далеко в степь и в противоположную сторону— к Белгороду. Башня была приспособлена к обороне—на ней были приготовлены катки, колья и камни, окопана она была глубоким рвом, на нем стояли надлобы с честиком. От острожка вода находилась в 42 саж., но и вблизи был выкопан колодезь. Позднее в проходе в лесу, не далеко от острожка поставлены были на 136 саж. надолбы.
На башне стояла «вестовая пищаль» — «ядро в две гривенки». В избе, составляя гарнизон острожка, помещалось 24 человека валковцев, из которых четыре были конные; для их лошадей была пристроена конюшня.
Кроме того, в острожке находились, переменяясь понедельно конные служилые люди: два из Белгорода, один из Хотомыжска и один из Вольнаго.
На башне день и ночь стояли сторожа. Под страхом смерти— «без всякия пощады» они обязаны были зорко следить за окрестностями и, заметив, что к Можевскому острожку подходят «воинские люди татарова», давать из пушки сигнальный выстрел. Услышав его, конные тотчас должны были «бежать» день и ночь, «на спех», не заезжая в Валки «за отпискою», по своим городам, т.е. в Белгород, Хотомыжск и Вольное, предупреждая по дороге об опасности жителей деревень. Таким образом, тревога быстро распространялась по краю; но легко могла распространяться и ложная, когда караульный на башне, не рассмотрев хорошо в темноте, боясь при том роковых последствий «за небережение», давал выстрел. Если бы даже истина и выяснялась скоро, то вернуть назад «конных добрых», скакавших «на спех» и подгоняемых страхом преть тою же суровою карою за малейшее промедление, было очень трудно. Притом звук одного уже выстрела, обозначавший появление татар, сам по себе на далекое пространство предупреждать жителей слобод о повисшей над их головами грозной опасности; в случае оплошности сторожа, этот же выстрел распространял и ложную тревогу. А услышав зловещий сигнал, нужно было каждому, не задумываясь и не теряя ни минуты, бежать в город под защиту стен или прятаться где либо в другом месте, почему либо трудно доступном для татар. В указе Ляпунову, данном по поводу того, как должны были ратные люди нести в острожке службу, не предвидено подобнаго обстоятельства и не придумано какого либо другого успокоительнаго сигнала. Да и трудно его было придумать. Татары могли показаться, а после выстрела скрыться с быстротою и непостижимою ловкостью, которыя им одним и были свойственны. Проверить и выяснить степень опасности, особенно ночью, скоро было нельзя, а служилые люди тем временем скакали все дальше и дальше, распространяя тревогу все шире и шире. На такую-то беспокойную жизнь осуждены были жители порубежной полосы.
Станичники Коломакскаго (назовем его так) острожка должны была держать постоянную связь с Можевским, откуда «по часту» высылались люди для поверки службы сторожей. Место для стоялаго острожка было выбрано удачно—в этом отношении он много имел преимуществ пред Валковским, кругозор которого был ограничен.
Окончив постройку города и укреплений и составив «городовой образец», Ляпунов командировал в Москву своего племянника, Василия Ляпунова, с докладом царю, что он сделал на Валках. Алексей Михайлович милостиво принял образец и ласково отнесся к посланному, приказав ему выдать в награду десять рублей и десять аршин Кармазинной камки».
До нас дошла «роспись чертежу Можевскаго города Валок и всяким крепостям», относящаяся к 1651—1653 году». Самый чертеж, как вообще и все подобные чертежи — того времени, затерялся; но описание составлено с большою точностью и почти восполняет утрату.
Рубленый город, построенный Ляпуновым, представлял из себя четырехугольник с семью башнями по стенам: главная—в ней была проезжия ворота, около них стояла караульная изба, а на стене висел вестовой колокол, присланный из Москвы. Следующая башня была наугольная—«от Можевскаго от вершка», далее шла средняя глухая от того же «вершка». Четвертая башня—наугольная городовая «у острожку»; пятая—такая же—«от ендовища»; в ней были ворота из города в острожек. Шестая, средняя—«против ендовища» и, наконец, против него же седьмая—наугольная».
В городе находилась соборная церковь, съезжая изба, житница с рожью и избы для служилых людей.
В остроге было две наугольныя башни; около одной из них, стоявшей против моста на Mже, находился тайник и калитка к воде.
