ОБЩИЙ ОЧЕРК ДРЕВНОСТЕЙ
Харьковской губернии
Реферат, прочитанный Д. И. Багалеем в извлечении на Московском Археологическом съезде 10 января 1890 г. в основу его положены все те печатные и рукописные источники, которыми автор пользовался при составлении Археологической карты Харьковской губ. и которые указаны в его объяснительной записке, с прибавлением некоторых новых данных, извлеченных из летописей актов соч. П. В. Голубовского "Печенеги, Торки и Половцы", статьи В. Пассека "Границы Юж. Руси" и собственных монографий ("Ист. Северской земли" и "Очерки из ист. кол."). |
Не раз мне приходилось слышать мнение, что Харьковская губерния в археологическом отношении не представляет почти никакого интереса. Когда поднят был вопрос об устройстве археологического съезда в Харькове, то многие прямо спрашивали, какие же такие памятники старины можно найти в этой области, которая заселилась в прошлом или позапрошлом веке, а до того времени представляла из себя пустую степь. И это мнение имеет некоторое основание. Мы напрасно бы стали искать в Харькове вещественных памятников даже недавней казацкой Слободско-Украинской старины — их одежды, вооружения, домашней утвари и т. п. Не найдем мы и курганных предметов более древнего времени: каменных и бронзовых орудий. По крайней мере, покойный гр. А. С. Уваров, сгруппировавший в своей замечательной книге "Каменный век в России" все данные подобного рода по другим губерниям, о Харьковской не говорит ни слова. Обратившись к общей археологической литературе — к различным изданиям археологических обществ, съездов и т. п., исследователь пришел бы к таким же неутешительным для себя результатам относительно вещественных памятников Харьковской губернии. Но вот Московское Археологическое Общество приняло на себя почин в деле составления археологических карт отдельных губерний и объяснительных к ним записок; исполнение этих работ поручено местным исследователям. Некоторые из этих карт теперь уже окончены и составляют одну из важнейших и, позволю себе сказать, приятнейших особенностей нынешней археологической выставки. Нет никакого сомнение в том, что только таким путем и возможно осуществить то грандиозное предприятие, которое наметило себе Имп. Московское Археологическое Общество. Областной способ разработки громадного теперь уже археологического материала принесет здесь несомненно такие же важные результаты, какие получились в изучении русской истории. Отдельных фактов, приуроченных к той или другой местности, накопилось множество; разбросаны они в целом ряде общих и местных изданий и в таком виде ускользают даже от внимательного взора. Необходимо, по крайней мере, подвести итоги тому, что сделано, разобраться в накопившемся материале и привести его хотя в какую-нибудь систему для того, чтобы сделать первоначальные выводы. Меня лично привела к этой мысли работа над составлением Археологической карты Харьковской губернии. Занявшись составлением этой карты, я должен был, прежде всего, привести в известность по возможности все источники, как печатные, так и рукописные. На основании этих материалов я и составил свою Археологическую карту и краткую объяснительную записку к ней. Не буду характеризовать своих источников, как сделал это в своей записке. Но после составления записки у меня явилось желание сгруппировать этот материал, пополнить его новыми историческими и географическими данными, сделать характеристику важнейших видов местных памятников доисторической старины, и подвести, таким образом, итоги всему тому, что дает в этом отношении Харьковская губер. Если мне и не удастся достигнуть этого, то во всяком случае, не бесполезна будет и самая постановка вопроса; важно знать, в какую сторону нужно направить усилие и розыскания. В конце концов Харьковская губ. останется позади других местностей относительно памятников старины; но все таки из отдельных, рассеянных по разным изданиям мелких фактов воссоздастся цельная картина. Картина эта не будет отличаться яркостью красок, но важно уже то, что там, где не было по общему убеждению ничего, появится нечто. А о том, каково это нечто, можно судить по нижеследующему изложению.
