ГЛАВА I.
Южныя степи. —Состояние их до и после монгольскаго нашествия. —Придонецкий край. —Муровский шлях. Татарские перелазы. —Наблюдение за ними. —Станицы. —Урочище Валки. —Старый вал. —Время его постройки. —Указ исследовать урочище.

Пограничными городами Московскаго Государства в XVI веке были: Мценск, Алатырь, Новгород-Северский, Путивль и др. На юг от них к самому Черному морю шли привольные степи, прорезанныя только в некоторых местах цепями небольших возвышенностей. Степи эти носили тогда название «диких полей». Ocедлоcти в них не было никакой. Повидимому, всюду царила пустынность и безмолвие, нарушаемое только криками пернатых обитателей. Но сколько кровавых драм разыгрывалось в прекрасных долинах, оживленных веселым журчанием рек и многочисленных «колодезей» (речек)! О былом существовании последних свидетельствуют старинные документы, сказания да пepecoxшие угрюмыя балки, сохранившия их имена. По степи разброшены были всюду «высоки могилы» с стоявшими на них каменными бабами, этими загадочными нимфами нашего юга. Сколько славных, но неизвестных нам витязей легло под курганы, не оставив даже преданий о своих подвигах!
Они, эти таинственные курганы, да не малыя числом неведомыя городища свидетельствовали, что степи в былыя времена не были такими пустынными и «дикими».
И действительно, до появления здесь многочисленных орд азиатских выходцев этот благодатный край был заселен, в нем стояли многие неизвестные нам города, о чем и поныне говорят упомянутыя городища. Да и как было и не жить там людям! В общем южныя степи можно назвать бесконечной равниной, но в частности вид их далеко не однообразный—в них и тучные луга, раскинутые по берегам прекрасных полноводных прежде рек, текущих в глубоких долинах, и были большие густые леса, пopocшие по красивым возвышенностям. И ко всему этому при теплом климате такая почва, какой по плодородию немного на свете!
Но монголы, как саранча, наводнили страну и уничтожили все. Цветущие города обратились в городища и поросли «травою забвенья».. Жители погибли под их развалинами, а уцелевшие чудом искали спасенья в бегстве.
Дикие завоеватели запрещали возобновлять разрушенные города.
Когда, например, Даниил Галицкий, вернувшись из Венгрии, отстроил некоторые, татары потребовали их разрушения. Подобное этому было в Рязанском и Суздальском княжествах. И города были сожжены снова. Не в интересах было татар, чтобы по границам тогдашней Руси стояли на страже их появлений укрепленные города.
И южный край совсем запустел и запустел надолго.
В XIV веке Смоленский диакон Игнатий, проезжавший через Донецкую область, т. е. теперешнюю Харьковскую губернию, описывает ее, как совершенную пустыню. Он не встретил в ней ни города, ни села, ни человека, а только «зверья множество».
И другие путешественники рисуют нам этот край таковым.
И так, после погрома южныя степи не один век пролежали пустынными. И даже после, когда Русь стряхнула с себя, наконец, татарские «кайданы», измельчавшие потомки некогда грозных завоевателей долго еще продолжали быть для нея страшными соседями—врывались в ея пределы и оставляли за собой только вытоптанныя поля и догоравшия деревни. Поэтому и зарубежный край оставался необитаемым. По нем только, начиная с Х VI века, ездили станичники, эти своеобразные, так сказать, подвижные предвестники недалекой уже колонизации. Им было запрещено сряду в одном месте не только ночевать, по даже разводить огонь, «коли каши сварити».
Но вот появились основанные в 1593 году города Белгород, Оскол и Валуйки. Цари Феодор Иоанович и Борис Годунов старательно заботились о скорейшем заселении порубежнаго края, но смутное время положило на время предел их стремлениям отодвинуть далее на юг границу государства.
