ГЛАВА XVI.
Назначение депутации, для поздравления императрицы Екатерины II. —Просьба полковника Острогожскаго полка Тевяшева о высылке денег. —Подача депутатами прошения. —Предписание секунд-майору Щербинину. —Требование присылки к нему одного из старшин. —Затруднение, встреченное канцеляриею, при отправлении старшин в Петербург. —Необходимость реформы. —Высочайший манифест об уничтожении сдободскаго козачества. —Оставление жителям прежних льгот. —Инструкция губернатору Слободской-Украинской губернии. —Учреждение "экспедиции формирования слободских гусарских полков". —Переформирование козачьих полков в регулярные гусарские. —Образование Слободской-Украинской губернии. —Введение подушнаго оклада. —Судьба козацких старшин. —Дворянское депутатское собрание и вотчинных дел департамент. —Протесты старшин против реформы. —Письма изюмскаго полковника Краснокутскаго. —Атаман Васильковский и его старание об отправлении депутации. —Неудачи. —Дальнейшая судьба его и других старшин. —Волнение среди народа. —Бунты. —Заключение.

По восшествии на престол императрицы Екатерины II, в виду готовившейся ея коронации, приказано было составить в  слободских  полках  депутацию, для поздравления "по долгу рабства". Приказание это последовало от  высшаго начальства, в  силу котораго каждый полк  должен  был  выбрать по одному "хорошему" старшине. Депутатам, по получении паспортов от кн. Кантемира, нужно было ехать в Москву и явиться к  острогожскому полковнику Тевяшеву, все еще сидевшему в  столице с  писарем  сумскаго полка Вартановским, в  ожидании резолюции на поданное от полков прошение. С разрешения ближайшаго начальства, Тевяшев  просил, чтобы все полки высылали ему деньги на необходимые издержки, ибо хлопотал он по общему делу. А так как  Харьковский полк на содержание просителей денег еще ни разу ни посылал, то ему и было предписано принять участие в  содержании живших  в  Петербурге депутатов. Нововыбраннаго от  полка депутата приказано было снабдить деньгами и выслать, чиня по указу "самострожайшее исполнение". За деньгами остановки не было—их  взяли из  суммы, предназначенной и собранной в  полку, для приобретения однокалиберных  ружей, покупки сабель и других  полковых  нужд  по части снаряжения. Депутатом  от  полка был  назначен  сотник  Иван  Ковалевский, которому вручили на необходимые расходы 230 руб.  сотник  этот, конечно, по тогдашним  порядкам, не приминул  поломаться, пытаясь отговориться от  поездки "имеющеюся немощью".
Слободская депутация, с  полковником  Тевяшевым  во главе, по окончании коронации, подала императрице новое прошение, в  котором  просила ее прекратить "народные изнеможения".
В  ответ  на эту просьбу, последовало повеление государыни о назначении коммиссии, поручаемой лейб-гвардии секунд-майору Щербинину, которому указом  (11 марта 1763 г.) предписывалось тщательно изучить причины, от  которых  происходили в  слободской Украйне безпорядки.
Для выполнения этой нелегкой задачи Щербинину понадобилось из  полков  по одному старшинпе, которые-бы "хорошо знали все порядки полковые" и могли бы выяснить ему при­чину всего зла. Он  обратился к  бригадиру Бринку, прося прислать таковых  к  нему в  Петербург. Исполняя эту просьбу, Бринк  отдал  приказание выбрать в  каждом  полку одного старшину, удовлетворявшаго-бы требованиям  Щербинина, и выслать его в  Петербург  с  таким  разсчетом, чтобы он  мог  прибыть туда к  1 сентября 1763 г. Харьковской канцелярии предстоял  выбор  между следующими лицами: обозным  Иваном  Ковалевским, есаулами Максимом  Горлинским  и Иваном  Земборским, сотником  Андреем  Петровским  и ротмистром  Иваном  Нестеровым.