Обыкновенно считают Харьковскую губернию новым краем, представлявшим из себя в течение многих столетий настоящую пустыню. Но археологические данные, в связи с некоторыми отрывочными историко-географическими указаниями приводят к мысли о существовании в ней населения с самой глубокой древности. Здесь проживали представители разных народностей, из которых нам известны только более поздние. Уже в каменный период тут жил какой-то народ, которому должны принадлежать кремневые стрелки, найденные в Изюмском, Купянском и Богодуховском уездах, и каменные молотки, отысканные в Изюмском, Богодуховском и Змиевском уездах. Существовал ли здесь человек в эпоху мамонта, сказать не можем, по неимению данных; но мамонт здесь жил — об этом свидетельствует находка почти цельного остова его в Ахтырском уезде в д. Костевке. Бронзовая культура не представляла здесь самостоятельной эпохи и носила характер смешанный. Бронзовые вещи спорадически находимы были в Змиевском, Купянском, Богодуховском, Старобельском и Сумском уездах, именно: топоры, стрелы, фибулы, кольчуги. Но наиболее характерными в этом случае являются находки в Богодуховском и Ахтырском уездах И. А. Зарецкого. Найденные И. А. Зарецким вещи куплены для Исторического музея. Великолепно исполненный альбом этих древностей приобретен у него Августейшим почетным Председателем Исторического музея. Вещи эти найдены отчасти в песчаных буграх, а отчасти в курганах. Пользуясь сообщениями г. Зарецкого, я постараюсь разобрать его находки. Г. Зарецкий не отличает вещей, найденных в песчаных буграх, от предметов, выкопанных из курганов, и думает, что они одинакового происхождения. Но с этим едва ли можно согласиться. В песчаных буграх находимы были предметы разнообразного характера и происхождения, начиная от древнейших каменных изделий и оканчивая железными; в курганах — только бронзовые и железные. Правда, между теми и другими мы находим значительное сходство, но есть и различие: бронза, и притом в типических формах, преобладает в буграх, а в курганах ее очень немного. В песчаных буграх кроме множества стрел были найдены следующие бронзовые вещи: копье, меч, кельт, иглы, шила, рыболовные крючки, колесцо, гарпуна, принадлежности сбруи, фибула и т. п.; в курганах г. Зарецкий находил золотые, железные и бронзовые вещи; из золотых вещей особенное внимание обращают на себя замечательные по отделке бляшки, служившие украшением колчана и представляющие из себя изображение крылатых львов и грифов; все они прекрасной художественной работы, хотя и в варварском вкусе; затем идет золотой витой обручик с головы, весом в 8,5 зол., наконец, серьги; бляшки по характеру рисунка напоминают аналогичные Скифо-Сарматские.
Железные предметы наиболее многочисленны; они встречаются во всех курганах: сюда относятся удила, копья, бляшки, гвозди, ножи; бронзовые предметы в курганах нетипичны и притом всегда находимы были вместе с железными; таковы: стрелы, шпилька, крючок, наконечник, копья и, наконец, бронзовая фигура с разными изображениями, служившая украшением на колчане. Все эти вещи относятся, на наш взгляд, к железному веку. Восстановить тип местного погребения г. Зарецкий отказывается, и действительно сделать это довольно трудно; по-видимому, здесь было несколько погребальных типов. В Витовой могиле, например, покойник лежал завернутый в ткань и мех; под ним лошадь, а в углу ямы колчан с золотыми бляхами. В Опишлянском кургане яма была выжжена; в ней стоял сосуд со жженными человеческими костями и колчан; в кургане № 6 покойник лежал в берестяной лодочке; в головах у него стоял сосуд с просом и золотые серьги; под ним в деревянном срубе оружие и принадлежности конской сбруи.
Спрашивается теперь, можно ли на основании всей совокупности данных, представляемых находками, решить вопрос о народности покойников? Я думаю, что нет. Г. Зарецкий высказывает предположение в пользу славяно-русского происхождение лихачевских древностей и основывает его на находке обоюдоострого меча, римской монеты, серпа и костей свиньи. Но доказательства эти очень слабы. Замечу вкратце только следующее. Одна часть скифов занималась земледелием; следовательно, находка серпа и проса сама по себе не противоречит предположению о Скифах. К сожалению, находка эта стоит как то особняком и относится не к курганам, а к песчаным буграм. Г. Зарецкий считает значки на стрелах славянскими резами; но в них скорее можно видеть знаки собственности; во время общей охоты на зверей, которых, кстати сказать, в этой местности было очень много, такие значки были необходимы, чтобы решить вопрос, чья стрела сразила животное. Следует так же обратить внимание на то обстоятельство, что в домашней жизни лихачевских покойников самую важную роль играют конь и колчан со стрелами, преимущественно сопутствующие воинственным обитателям степей. Наконец, что особенно важно, среди всех этих предметов мы вовсе не находим таких, которые характеризуют нам славяно-русскую эпоху; здесь даже вовсе не было найдено серебра. Единственною, точною хронологическою датою является римская монета Септимия Севера (к. II-го и нач. III-го в. по Р. X.), найденная, впрочем, в буграх. Она имеет важное значение в этом деле, указывая не на Эллинский, а на последующий сармато-римский период жизни; при том находка эта не стоит особняком.