В 1600 году далеко от городов в глухой степи, при слиянии Бахтина колодезя с р. Осколом, был построен Царево-Борисов. Городок этот, впрочем, вcлeдcтвиe трудности поддерживать его, благодаря удалению, продержался не особенно долго. В 1644 году в дошедших до нас документах встречается уже только—«Борисово-городище», т е. к этому времени город обратился уже в развалины. Позднее на его месте возникла слобода, недостигшая уже никогда до значения города.
В начале царствования Михаила Феодоровпча на окраине всего было лишь восемь городов: Курск, Ливны, Воронеж, Елец, Лебедин, Валуйки, Белгород, Оскол. Стремление к заселению, затихшее было в лихолетье, теперь проявляется снова—построен был целый ряд укрепленных пунктов—«Белгородская черта», получившая окончательное устройство и дополненная новыми городами только в следующее царствование. Тянулась она по нынешней Харьковской, Курской, Воронежской и Тамбовской губерниям.
При Михаиле Феодоровиче черта эта охранялась двенадцатью крепостями: Вольное, Хотмыжск. Карпов, Белгород, составлявший ея центр, Нижегольск, Короча, Яблонов, Новый Оскол, Верхнесосенск, Ольшанск и Коротояк. Пространство между городами защищалось земляным валом.
Появился и еще один пионер дальнейшаго движения на юг— город, построенный хотя и черкасами, но при помощи Москвы. В 1639 году пришел «на государево имя» из пределов Польши Гетман Яцко Остренин почти с целым полком (около тысячи человек) и просил «их устроить на вечное житье на Северском Донце на Чугуеве городище». На первое время черкасам было велено выдать денежное и хлебное жалование.
Возникший город являлся важным пунктом, так как далеко был выдвинут на юг. В этом отношении он был одинок— Царево-Борисов клонился к упадку, если только не лежал уже в развалинах.
Продержались черкасы в Чугуеве также не долго: спустя два года между ними произошли раздоры, окончившиеся убийством Остренина и уходом казаков обратно в Польшу. В оставленный город после этого были присланы в ограниченном числе московские служилые люди.
Но все это были, что называется, капли в безбрежных, как море, степях; край за «чертой» оставался пустынным и не заселенным. Тогда еще не было ни Харькова, ни Ахтырки, ни Сум, ни других городов, скоро же впрочем начавшейся заселяться Слободской Украины.
Что тeppитopия теперешней Харьковской губернии не была обитаема в полном смысле этого слова в первой половине XVII столетия, красноречиво доказывают ниже приводимый документальныя свидетельства.
В 1626 году Запорожский полковник Алексей Шафран с тремя козаками ехал с Дона в Киев и заблудился в придонецких пустынях. «А ехати—де было (надо) им по Торна, на урочище на Самару (левый приток Днепра)». Целых двенадцать дней, нигде не задерживаясь, блуждали они» «на вдачу», смотря па конь-звезду» —эту единственную ночную путеводительницу в «диких полях». И за все это продолжительное время козаки не встретили ни души и ни малейшаго признака пребывания в крае оседлаго человека. Раз только наехали они «на шлях татарской новой», т.е., увидели на траве свежий след— «только (что) перед ними переехали татаровя». Козаки поспешили спрятаться в лес, боясь попасться на глаза степных волков. Шафрон уже раз испытал тяжесть басурманской неволи, протомившись шесть лет на галерах. Немного пообождав, козаки пошли «степью три дня и три ночи ни шляхом, ни дорогою, на вдачу чрез болото и чрез лес, не разсматривая ничего». Наконец, после долгаго блуждания они услышали в стороне пушечные выстрелы и направились на них, «чтоб наехать на город и людей, чтоб и досталь не заблудить». И наехали город.....на Валуйки).
Вот как пустынны и „безлюдны" были в то время эти "дикия и вольныя" степи! Так в своих донесениях называли их порубежные воеводы.