Выбор пал на Петровскаго, которому было и приказано для снабжения его всем  явиться в  полковую канцелярию. При назначении старшины к  отправлению в  Петербург, обнаружилось во всей своей красе безсилие канцелярии и полковника, а также отсутствие всякой дисциплины в  полку, Петровский, получив ордер о назначении, в  канцелярию не явился, а сказался больным; канцелярия на этот раз не поверила и пыталась оказать некую энергию: она приказала подпрапорному Черноглазову ехать на хутор к  Петровскому и, не взирая ни на что, привести в исполнение предписание, т. е. выслать его в  Петербург. Подпрапорный донес, что Петровский болен  настолько, что даже выйти из  хаты не в  состоянии. На это последовал вторичный ордер Чер­ноглазову о том-же. Подпрапорный на этот раз уже донес, что он  пытался неоднократно исполнить предписание канцелярии, но что Петровский ехать категорически отказался. Тогда канцелярия прибегла к  следующей неблаговидной и подрывающей дисциплину мере: рядовому козаку вручили строжайшую инструкцию доставить Петровскаго в  полковую канцелярию, не взирая ни на какия его отговорки. Приказание это было исполнено, но Петровский и там  решительно заявил, что по старости лет  и болезни, происходившей от выбитаго лошадью ребра, он  в  командировку не поедет. Его, наконец, оставили в покое, а ордер ехать в  Петербург отправили Земборскому. Не явился в  канцелярию и этот, рапортуясь больным. И за этим был  послан козак. Представленный в  канцелярию, Земборский стоял  на своем; его освидетельствовали и нашли больным.
Вследствие отказа этих двух старшин, харьковская канцелярия находилась в большом затруднении, ибо оставались Ковалевский, Горлинский и Нестеров, но все они находились под  следствием, почему она и нерешалась их  назначить. За разъяснением  этого труднаго вопроса обратилась к  бригадиру Бринку, но тот  ответил, что так  как  комиссия, зная это обстоятельство, все-таки назначила этих  старшин к  выбору, то он  поэтому канцелярии приказывает, не утруждая его напрасною перепискою, точно исполнить предписание начальства. Тогда ордер  о назначении ехать в  командировку был  послан  Горлинскому, но и этот  поспешил  заявить, что ехать не может  по разстроенным  домашним  обстоятельствам и по болезни; его освидетельствовали и также нашли больным. Канцелярия снова обратилась к  Бринку, но бригадир  сделал  строгий выговор  заседавшим  в  ней за нерадение и предписал  вторично исполнять указы. В  ответ  на посланное предписание Ковалевскому ехать в  Петербург, последовал  от  него рапорт  о болезни. Оставался, наконец, один  Нестеров, который и был  назначен; но так  как  он  себя, вероятно, хуже других  не считал, то ехать не согласился и заявил, что болен; освидетельствовали и этого и также нашли больным.
Наконец, полковой канцелярии посчастливилось найти сговорчиваго сотника Якова Бородаевскаго, вручив  которому 101 руб., она поспешила отправить его в  Петербург.
Лучшаго доказательства тех  безпорядков, которые происходили в  полку, не нужно! Можно-ли было правительству оставить существовать Слободскую Украину при тех  жалких  условиях, при которых  она доживала свой век. Комиссии было не трудно убедиться в  том  и придти к  заключению, что единственного, целесообразного реформою, которая-бы мог­ла положить конец  сразу всем  этим  несообразностям, происходящим  от  смешаннаго управления воинскаго с  гражданским, может  быть только полное уничтожение козачества, которое, по изменившимся политическим  условиям, являлось уже излишним, препятствовавшим  только развитию гражданственности в  стране. В  этом  духе был  составлен  отчет  Щербинина, и следствием  его явился высочайший манифест, в  котором  императрица говорила, что "полное находя удовольствие в  благоденствии подданных", она не могла оставить без  внимания того, что творилось в  слободских  полках, почему и решила собственно для их-же пользы "непрочную" службу слободских  козачьих  полков  превратить "в  лучшую и государству-полезнейшую". Этим манифестом козачество уничтожалось совершенно: все жители Слободской Украины сравнивались с  прочими русскими подданными; но "без  нарушения указами не отмененных привиллегий", что уже являлось немалым утешением, ибо, устраняя все, что причиняло слобожанам  тягости, ма­нифест этот оставлял жителям все их прежния льгогы: свободное владение землями и всеми угодьями, безоброчное винокурение, особенно приносившее выгоды обывателям, безпошлинная продажа вина, соли и т. п.. Это-же подтверждала и инструкция губернатору Слободской губернии, где ему приказывалось управлять страною, вообще руководствуясь общими постановлениями для империи, но при условии, если это не может касаться и повреждать данных и конфирмованных слободским полкам и их жителям привиллегий.