Все известные нам клады в пределах Харьковской губернии делятся по времени на две большие группы — римские с одной стороны и византийские и восточные с другой. Одни относятся к первым трем векам по Р. X. и были находимы в центральных уездах губернии: Валковском, Харьковском, Ахтырском и Змиевском; другие начинаются с VI, тянутся затем на протяжении следующих VII, VIII и Х веков; это—византийские и арабские монеты; византийские найдены были в Старобельском, Купянском и арабские—в Сумском.
Таким образом, монетные находки свидетельствуют нам, собственно говоря, о двух периодах, из коих первый относится к I—III в. нашей эры, а второй VI—IX в. Курганы, раскопанные г. Зарецком, можно с значительною вероятностью отнести к этой первой более древней культуре. О сравнительно высоком уровне ее свидетельствуют те художественные изделия, о которых мы упоминали ниже, и которые вызывают у нас в памяти другую аналогичную находку.
В 1810 г., по словам известного местного деятеля и литератора В. Н. Каразина, в том же Богодуховском уезде, где производил раскопки г. Зарецкий, найден был золотой жезл или венец, свитый из 2-х колец, весом в 3—4 фунта с изображениями оленя, рыси и вепря.
Другой более поздний период, обозначаемый монетными находками, соответствует хазарско-славянской эпохе нашей местной истории. О нем мы имеем и некоторые исторические свидетельства. Уже в половине IX в. некоторые славяно-русские племена, в том числе северяне, уплачивали дань хазарам. Та же Хазария имела сношение и с Византией. Вот путем таких то взаимных отношений и могли попасть в нынеш. Харьковскую губерн. византийские монеты VI в. Очень характерно здесь то обстоятельство, что монеты были найдены в самых восточных уездах—Купянском и Старобельском недалеко от Дона. Весьма важными памятниками слявяно-русской жизни в этих местах являются городища.
На свою археологическую карту я нанес их 42; но в действительности их несравненно более. Донесение священников, служившие для меня главным источником, не отличаются достаточною полнотою, как об этом свидетельствует, например, пропуск Мало-Исторопского городища. А если могло быть пропущено земляное укрепление, отличающееся столь грандиозными размерами, то что же сказать о небольших городищах, которые называются просто майданами или разрытыми могилами и от действия времени совсем почти потеряли свою прежнюю форму. Не следует забывать также того, что я не наносил на карту городищ, которыми пользовались слободские казаки, а равно и тех, о которых упоминают акты XVI—ХVIII вв., но которые в настоящее время уже не существуют. Известные теперь городища распределяются по уездам так: в Лебединском уезде 12, Ахтырском - 6, Старобельском - 5, Изюмском - 4, Богодуховском - 3, Валковском - 3, Сумском - 3, Змиевском - 3, Харьковском - 2, Волчанском - 1, Купянском — ни одного. Наиболее густо городищами усеяна северо-западная часть губернии; в юго-восточной же отличается обилием их только Старобельский уезд; но быть может, со временем окажется, что городища Старобельского уезда представляют из себя остатки донских городков, подвергавшихся, как известно, и разрушению, и запустению. Рассматривая географическое распределение городищ, мы замечаем здесь следующее любопытное явление: все они, за исключением одного, расположены по берегам важнейших рек Харьк. губ.; на р. Псле мы насчитываем 7 городищ, на притоках его—2, на р. Ворскле—6, на притоке ее Ворсклице—1, у речки Локни, впадающей в приток Сейма р. Виры—4, на притоке р. Сулы Терны—1, на реке Мерле и вблизи ее—2, на р. Мже—1, у притока ее—1, на р. Удах —2, на притоке ее Люботине—1, на Северском Донце— 7, на притоках его 6 (одно на Береке, три на Айдаре, одно на Деркуле, одно на Боровой). Все городища распределяются в Харьковской губ. между 2 речными бассейнами таким образом: на долю Днепровского приходится 23 городища, Донецкого 18.