В 1646 году белгородец Иван Маслов и нодъячий Герасим Жулинов, по приказанию царя, составили описание местности по течению pp . Коломака и Мжа, т. е. Валковскаго уезда. Подробно описывая все урочища, они, как на ориентировочные пункты, указываютъ только на городища, речки, незначительные даже ручьи, небольшия среди лесов поляны, на остатки старинных укреплений и пр., точно измеряют расстояния от одного пункта к другому, но не упоминают и об одном жилье человека, даже о таком незначительном, как хутор. Следовательно, на довольно обширном осмотренном ими пространстве никакой оседлости тогда не было.
Но если в первой половине XVII столетия страна не была обитаема, зато посещаема была довольно часто и русскими станичниками, и разными «воровскими людьми», и, главное, татарами.
Последние проложили чрез степи нечто вроде дорог и ходили по ним грабить пограничные города. Такими путями в юго-восточных степях были шляхи Калмиусский, Юзюмский и главный - Муравский. Во время своих набегов татары старалась обходить трудныя переправы чрез реки, глубокие овраги, болота и пр., хотя вместе с тем не страшились переплывать даже чрез таки я широкия реки, как Днепр. Но задержки для них были неудобны главным образом на обратном пути, когда обремененные добычею и «яссиром» (пленными), они спешили уйти от могущей быть погони. Поэтому и Муравсий шлях, как и другие, шел, изгибаясь, между верховьями рек по водоразделу бассейнов Северскаго Донца и Днепра.
Кто из жителей областей, подвергавшихся татарским нападениям, не знал тогда об этом шляхе и не содрогался от ужаса, услышав одно его название! Сколько тысяч несчастных жертв варварскаго века и религиознаго фанатизма прошло по этому печальной памяти пути, обильно орошая его своею кровию, слезами и оглашая душу раздирающими стонами, не трогавшими профессинальных ловцов «бедных невольников». "Тяжелая неволя турецкая" и эти «кайданы» так глубоко запечатлелись в народной памяти, что не изгладилась до сих пор, когда все это давно отошло уже в область преданий!
Муравсшй шлях был известен всем, но кто мог знать его все извороты! Запорожец Шафран говорил, что они шли «ни шляхом, ни дорогою», т. е. он не отождествлял эти два понятия. И Муравский шлях, собственно, не был дорогою - это было только направление, по которому следовали татары, это была широкая, местами сужившаяся полоса земли, в зависимости от рек, болот, трудно проходимых лесов, и ведшая от Крымской Перекопи в самое сердце Poccии, к Туле. Поэтому, хотя всем было известно, где пролегал шлях, но вместе с тем никто не мог знать, где именно по нем будут пробираться татары, на какой пойдут «перелаз». Особенно это относилось к немногочисленным чамбулам. Целая орда, если шел сам хан (1680 в 1693 г.г.), валила, растянувшись в ширину на многия версты, не соблюдая уже особенной осторожности.
В описании Масюва упоминается о некоторых пунктах, лежавших на перпендикулярно пересекавшей Муравский шлях линии и отстоявших один от другого на расстоянии пяти и более верст. И о них говорится, как о находившихся на шляху.
Следовательно, под шляхом нужно понимать не дорогу, а направление, придерживаясь котораго обыкновенно шли татарские загоны.
Поэтому шляхи, вероятно, не могли быть «до черна битые», как говорит де-Нуле.
В книге Большого чертежа приведено подробное описание Муравской «сакмы». Из него видно, напр., что даже недалеко от г. Тулы, т. е. в местности уже сравнительно заселенной, шлях все таки не имел определенной, постоянной линии, а пролегал между реками более или менее широкой полосой.
«Муравский шлях лежит мимо Тулы чрез засеку в Щегловы ворота, а лазят татарове выше Тулы верст 8 р. Шатъ и речку Шиворан, лазят р. Уну в Костомаров брод...., а перелезши р. Уну..., ехати вверьх но реком, с левыя стороны Муравския дороги р. Уна, а по правую сторону р. Салова, ехати до верх р. Мечи, а Меча река по леву. Муравския дороги потекла и пала в Дон, а по правой стороне по Муравской дороге р. Солова до р. Плова... и т. д.