Внутри стоял воеводский двор, казенный погреб, житница с овсом и тоже несколько изб. Город и острог окружал ров, а около него был честик. Надолоб, являвшихся обыкновенного принадлежностью тогдашних укреплений, около города не было, но за то в окрестностях их было много. Против городовых ворот «полого» (пустого, свободнаго). «преступнаго» места было в длину 51 саж., ; в ширину 22.
Как говорилось, город «от живой воды» отстоял в 1100 с: другая «вершина» Мжа - «ржавецъ» — находилась ближе к острогу (69 саж.) из нея и брали воду. Но, видимо, ручеек уже успел изсякнутъ, так как с этих пор начинаются постоянныя жалобы жителей на недостаток в воде. Но другую сторону города находилось ендовище, где копались колодцы.
Валки, кроме своих городских укреплений охранялись еще сделанными в лесах засеками, шириною от 10 до 12 саж. Всех засек в общей сложности было теперешних 16 вер. 110 саж. Перерыв между лесами, — «проходы»—укреплены были надолобами, их было 1 вер. 241 саж., в некоторых местах устроены были подъемныя ворота.
Не малый труд подняли ратные люди, несшие службу на Валках и поселенные в них на житье, построив город, острог и соорудив такия укрепления. Надо принять во внимание сравнительно короткое время, небольшое число жителей и необходимость вместе с тем нести службу на сторожах и станицах.
А для дальнего охранения города выставлены были семь сторожей:
1-я находилась на Муравской сакме в «стоялом острожке», где от леса чрез сакму построен был «новый вал» на 915 саж., вышиною 1,25 с., около рва в 1 саж. глубиною;
2-я была на том же шляху вблизи Коломака «под яругою на дубу» в 3811 саж. от города;
3-я - возле засеки на Муравской сакме, «под яругою меж двух проходов» в 1806 саж. от города:
4-я - около истока Орчика «под яругою на дубу», на сакме, в шести верстах (12);
5-я - на р. Болгаре в шести вер.;
6-я - на р. Турушке «под яругою» в 1900 саж.—«Московская дорога» (последнее число сажней является сомнительным; в действительности много выше) и, наконец,
7-я - на Московской дороге, за лесом, на сакме в 1850 саж. от г. Валок.
Между городом и надолбами находилась «государева десятинная пашня» и выгонная земля, где пасли скот.
Кроме того, под пашни было отведено еще 150 дес, лежащих за надолбами вниз по Мжу к Турушке, Болгирю и против Пересветной. Сенные покосы (20 десятин) были за Мжом под лесом.
В первое же лето после возникновения Можевскаго острога царь приказал Белгородцам «для опыту» и посеять рожь. Все нужное— семена и «сошник с палицами»—было прислано.
Таким образом, в этом урочище после многовекового антракта, а может быть, и впервые начал человек возделывать землю. Алексей Михайлович очень интересовался этим вопросом и приказал, по выяснении результата, подробно ему донести, как уродился хлеб и проч.
Обрабатывание земли ложилось тяжелым гнетом на малочисленное население украинских городов, подверженным частым нападениям татар. Постоянный страх пред ними тяготел над жителями и не давал им возможности обратиться к мирным занятиям, а заставлял все силы тратить на возведение укреплений и несение трудной сторожевой службы. На полевыя работы можно было выходить, когда все кругом было тихо и о татарах не было никаких вестей от высланных в степь станичников. Даже в такое, повидимому, спокойное время воевода позволял выходить в поле «не малыми людьми с пищалями и всяким оружием». Выгонять скот на пастбище можно было только «проведав про воинских людей допряма» и под сильной охраной. Половина высланных в поле людей, выставить где либо на возвышенных местах, на курганах, часовых, охраняло работавших. Пахарь шел за сохою с саблею на поясе и ружьем за спиною.
Но, не смотря на все предосторожности, татары умели так скрытно подкрадываться, так внезапно появляться, что работавшие могли ежеминутно ожидать их нападения. Оружие, что называется, не выпускалось из рук. Особенно в таких нападениях большими мастерами были ногайцы, нападавшие всегда небольшими партиями—не более двадцати человек—и вооруженные одними только луками. Они осторожно взъезжали на высокие курганы и выглядывали, где паслись стада, где работали люди. Налетали, угоняли скот, уводили в неволю жителей. В случае неудачи, они исчезали также быстро, как и появлялись, чтобы попробовать счастья в другом месте.