Спрашивается теперь, к какому же времени нужно отнести эти городища. Едва ли можно сомневаться в том, что они древнего происхождения; большинство их является остатками существовавших здесь в домонгольский период древнерусских городов. Мысль эта впрочем далеко не новая; ее впервые высказал В. Пассек, подтвердил преосв. Филарет и, наконец, недавно тщательно разработал П. В. Голубовский (в своей "Истории южно-русских степей"). В пользу этого мнения говорят и исторические свидетельства, и географическая номенклатура, и некоторые археологические данные.
Прежде всего, нужно отметить то обстоятельство, что местность эта с пол. ХIII и до конца XVI в. представляла из себя настоящую пустыню. Следовательно, происхождение здешних городищ относится или к домонгольскому периоду, или к ХVI—ХVIII в. В промежутке времени с ХIII по ХV в. включительно хозяевами здесь были татары, а они городов в степи не строили. Но о многих харьковских городищах мы находим указание в памятниках ХVI—ХVII вв. (в росписях станиц и Книге большого чертежа): там они уже называются городищами. Ясно, таким образом, что они представляют остатки городов домонгольского периода. В росписи путивльских и рыльских станиц и голов 1571 г. говорится о Донецком, Хорошевом, Коломацком, Липецком и Торчиновом городищах. Павловом селище, Кубенской могиле в Немире, Змиевом и Изюмском-кургане. В Книге большого чертежа перечисляются следующие харьковские городища по Донцу и Удам— Нежегольское, Салтановское, Котковское, Гуминья, Чугуево, Кабаново, Хорошево, Донецкое, Мухначево, Змиево и Каменное. Сюда же нужно присоединить еще, б. м. три городища на р. Псле—Каменное, Азацкое, Городецкое; о них мы находим упоминание в актах пол. ХVII в. (в дворцовых разрядах). Часть их сохранилась до настоящего времени. Правда о последних трех городищах можно сделать еще одно предположение — допустить, что они возникли в эпоху новой колонизации Литовско-Русского госуд. в ХV—ХVI вв.; но едва ли это так было на самом деле. Не только Полтавщина, но и Черниговщина в ХVI в. (не говоря уже о ХV) была заселена чрезвычайно слабо; акты ХV-го века говорят нам постоянно о селищах, т. е. опустелых селах. Побережья Ворсклы и Хорола представляли из себя уходы киевских, каневских и черкасских казаков; Сулы и Псла — каневских мещан, Удая—черниговских жителей. Только в конце ХVI в. стали заселяться верховья Удая, Сулы, Хорола и Псла. Вряд ли в это время могли основаться эти городища. Что же касается Донецких городищ, то относительно их такое предположение (о происхождении в ХVI и ХVII в.) оказывается уже совершенно невозможным, так как край этот находился далеко как от Литовско-Русского, так и от Московского рубежа. Но можно ли это априорное соображение о домонгольском происхождении харьковских городищ подтвердить какими-нибудь фактическими данными, когда известно из летописи, что край этот лежал уже за пределами славяно-русских поселений.
Летопись действительно умалчивает о существовании славяно-русских или, точнее говоря, северянских поселений в бассейне Псла, Ворсклы и Донца; она говорит только о бассейнах Десны с Сеймом и Сулы. Но, во-первых, и верховья р. Сулы, и один из притоков Сейма (р. Виры) находятся в пределах нын. Харьковской губ., а во-вторых, умолчание летописи еще ничего не доказывает, так как она не была географическим сочинением. На самом деле здесь существовали города, о которых по разным случайным поводам, говорит та же летопись. Есть факты и соображения, указывающие на распространение северянского населения гораздо дальше тех пределов, которые ему назначает летописец; это поступательное колонизационное движение северян к югу и юго-востоку, имевшее место при существовании Хазарской державы, впоследствии совсем прекратилось; мало того — под влиянием торков и в особенности половцев граница южной Руси подвинулась значительно к северу. Южная Русь должна была напреч все свои усилия, чтобы отстоять себя от этих кочевников; все крайние юго-восточные пункты наших владений, в том числе и отдаленная Тмутаракань, теперь были закрыты кочевниками: только в некоторых более укрепленных местах могли удержаться оазисы славяно-русского населения.