Название Муравский одни производят от слова мурава (трава), другие с этим не согласны. Трава всюду росла по степям и особенно в юго-западных, где не было лесов; шляхов было несколько, но один только из них назывался Муравским. При заселении Слободской Украины возникли слободы Марефа или Мерефа, Мурафа или Мурахва, лежавшия недалеко от Муравскаго шляха. Чувствуется сродство этих названий, по происходящих как бы не от слова «мурава.» Не вернее ли называть «мурафский шлях»?
Крымцы. особенно их небольшие загоны, ходили и не шляхом. (Шафрон назвал это так: «шлях татарский новой») Они часто и всюду шныряли по степи, оставляя по себе такой же почти след, как на море запорожский байдак: примятая трава поднималась и все признаки, о чем старательно заботились грабители, исчезали.
Но все же татарам приходилось, как они того и не избегали, если хотели только «безвестно» проскользнуть мимо станичников, пробираться лесами, болотами, переходить реки. Такия места характерно назывались «перелазами.» За пими особенно внимательно наблюдали станицы, высланные в степь следить за движениями татарских чамбулов. Около перелазов «в крепких местах» ставились иногда и сторожи— небольшие посты силою 4—8 человек, выдвинутые от пограничных городов верст на 50 — 60 и державшие между собою связь. Станицы— разъезды—посылались еще далее за сторожи вглубь степей для наблюдения за порученным пространством, иногда очень обширным. В особенно важных пунктах сторожи располагались в небольших приспособленных к обороне «стоялых острожках», в которых помещалось уже более значительное число ратных людей. Такие острожки, хотя их защитники и переменялись чрез известный срок, можно, пожалуй, назвать первыми населенными пунктами, начавшими кое-где появляться «за чертой». Во всяком случае, обыкновенно они были предвестниками появления в данной местности жилого города и служили защитою пасек, ютившихся в укромных уголках.
Муравский шлях, как чаще других мест посещаемый татарами, был предметом внимательнаго наблюдения со стороны пограничных воевод—они могли постоянно ожидать на нем появления чамбулов, вносивших с собою в страну пожары, убийства, грабежи.
Территория теперешней Харьковской губернии с давних времен наблюдалась станицами; в конце XVI века всех было их 73 и между ними семь донецких, из которых первая находилась между р. р. Мжом и Коломаком, т. е. там, где позднее возник г. Валки. Станица эта была выдвинута очень далеко в степь от известных тогда городов—в четырех днях пути от Рыльска. и Путивля, названнаго древним еще в «Слове о полку Игореве». После 1571 года названная станица была снята, так как в урочище часто начали приходить каневские черкасы и громить сторожей.
И татарский перелаз на Муравском шляху между Мжом и Коломаком, важный в том отношении, это его негде было поблизости обойти, надолго остался без постояннаго наблюдения. Со временем его даже совсем упустили из виду.
Благодаря своему положенио, Белгород сделался центром управления всей Польской (полевой) Украины и местом пребыванья главнаго воеводы, ведению котораго была поручена вся эта обширная порубецкая область.
Все более и более изучая край и места, по которым пробирались татары, белгородский воевода усиливал надзор вообще за степью и особенно, конечно, за Муравской сакмой. Станицы и сторожи высылались тогда из Белгорода—южнее его городов не было. Царевоборисов запустел, на Чугуевском городище не появлялся еще Остренин. Единственными, хотя и подвижными обитателями придонецких степей были именно сторожа и станичники. По ним, проведывая «крымская вести», «пробегали» станичныя головы, эти контролеры разведовательной службы, дети боярские, «ездоки» и «вожи.» Ездили они шляхом «до Берестовой и до верх Орели и Самары»—конечные пункты, порученные их наблюдению. (Самара и Орель— притоки Днепра, Берестовая—Орели).