При вести о появлении татар жители окрестных слобод переселялись в город, отсиживались в нем, а хлеб между тем зрел и высыпался. Балаклейский, напр., протоерей писал: «на той Украине жить нельзя—прокормиться нечем: ради прихода татар пахать нельзя».
Тяжелое положение жителей особенно усиливалось, когда получалось известие о намерении татар сделать нападение большими силами. Распространялась тревога; от одного города к другому скакали вестовщики. Из Москвы слались воеводам указы. И это было так часто, что архивы буквально переполнены такими указами «о крепкой предосторожности». В 1653 году, напр., в Валки к воеводе Ансимову прислана была грамота. В ней сообщалось «доподлинное» известие, что хан с крымскими и ногайскими татарами собирается осенью сделать нападение на украинские города. Получив предписание жить «с великим бережением», воевода объявил об этом валковцам. Он распорядился по городу и острогу усилить наряды, пушкарям быть на своих местах, а прочим служилым людям «быть к государевой службе совсем наготове». Вместе с тем он приказал жителям посада, образовавшагося уже к тому времени около города, а также и всем жившим в окрестностях—на пасеках и пр. «с женами и детьми с животы, всякие запасы» «тотчас-бы бежать» в город—«чтобы татаровя их не побили, в полон не поймали». Все, что нельзя было взять с собою—вещи, хлеб нужно было зарывать в ямы.
Никаких более точных известий о приближении татар еще не было получено от станичников, но тем не менее не спешить было опасно. Осадою городов степные наездники не любили заниматься. Вооружены они были только луками и саблями, на поясе у них висел нож, огниво, да «лыки» — ременныя веревки для связывания пленных. Со всем этим действительно, трудно было идти на приступ городов, на отпор которых, кроме пушек, для сваливания на головы наступающим лежали наготове камни, бревна и пр. Поэтому весь залог успехов татары полагали на внезапность, на быстроту своих коротконогих бахматов, знаменитых притом и своею выносливостью.
В 1646 году жившие в окрестностях Курска и Рыльска, получив подобное предупреждение о возможности появления татар, но не видя никаких признаков их скорого нападения, «ученились непослушны» — не «побежали тотчас», согласно указа, в город и почти все были перебиты, или взяты в плен.
На приказание царя держать «в украиных городах» вестовщиков, чтобы татарам «на Валки безвестно не быть», воевода ответил, что ему, «кроме степи», некуда их посылать потому, «что все ... городы стали назади Валок», т. е., в 1653 году в крымскую сторону, куда безстрашно глядели Валки, не было тогда еще ни одного городка, а таковым называлось каждое поселение, как бы мало оно не было, потому что укреплялось - огораживалось.
В Мосиве, видимо , не имели ясного представления, где именно находились Валки, если посылали такие указы.
Можевский город был таких неболыших размеров, что негдe было поставить не только лишней избы для помещения людей во время осадного сидения, но даже, как писал воевода, «и малыя клетки». Негде было сложить на тот же случай запасов. Ко всему этому в городе и остроге не было в достаточном количестве воды. А при таких обстоятельствах трудно было отсиживаться от неприятеля. Воды же требовалось много для людей, лошадей и скота, собираемых в городе каждый раз, когда над краем нависала опасность нападения. Недалеко от острожка, около можевскаго болота был вырыт колодезь, из него проведена в тайник вода. Но в течение каких либо семи лет , вследствие, вероятно, расчистки леса, вся вода вблизи успела высохнуть, Об этом тревожном обстоятельстве писалось и даже «многажды», как в Москву, так и в Белгород—к воеводе, o т которого были поставлены в зависимость возникавшие вновь городки «Польской» Украины. И сами жители обращались к царю с просьбами перенести город поближе к воде. Но распоряжений никаких об этом не последовало. Валки продолжали стоять на неудобном месте. Воевода не раз также доносил и о большом недостатке в служилых людях: «в приход воинских людей в городе и остроге осады держать не с кем», писал он царю.