Чернигово-Северское и Переяславское княжества представляли пограничье с Половецкою землей); последнее в летописи прямо называется Украйной. В качестве пограничных городов Чернигово-Северской земли в XII в. упоминаются Вырь, Вьяхань и Попаш, находившиеся в нынешней Харьковской губ., первый на месте нын. Белополья, второй - на притоке р. Сулы Терне у Лехановского городища, третий—на р. Попадье, также впадающей в Сулу; здесь по-видимому где то был и г. Зарытый, а на р. Локне жили посадники Черниговского князя. В настоящее время есть две Локни—одна впадает в приток р. Псла Суджу, а другая в приток р. Сейма Виры. Я принимаю вторую Локню, так как по смыслу летописи посадники сидели по всему Посемью. Такого толкования не опровергает соображение одного из исследователей, что, приняв эту Локню, мы заставим половецких послов идти назад от Выря; на самом деле верховья Локни, впадающей в Вырь, лежат на юго-запад от г. Выря и во всяком случае эта дорога в Чернигов, где тогда по-видимому находился Всеволод, была более прямая,— чем дорога на Локню Суджанскую, которая лежит в противоположном направлении от Чернигова. Я сказал, что на Локне жили посадники; а где находились посадники, там, конечно, были и города. И если мы припомним, что в настоящее время у этой же самой Локни находятся четыре городища, то едва ли слишком невероятным покажется предположение о тождестве их с старыми городами по Локне. Таким образом, в нынешнем Лебединском и Сумском уездах в ХII в. существовало несколько городских поселений, которые, с появлением татар, запустели и превратились в городища; причем некоторые из этих последних удержали старые названия вплоть до появления в этих местах новых поселенцев—черкас; так, известно, что новые малороссийские колонисты основали г. Белополье на старом Вырском городище; и этот факт не единичный; можно было бы указать множество примеров того, как слобожане ХVII в. пользовались для своих стратегических целей старыми городищами; не буду перечислять этих случаев, потому что они собраны в моем исследовании о колонизации Слободской Украины, отмечу только один выдающийся наиболее: Салтовские черкасы поселились на старом Салтовском городище, "где преж сего, говорится в акте, был каменный город"; остатками этого города черкасы воспользовались как фундаментом для своего укрепления.
Отрывочные известия летописи прекрасно рисуют нам состояние таких окраинных городов, каков был, например, Вырь. Половцы постоянно находятся за его стенами то в качестве неприятелей, то в качестве союзников (конечно, временных); "и своя братия" князья также не особенно щадят его. Но несмотря на это, он все таки, подобно старой Тмутаракани, служил резиденцией для князей (правда, не особенно спокойной). Здесь также, как мы видели, жили и посадники. Впрочем, и за этими городами непосредственно еще не начинались половецкие вежи. Их отделяла от Руси чисто боевая граница с кое-где разбросанными по ней городками и острожками. О существовании городов не только на северном пограничье Харьковской губ., но и гораздо южнее свидетельствуют некоторые случайные сообщения летописи. Громадный интерес представляет известие одного летописного списка о том, что герой "Слова о полку Игореве" Игорь Святославич, спасаясь от половецкого плена, нашел себе приют в городе Донце. Название города показывает, что он должен был находиться в бассейне реки Донца. И действительно, в настоящее время мы имеем в нескольких верстах от Харькова, на правом берегу реки Уды, Донецкое городище, о котором, как мы видели, упоминают уже акты XVI в.. в Книге большого чертежа мы читаем: "а по левой стороне вверх по Удам, выше Хорошева городища, Донецкое городище: от Хорошаго верст с пять. А выше Донецкого городища с правой стороны впала в Уды речка Харьков от городища с версту". Известный Вадим Пассек первый указал на тождество Донецкого городища с городом Донцом. Он же первый догадался, что показание Книги чертежа о положении Донецкого городища на левом берегу р. Уды нужно понимать совсем наоборот, так как древний описатель обыкновенно входил из главной реки в устье второстепенной и рассказывал обо всем, что видел направо и налево. Издатель Книги большого чертежа Спасский опровергает мысль В. Пассека тем, что в иных случаях тот же составитель Книги чертежа поступает совершенно наоборот. На это я со своей стороны замечу, что составители старых географических отрывков поступали и так, и иначе. В "Описной Книге городов Харьковского и Ахтырского