Для переформирования прежних козачьих полков в  регулярные, учреждена была в  Харькове "Экспедиция формирования слободских  гусарских полков" председателем  ея был  назначен  тот-же Щербинин, который и начал  свою работу, проводя реформу мягко, без  лишней крутой ломки. Все слободские полки были переформированы, удер­жав свои старинные коренныя названия. Полк, служащий предметом наших изследований, стал* называться "Харьковским  полевым  гусарским". Так как  дальнейшая история Харьковскаго полка, вошедшаго с  этого времени в  новую фазу своего существования, составит вторую часть нашего труда, где мы постараемся излжить все те обстоятельства, при которых произошло это переформирование, то здесь мы только скажем еще о судьбе старшин, козаков  и других членов прежняго козацкаго строя и о том, как  отнеслись все они к уничтожению их древних порядков.
Вся прежняя территория слободских  полков была преоб­разована в  "Слободскую Украинскую губернию", с  губернским городом Харьковом; область каждаго полка названа провинциею, а для управления этими провинциями в  каждой учреждены были шесть коммисарств. Слободской гусарский полк, сформированный в  царствование Елизаветы Петровны (1757 г.), приказано было раскассировать. Все сборы, которыми обложены были слобожане на содержание своих  пол­ков, теперь отменялись, а, вместо них, назначался подушный оклад  с  казенных  войскавых  обывателей, в  которых  обратились прежние козачьи подпомощники и подсоседки, в  размере 95 коп. с  пользовавшихся правом  винокурения и по 85 коп. с  непользовавшихся этим  правом; с  владельческих-же крестьян, что носили прежде название подданных , бралось по 60 коп. с  души.
Полковым  и сотенным  старшинам  было предложено или продолжать службу в  регулярных  гусарских  полках , или уйти в  отставку. Старшины принимались на службу на следующих  основаниях : полковники, бывшие в  сражениях  против  неприятеля, принимались в  гусары, а также и уволь­нялись в  отставку подполковниками; обозные переходили в  премьер-майоры; небывшие в  сражениях —чином  ниже— в  секунд-майоры, этим-же чином  поступал  и полковой судья. Остальные члены полковой старшины—есаулы, хорунжий и ротмистр, бывшие в  сражениях  принимались—капитанами, небывшие—поручиками; сотники—поручиками и прапорщиками. В  статскую службу полковые старшины (кроме полковых  обозных ) увольнялись титулярными советниками; писаря—секретарями; наконец, подпрапорные. аттестованные на должность сотников, поступали вахмистрами, а остальные— унтер-офицерами и капралами.
Щербинин  приказал  к  назначенному числу собраться в  Харьков  всем  козацким  старшинам  и подпрапорным, которым  канцелярии должны были представить списки и аттестации, но на этот  смотр  не явилось ни единой души.
Часть ранговых  козаков  Харьковскаго полка попала в  гусары, остальные-же 386 человек, были распущены по домам. Лицам дворянскаго происхождения предложено было представить доказательство на это достоинство, и записаться в  книгах дворянскаго депутатскаго собрания; кто-же не пожелал, или не мог того сделать, попал в  подушный оклад. Был  также учрежден "вотчинных дел департа­мент", в  котором утверждались права собственности жи­телей Слободской Украины на владение некогда занятыми ими землями.