Построив город на таком важном стратегическом пункте, московское правительство вместе с тем старательно заботилось о скорейшем его заселении; переводило «на вечное житье» в Валки жителей из более центральных областей, но могло это сделать в самом ограниченном числе—излишка в населении нигде не было. Из ближайших городов в Валки временно командировались служилые и вызывались также на переселение в них «охочие люди». Им было приказано выдавать хлеб, присланный из русских городов или купленный в порубежных литовских. Но «Охочих» людей не находилось. Сюда же ради тех же, колонизаторских целей ссылались на вечное житье разные преступники — за убийства, за «многое воровство, за бунты и пр., за что подчас при иных обстоятельствах, могла бы последовать и смертная казнь. Ссылались даже за «государево слово и дело». Всем им давались деньги па «дворовую селитьбу» и хлебное жалование — без него сведенцы не могли обойтись, особенно первое время. Из Москвы присылалось и оружие; так в 1650 году было доставлено 150 пищалей, 150 рогатин и 300 пищальных кремней.
Но, несмотря на все старания и приносимые правительством немалые жертвы, заселение шло до крайности медленно. Число жителей в Валках постоянно колебалось — то увеличивалось, благодаря новым сведенцам и присылке служилых людей, то уменьшалось, вследствие разных причин.
В 1659 году напр., на пасеки Харьковского уезда напали служилые люди из Белгорода, разграбили их, а хозяев убили. Белгородцы вообще частенько пошаливали, даже «товарищи» воеводы (другой воевода, дьяк, подьячий, разделявшие с ним бремя правления, не были чужды тому. Это обстоятельство сделалось известно царю. Возгорелось большое дело. И 16 человек белгородцев, уличенных в грабеже, после наказания дважды кнутом—в Белгороде и Харькове, сосланы были в Валки. Прожив некоторое время в них и испытав всю тяжесть службы небольшого порубежного городка, сосланные грабители так слезно взмолились, такую подали скорбную челобитную, что тронутый ею Алексей Михайлович позволил им покинуть убогие Валки.
Побеги были очень часты. Вот один довольно характерный пример.
В 1652 году сотник Валковских козаков Марков бежал из города. Благодаря доносу сына боярского Протасова, которому он по приятельски сообщил о своем намерении, Марков быль пойман «у верхних надолобов» поджидавшими его людьми и закован в «железа». Судя по тому, что сотник направлялся вниз по Мжу, где много было черкасских пасек, можно предположить, что убежать он хотел не в Москву, как показывал, а на Дон, обычное тогда, как и «запороги», убежище, всех угнетенных. Показание Маркова хорошо рисует тягость жизни валковцев вообще. Если очень плохо жилось сотнику, человеку грамотному, а таких ценили тогда, обставленному много лучше рядовых, получавшему большее жалование и имевшему в своем распоряжении нескольких человек, то каково же в действительности жилось прочим.
«Побрел было я, бедной, говорил на допросе Марков, к Москве с бедности—пить, есть нечего, помираю с женишкой и с детишками, и с людишки с голоду бить челом государю, чтобы меня, бедного, государь пожаловал—велел отпускать в деревнишко для оброченка, чем бы мне с женишкою и детишкам прокормиться, а на Москве бити челом государю обо мне, бедному, некому, родителей нет...
Хотя, может быть, сотник и сгущал несколько краски, чтобы разжалобить, но факт говорит сам за себя—«от хорошей жизни» не побежишь. А что Марков был, действительно, «бедной», свидетельствует сам же воевода, которого пред тем сотник скверно «облаял». За плечами у беглеца «в колчиче» (вероятно, котомка) нашелся только «небольшой хлебец да соль и два ножа» — и ничего больше; денег — ни алтына.
Одет был Марков бедно— «в чекменишке сером да черках», вооружен одним бердышем. Сотник подготовлял свой побег долго, доносчик караулил его «в день и ночь» беспрестанно в течение семи дней. Если бы начальник валковских козаков не был действительно так беден, то в далекую дорогу, в Москву или на Дон — все равно—взял бы с собою хотя немного денег да и оделся бы зимою (февраль) не в ветром подбитый чекменишко.
О том, что в Валках жилось всем вообще очень плохо, свидетельствует, и челобитная, поданная «всем городом». Жителей в Валках в 1651 году:—детей боярских, козаков, пушкарей—было всего лишь 49 человек, сосланных с женами и детьми, не входившими в счет, из разных мест с самого возникновения города.