От Белгорода это было довольно далеко. Поэтому было очень выгодно найти такое место, где бы можно было поставить небольшое укрепление и поселить в нем хотя бы на летнее время ратных людей и уже оттуда следить за степью. Это дало бы возможность осветить «дикия поля» далее вглубь, ускорить доставку сведений в Белгород и, следовательно, в Москву, где сосредоточивались все «крымския и ногайския вести». Такое меcтo , представлявшее все выгоды, имелось, но о нем забыли—находилось оно в урочище Валки, первое уноминание о котором относится к 1571 году:—«да ехати к верх Мжа к Валкам, а от Валок переехати Муравский шлях».
Г. Н. Спасский, издавшнй (1846 г.) Книгу Большого чертежа, считает упоминаемые в ней «Валки» городом (стр. 300), возникшим, следовательно, ранее Белгорода, Царево-Борисова и др.; но в этом оне ошибается."
Ближайшим доказательством того, что упоминаемые в книге Валки был не город, а урочище, служит, кроме многих ниже приводимых свидетельств, царская грамота воеводе Ляпунову от 22 июля 1646 г. В ней точно указывается место, где нужно было, кроме построеннаго уже острога и города, срубить еще и стоялый острожек: «по конец (противоположный) вала, "что словеть валки".
В 1636 году белгородский воевода Афанасий Тургенев доносил царю Михаилу Феодоровичу, что на Муравском шляху есть татарский перелаз в урочище Валки. Узнал он о нем от станичников, ездивших из Белгорода шляхом «до Берестовой и до верх Орели и Самары через Валки», откуда они, станичники поспевають до назначенных им крайних пунктов наблюдения "в два дня".
И характер донесения воеводы об открытых им Валках, и ответ царя сильно заинтсресовавшагося этим открытием, доказывают, что в Москве или забыли о существовании этого важнаго перелаза, или совсем не знали о нем. В той же Книге Большого чертежа упоминается еще и о других Валках, где-то около Курска; что и они не были городом, ясно уже видно из самой Книги.
— ",А те де Валки, писал Тургенев в своей челобитной, ученины изстари, в крепких местах веден насыпной вал через Шлях от лесу до лесу, а леса де пришли ровни, большие, и меж-де теx лесов насыпной вал 3 версты (современная верста заключала в ceбе тысячу саженей), а ведены-де те Валки (ясное указание, что это не город) меж вершин польских рек Мжа и Коломака. А едучи-де от Белгорода Муравским шляхом по сакме к тем Валкам, по правую сторону вершина речка Коломак тянет в реку в Ворскол, а по реке Ворсколу и на той pеке усть речки Коломака поставлен литовской город Плотавой, ниже Валок верст с 50, а по левую сторону речка Мож тянет в Северский Донец. Оприч-де того урочища мимо Валок татарскаго проходу Муравским шляхом иного места нет и белгородские-де станичники ездят к урочищу мимо-де тех Валок, а иной-де дороги Муравским шляхом мимо тех Валок нет".
Поэтому воевода находил необходимым поставить в таком важном месте острог и поселить в нем белгородцев и ратных людей из Путивля и Рыльска, переменяя их помесячно. После этого, писал Тургенев, «воинским малым людям-татарам под Белгород и украинские города проходу не будет», «большие же люди» не проскользнуть безвестно». Помимо постройки острога, необходимо еще было укрепить надолбами и честиком старый вал, на всем его протяжении, и углубить бывший с его южной стороны, тоже старый, ров. Надолобами назывались бревна, вкопанныя стоймя в один, два и три ряда в землю за наружным краем рва; иногда по рядам они соединялись связью (наметом) и заваливались землею и хворостом. Честиком или частиком—небольшие колья, близко одно от другого, в шахматном порядке вбитые между надолбами, пред тыном, около рва на перелазах и т. д.
В 1636 году Тургенев, донося о бывшем в урочище вале, называл его «старым». В этом месте к Муравскому шляху с o беих сторон подходили большие и трудно доступные леса, образуя проход в несколько верст шириною. Перегораживая его, и шел этот вал от верховья одной реки к верховью другой.