Хотя реформа, введенная в  полки Щербининым, благо­даря его умению и мягкости, прошла довольно благополучно, без  особенных  осложнений, которых  можно было ожидать при коренной замене всего прежняго порядка управления в стране, но все-же без  некотораго протеста со стороны слобожан  не обошлось. Главным образом, реформа могла быть неприятна для полковых старшин, которые, при отсутствии точно определенных  сборов на содержание полка и контроля в расходе денег, часто не забывали и себя, пользуясь остатками и другими выгодами, почему и протесты начали исходить от них. Во время подготовительных к  реформе работ, в  Петербурге жил  изюмский полковник Краснокутский. Узнав, что слободскому козачеству грозит полное уничтожение, он , печалясь естественно тем , напи­сал письма изюмским  старшинам, в которых , сообщая им  о том, умолял, даже с  "употреблением слез", снарядить депутацию, которая-бы исходатайствовала в  Петер­бурге сохранение прежних  порядков, что, по его словам, сделать еще было не поздно. Как  приняли старшины эти письма — неизвестно, ибо изюмская полковая канцелярия позднее заявляла, что старшины этих писем не поучали вовсе. Но эти письма ходили между жителями в  Изюме;— известно, что начали было даже собирать деньги на посылку депутатов, определяя нужную для того сумму в  700 руб. Особенно с  большим  усердием распространялись эти письма обывателями Торяником  и Лебединским; переписывал  их  писарь Гречка и даже посвидетельствовал  их, приложив  свою руку. Главную-же огласку и популярность письма получили в  Харьковском  полку, проникнув  туда следующим  путем: некий Двигубский, сотник  июмскаго полка, привез  их  харьковскому полковнику Куликовскому в  имение его, в  с. Ракитное, но, не застав  его дома, отдал  их  для снятия копий его служителю—Татаринову, который эти злополучныя письма, передал  Даниилу Сухомлинову, отстав­ному подпрапорпому.  Этот  последний почитал  письма Краснокутскаго собравшимся у него гостям —валковскому атаману Ивану Васильковскому, подпрапорному Антону Пащинскому и козакам  Шевченко и Луценко. Гости долго тол­ковали о предстоящей реформе, порицали ее и были вообще за то, чтобы послать депутацию.  После этого Сухомлинов  отдал  письма Васильковскому для того, чтобы он, как  атаман, объявил  их  народу. 29 октября (1764 г.), по приказанию Васильковскаго, писарь прочел  в  ратуше письма, а атаман  от  себя убеждал  собравшихся козаков  учинить сбор  денег  и послать просителей в  Петербург, как  о том  умолял  Краснокутский. Козаки, видимо, были не прочь дать денег  на это дело, но часто обманываемые своими старшинами, делавшими сборы с  корыстною целью, узнав  притом , что письма эти присланы не из  харьковской полковой канцелярии, не поверили и разошлись, не придя ни к  како­му решению.  Но на этом  Васильковский не успокоился. Не найдя сочувствия в  сотне, он  отправился, в  обществе какого-то валковскаго жителя, в  Харьков , думая там  найти у полчан - больше любви к  своему козачеству; однако и в  полковом  городе он  потерпел  неудачу. А так  как  Ва­сильковский понимал  хорошо, что его старание подвинуть козаков  на ходатайство не может  остаться тайною для властей, то начал  опасаться, как-бы ему не пришлось поплатиться чем-нибудь, в  роде заполучения "штрафа на теле", почему и решил  эти письма представить при рапорте в  полковую канцелярию. Этим  он, вероятно, думал показать себя пред  русскими властями сторонником реформы и охранителем интересов правительства. Канцелярия, получив эти письма, усмотрела во всем том большое преступление. Полетели предписания, чтобы сотники строго смотрели и не допускали в своих сотнях распространять подобныя письма; но сотники успокоили канцелярию донесениями, что у них все обстоит благополучно. Возгорелось целое дело, получившее название: "следственное дело о некоем  письме для народнаго объявления". Все лица, так  или иначе причастныя к этому "некоему письму", были привлечены к  ответу. Добра­лись до Краснокутскаго, и, не смотря на его объяснения, что письма его не имели цели возмущать народ, военная коллегия признала полковника виновным в  желании поднять волнение и приговорила его, не делая ему "пристрастных" допросов по старости лет,—по лишении чинов и орденов, наказать плетьми на Украйне. Но имея в  виду, что бунта еще не произошло, наказание это отменили, определив, по лишении чинов и орденов, сослать его в  г. Казань, чрез гарнизонную команду. Это было исполнено, но Краснокутский был  в  скорости возвращен  оттуда на родину, благодаря стараниям  своей жены, которая лично о том  просила госуда­рыню. Все имения Краснокутскаго были конфискованы, и только часть их  била возвращена его жене; сам-же он  скоро умер.
Военная коллегия произнесла свой приговор только над изюмским  полковником, а наказание прочих  лиц, причастных к этому делу, предоставила генералитету, у котораго они находились в  подчинении. Сухомлинов и Пащинский, признавшие себя виновными только в  том , что не предприняли мер  для пресечения, были приговорены Бринком  (ордер 1 июня 1765 г.), "дабы вперед  таких  посторонних и сумлительных  писем не принимали в  действо и по оным  не исполняли", к  телесному наказанию: Пащинскому дать 25 ударов  палками, Сухомлинову 50, Васильковскаго-же приказано было наказать плетьми при полковой канцелярии и, кроме того, разжаловать из  атаманства в  тот  чин, в  котором  он  состоял  пред  вступлением  в  эту должность. К  наказанию плетьми-же были приговорены и изгомские жители: Торяник  и Лебединский за разглашение, а писарь Гречка за "рукопрекладство".