«Живем мы, холопы твои, бедные, писали они, в Валках четвертый год, живот свой мучаем»,— «а которые, Государь, твои новые украинские городы заведены после Можевскаго города, и те, Государь, городы людьми изнаполнены, а к нам, бедным сведенцам, и никаких людей не прибывает ни откуда, а охотою ни с какого города без твоего Государева Указу никто не пришлет, потому что город и место нужное и скудно, и дальнее украинное, и порубежное от Литвы и от Крыму, и без воды. Милосердный Государь, возри своею милостью в свою дальную украинную порубежную вотчину, вели, Государь, к нам людей прислать и свой Можевский город Валки перенесть к воде, чтоб нам бедным и безпомощным... летом и зимою без воды и хлеба не померети голодною смертью, и от твоих Государевых недругов от крымских и от нагайских людей вконец не погибнуть...».
Главное затруднение для Московского правительства заключалось в недостатке нaceления. В Белгороде, несшем на себе всю тяжесть охраны края, в 1649 году служилых людей было всего 1297 человек, из них конных 1051, пеших 246. Из этого числа постояннав полном порядке было 203 человека, а «когда к ним на перемену поедут»—406.
В то же время по книгам белгородскаго воеводы Квашнина в Валках значилось:
С сотником московских стрельцов . .........148 чел.
Из Белгорода живут московс. же стрельцов, переменяясь по 100
Курских стрельцов.......... ...10
Белгородских станичников............ 20
Детей боярских полковых............ 10
Хотмыжских станичников............. 4
Валковских и хотмыжских станичников....... 9
Яблонцов детей боярских.......... ..10
Стрельцов................... 15
Козаков.................... 10
Ссылочных людей 37 семей устроены в Валках в козачью службу, пушкарей 5 чел., служащих с жалованием.
Ссылочных людей детей, братьи и племенников 27 чел.
Всего в Валках всяких служилых и жилецких людей 405 конных и пеших».
В следующем, 1650 году, в них уже на вечном житье числилось 82 человека и почти столько же переменного состава. Но, кроме. того, из Москвы было прислано еще сто человек стрельцов. После этого число защитников, в Валках возросло до 265, но все же их было, сравнительно с предыдущим годом, меньше на 140 человек. В 1653 году было 220, из них постоянных жителей снова только 51 человек.
Мольбами избавить от Валок надоедали царю не только поселенные на вечное житье, но посылаемые и на известный срок. С такою просьбою обратились, напр., белгородцы. Служили они безпрестанно зимою и летом; ездили по вестям и по сторожам, вследствие чего обеднели, лишились лошадей, «отбыли от пашенной поры», а все их «бобылишки» разбежались по другим городам. Изложив все это в челобитной, белгородцы молили избавить их, но не от Нижегольска, напр., куда часто бывали посылаемы, но именно только от Валок, подобно тому как уже избавил царь, снисходя к просьбам, от тягостной службы в Можевском городе детей боярских Вольнаго, Хотомыжска и Чугуева. Просьба, белгородцев была уважена. Алексей Михайлович приказал кн. Пронскому заменить их белгородсками же черкасами и переменою по десять человек покамест они в той службе все обойдутся».
Ближайшими к Валкам городами до заселения слободской Украины были «литовские зарубежные». Валковцам, водворенным помимо их желания на жительство на Муравской Сакме, было запрещено ездить не только в эти последние, но даже в свои русские—Белгород, Вольное, Курск, Хотмыжск. Чугуев, Обоянъ, Путивль и др. В них в это время велась уже довольно бойкая торговля и для этой цели были построены особые «гостинные дворы». В эти города являлись из-за рубежа «литовские люди черкасы» с разными товарами; торговали также местные и приезжие русские купцы.
В Валки же, как город дальний, заселенный одними ссыльными, никто из русских купцов не заглядывал. Литовские же не могли завязать торговых сношений—их воеводы не пускали. Если у кого из жителей Валок и были деньги, то ничего купить на них в своем городе они не могли. Хлебное жалование было очень незначительное, хлебопашество же за поглощавшею почти все время службою не могло доставить необходимое для пропитания количества хлеба, даже и при обильном урожае, на который природа здесь не скупилась
Но случались и непредвиденные невзгоды, ставившие жителей, стесненных запрещениями, в критическое положение.