Когда мог быть насыпан вал и вырыт ров? Точно ответить на этот вопрос мы не можем. Постройка его, вероятно, относится ко временам весьма отдаленным и, во всяком случае, до Монгольскаго нашествия. Правда, в царствование Феодора Иоанновича, в конце XVI века, был «разгар строительной деятельности» Московскаго правительства и большое стремление его заселить и обезопасить границы. Но если бы вал был насыпан в этот период, то воевода Тургенев на вопрос царя, «какими обычаи учинены Валки», ответил бы более определенно, а не так: «те-де Валки учинены изстари», что вал— «старой» и только.
Ко времени осмотра его белгородцами (1636 г.), вал уже во многих местах осыпался; несколько же исправленный в 1646—7 году, хорошо сохранился до осмотра его Вадимом Пассеком (1807—1842). Может быть, постройка укрепленной линии в урочище Валки относится к княжескому периоду, а, может быть, и к еще более раннему, далеко от нас ушедшему в глубь веков.
В окрестностях, кроме этого вала, были тогда и другия «крепости старыя» и два хорошо сохранившихся городища Болгирское и Одрынское, глубина рвов последнего, напр., равнялась восьми саженям. Можно, казалось бы, сделать предположение, что и вал между Коломаком и Мжом, и другие в урочище не малые числом валы, рвы и упомянутыя два городища относятся к одной и той же эпохе. Когда возникли города, стоявшие некогда на Болгирском и Одрынском городищах, не известно, но что они окончили свое существование не позже разгрома Руси татарами, это утверждать, конечно, можно. И в те отдаленные времена прежние жители края, где теперь Харьковская губерния, видимо должны были укреплять те же перелазы, защищая свои жилища от набегов каких то наездников, кочевавших в тех же степях, которыми в XVII столетии стремилось завладеть Московское государство. Могли быть теми наездниками половцы, а может быть, что даже вернее, и еще более ранние обитатели «диких полей».
Шесть верст непрерывнаго высокаго вала и глубокаго рва—труд не легкий. Выполнить его мог народ оседлый, многочисленный, которому было что защищать. И ничего, никаких даже преданий не дошло до нас о строителях этого вала, давшаго только название местности.
Преосвященный Филарег делает предположение, что г. Валки получили свое название от «валков», т. е., от волнистаго расположения возвышенных мест, окружавших город. Но название произошло от урочища, где был построен город, а название урочищу естественно дал вал, это сооружение седой старины; вернее даже несколько валов (отсюда и «Валки»).
Получив донесение Тургенева, «Государь сей отписки слушав, указал» послать сына боярскаго, или надежнаго станичнаго голову с чертежником, под прикрытием приличнаго конвоя, подробно исследовать урочище Валки и ближайшия к нему места. При этом ставились многие вопросы, на которые обстоятельно должен был ответить воевода. Кроме описания, приказывалось составить чертеж и на него нанести леса, реки, отметить место, где нужно было поставить острог, где находились татарские перелазы и пр. И, самое главное, нужно было выяснить, будет ли польза от постройки острога, т. е., «Крымским и Нагайским людям помешка будет ли».
О том, где именно находилось открытое воеводою урочище Валки в Москве, видимо, имели смутное представление, почему чертежнику и было приказано нанести для ориентировки не многие известные тогда пункты, а именно «Белгород, Борисов (Царево-Борисов) и Северский Донец»—только эти.
Царь приказывал выяснить особенно тщательно, найдется ли подходящее место вблизи острога для водворения «жилецких людей» и материал для постройки города; есть ли в урочище и сколько именно удобных мест для заведения удобных пашен, в достаточном ли количестве будет сенных покосов и пр.
Все это свидетельствует, что в Москве сильно заинтересовались сообщением воеводы «о той Валке». Отодвинуть рубеж государства далеко на юг и стать твердою ногою в таком «крепком» стратегическом пункте на главном татарском пути было весьма соблазнительно.
И Царь Михаил Феодорович приказал Тургеневу исполнить все «предписанное ему, «не мешкав ни часу».

<<предыдущая||содержание||следующая>>


| На главную страницу | Страницы истории | Гостевая книга |

DaliZovut@yandex.ru

Hosted by uCoz