Харьковская полковая канцелярия привести в  исполнение приговор  не могла по получении ордера, ибо никого из  осужденных  на лицо не оказалось: Пащинский был  командирован  с  командою в  Бахмут , Сухомлинов  собирал  подати, а Васильковский поехал  в  Киев  на богомолье. Об  этом  донесли Бринку, который заподозрил  полковую канцелярию в  укрывательстве виновных, так  как  отпустить их  она, собственно, не могла, ибо все они находились под  следствием; а Васильковский, кажется, был  отпущен  даже после получения ордера о его наказании. Все это сильно обозлило Бринка, и он  приказал  розыскать всех  трех  обвиненных, особенно Васильковскаго; были разставлены караулы и послана погоня по всем  дорогам в  Киев. Захватили Васильковскаго в  м. Рублевке Ахтырскаго полка и повезли в  Харьков. По пути, около Валок, где было его место жи­тельства, Васильковскому задалось бежать, а караульные про­должали везти дальше слугу его и имущество; но до Харь­кова не довезли, ибо Васильковский за Люботином  сделал  на них  нападение с  переодетыми в  серяки людьми, отбил  своего слугу и скрылся.
Был-ли Васильковский снова пойман  и наказан —неизвестно, но, впоследствии, он  подавал  прошение, в  кото­ром  приносил  жалобу на решение Бринка несправедливо на него налагавшее взыскание; неизвестно также, что из  этого вышло. Является снова Васильковский—канцеляристом  при экспедиции формирования слободских  гусарских  пол­ков; в  это звание он  был  определен  из  подпрапорных, из  чего можно заключить, что приговор  над  ним  был  исполнен, ибо его сместили с  атаманства и опреде­лили на службу подпрапорным; нужно думать, что его также высекли,—так , как  в  резолюции Щербинина на поданное Васильковским  прошение об  отставке говорится, что за представление в  канцелярию писем  полковника Краснокутскаго его признали виновным, "а он, Васильковский, пока­зав в  том  усердие, от  несогласных претерпевал  между тем  бедственное разорение". Васильковский просился в  отставку после того сейчас-же, но ему было приказано состоять при экспедиции канцеляристом  до окончания формирования полков, а после предоставлялось право или выйти в  отставку, или продолжать службу в  гусарском полку. По окончания формирования, Васильковский подал прошение, где просил уволить его от  службы, мотивируя тем, что он  болен  и неспособен к должности канцеляриста. Щербинин, видимо довольный поведением  Васильковскаго, просьбу его исполнил и положил уволить его вахмистром, дав ему на этот чин "абшид " (указ об  отставке), но Васильковский подал просьбу, где говорил, что, так как  он, собственно в  строевой службе не был  ибо в  Харьковском полку подпрапорный только числился, то не желает  быть увольненным  в  отставку вахмистром, а просит отставить его от службы статским чином. И эта просьба его Щербининым была уважена: его исключили из  службы в чине губернскаго регистратора, дав ему на это абшид.
Кроме этих  протестов, исходивших от  старшин, были еще таковые и среди остальнаго населения. Указ, вводивший подушную подать, был  причиною волнений и негодований слобожан. В  некоторых  местах  Украины вспыхивали бунты, жители отказывались выбирать раскладчиков новых сборов; но эти безпорядки легко подавлялись с  помощью тех-же слободских  гусар, которым приходилось усмирять, арестовывать и сечь своих  отцов и братьев, хотя они это и делали, конечно, будучи к тому принуждаемы. Но все это послужило причиною возникновения вражды между населением  и полками, в ряды которых  оно должно было поставлять своих  членов и, к  тому-же, содержать их.

Таким  образом, слободское козачество, сыграв  назначенную ему историческую роль, прекратило свое существование, и вскоре даже память о нем  умерла в  народе; город-же Харьков, обратившись из  полковаго в  губернский, пошел  быстрыми шагами по пути развития и сделался умственным  центром  юга России и важным  торговым  рынком, забыв  совершенно, кому он  обязан  своим  возникновением. Даже самый Харьковский полк, безпрестанно обновляясь в  своем  составе, утратил  представление о том, почему он  именно называется ныне Харьковским.

<<предыдущая||содержание||следующая>>