В 1648 году, напр., когда валковцы, преодолевая все трудности, все-таки посеяли хлеб, прилетела саранча. 2,7 и 9—10 июля болышия тучи этих крылатых татар наводнили окрестности. Воевода посылал было сбивать насекомых с хлеба, по они ничего не могли поделать— налетали все новыя и новыя тучи. Саранча ночевала около города ночи по две и по три и съела почти все до последней травинки. Ни сена заготовить для казенных лошадей, ни собрать к будущему году яровых семян для посева было нельзя. Едва удалось с недоеденных 50 десятин ржи собрать 184 тощих копен. На пробу вымолотили восемь, давших только «четыре чети с полуосьмой». Засеяно же было кроме упомянутых 50, еще несколько десятков десятин ржи и 5 десятин "государевой пашни".
Будучи отрезанными от всего света запрещением отлучаться и вообще иметь какие-либо сношения с другими городами, жители подали челобитную, в которой мрачными красками изображали свое отчаянное, положение. — «Мы бедные без всякаго харчу помираем голодною смертью», писали они, и это было почти буквально верно. Валковцы просили разрешить литовским людям приезжать к ним для торговли съестными припасами. С такою же точно просьбою обратились к царю и находившиеся временно на службе в Валках московские стрельцы. Они, между прочим, писали, что доставать хлеб из Белгорода им «не вмочь», а «на Валках запасу купить хлебнаго и харчевого негде— место не жилое», почему и они «голодною смертью помирали». Царь снизошел к этим просьбам — «пожаловал»: на имя воеводы Анси мова последовал указ, разрешавший литовским черкасам приезжать в Валки для торговых целей, но в самый город почему-то купцов все-таки не велено было пускать. Торговать позволялось за городом, в поле, всякими товарами, кроме запретных — вином и табаком. Воеводе приказывалось сказать купцам, «что по мирному договору и по вечному докончанью им литовским купцам в украинские города, с вином и табаком приезжать и торговать не велено». С таким товаром приказывалось купцов «ворочать назад в литовскую сторону», но безчестья и грабежа им не делать.
Вследствие близости рубежа, сношения с городами полтавского края, если и не торговыя, все-таки были и до этого. Воеводам по разным причинам приходилось переписываться с державцами. По просьбе в 1647 году в Валки даже был прислан специально для этого дьячек, умевший «прочесть литовское письмо» (образец такового нами был выше приведен, так как в городе, население котораго состояло пока из одних только великоросов, никто не обладал этим умением. Помимо жалоб, напр., о грабеже литовских пасек московскими людьми, полтавские державцы не редко, по соседски, сообщала «о татарских вестях»., т. е., предупреждали о появлении где-либо по близости крымцев. При неумении прочесть такое важное письмо могла приключиться большая беда. Итак, сношения с Полтавою, начавшияся с протеста, окончившегося между прочим ничем (наученный царем воевода списался), скоро приняли вполне мирный и даже дружелюбный характер.
Первый воевода Л. Ляпунов, окончивший постройку острога и поставивший рубленный город, пробыл на Валках около года. Ему переведенному из Ливен, города спокойнаго и более удобнаго, в Можевском остроге пришлось, видимо, тяжело. Покончив с постройкамн, воевода взмолился, просил перевести его куда-нибудь, но только из Валок. Он подал челобитную, и в ней подробно перечисляя все «свои службы» в Валках (и до назначения в них), где «он голод н всяку нужду терпел», где «клячи попадали (с голоду) а людишки от такия великия нужи разбежались». Далее он писал, что его «братия» (воеводы) за подобное городовое дело были награждены жалованием и поместным окладом. Поэтому он просил наградить и его «против братии», как напр., в 1640 году Гаврило Бокин за постройку города «на Вольном кургане» (г. Вольное на Ворскле, теперь слобода Богодуховскаго уез. Харьк. г.) получил к прежнему своему поместному окладу 100 чети земли, 20 руб. ковш в 1,5 гривенки, 40 соболей, 10 арш. комки и единовременно еще 30 руб. Просьба Ляпунова была уважена: ему положили 300 чети земли и 50 руб,, раньше он получал 700 чети и 33 руб. Но, что для него, видимо, было главнее всего, Ляпунову удалось добиться разрешения покинуть Валки. Позднее он сделался товарищем белгородскаго воеводы. Ляпунова сменил в декабре 1647 года Ст. Бор. Бутиков. С собою в Валки он привел 303 человека московских стрельцов, 50 белгородцев, 40 хотмыжан, 10 вольновцев и др., всего 412 чел.

<<предыдущая||содержание||следующая>>