полков", составленной во второй половине ХVII в., положение берегов определено неправильно, а в другом географическом сочинении, относящемся к тому же времени и к той же местности ("Смотренная книга Ахтырского полка") правый и левый берег определяются вполне научно. Если в Книге большого чертежа мы встречаем и правильное и неправильное обозначение, то это объясняется тем обстоятельством, что географические сведения для этой книги доставлялись разными лицами, которые держались не одинаковой манеры определения. Но в данном случае Донецкое городище несомненно находилось на правом берегу р. Уды, так как и положение соседней реки Харькова составитель Книги большого чертежа определяет неправильно: он говорит, что она впадает в Уды с правой стороны, в то время как на самом деле она вливается в нее с левой. Вадим Пассек думал, что здесь и проходила граница южной Руси с Половецкой степью. "Эта граница, говорит он, шла, кажется, от вершины Донца вниз по его течению к рекам Уде и Можи; отсюда к их вершинам и к верховью реки Коломака, потом по течению ее до Ворсклы, Ворсклою до Днепра. Название реки Мжи или Межи, кажется указывает на древнюю нашу границу: вероятно, она была нашим рубежом с землею Половецкою, а кочевые становища половцев были еще глубже в степях на несколько дней езды от Руси". Но нам кажется, что ближе к истине П. В. Голубовский, значительно расширяющий пределы боевой границы Чернигово-Северской земли с половецкою степью. Неужели мог выдвинуться так далеко в степь один только русский город; неужели он мог бы доставить безопасное убежище Игорю Святославичу, если бы Псел, Ворскла с Мерлом и Коломаком и средний Донец были во власти половцев? Нет, город Донец не мог стоять одиноко в степи: здесь должны были находиться и другие укрепленные пункты. И действительно, летопись говорит нам о трех городах— Шарукане, Балине и Сугрове, находившихся, по мнению исследователей, в нынешней Харьковской губ. в бассейне р. Донца. Несомненно, что названия их стоят в теснейшей связи с именами половецких ханов; несомненно, что они находились в некоторой зависимости от половцев; но более вероятно считать жителей этих городов русскими славянами, подвергшимися влиянию половцев, чем половцами, принявшими христианство; а что это были христиане, об этом свидетельствует тот факт, что они отворили ворота, когда в русской рати, подступившей к Шарукани, запели кондаки и тропари честного Креста. Влияние тюркского начала на русское население степных окраин факт более или менее известный; стоит только вспомнить русских бродников, бывших по-видимому в более близких отношениях с тюрками, чем с Русью. Очевидно, существовала такая пограничная территория, в которой попадалось и русское, и тюркское население; в мирные моменты они могли уживаться друг с другом, но русский оседлый люд здесь не мог утвердиться окончательно, а одних военных контингентов было для этого недостаточно. Сама летопись говорит, что в таких окраинных городках жили половцы да псари, т. е. русские охотники. Это, очевидно, была область острожков, служивших центрами сторожевой и станичной службы, существовавшей здесь, как кажется, и в дотатарское время. Одинаковые причины обыкновенно приводят и к одинаковым последствиям. И условие местности, и исторические обстоятельства в XII—ХIII вв. были здесь такие же, как и в XVI—ХVII; только тогда половцев сменили татары; но и те, и другие принадлежали к одной и той же тюркской народности и жили в одинаковых условиях кочевого быта. Неудивительно, поэтому, что и в домонгольский, и в московский период здесь строились укрепленные городки — острожки, насыпались тянувшиеся намного верст земляные валы; черным клобукам и бродникам первого периода соответствовали казаки последующего; самый характер борьбы был одинаковый - те же наезды "изгоном", то же пленение жителей; наконец, в летописи прямо упоминаются русские и половецкие сторожа, которые ловили "языка".
Мысль о принадлежности средне Донецкого бассейна Руси подтверждается летописными известиями о походах русских князей на половцев. Во время похода Игоря Святославича в 1185 г. он два дня ждал брата своего на реке Осколе; следовательно, все пространство между Донцом и Осколом не было еще половецкою степью; Оскол же, как известно, протекает на восток от Донца.
Остатками северянских городов и являются те городища, о которых мы говорили выше. Они тесно связаны друг с другом. Нам известны уже те городища, которые находятся на Донце и упоминаются в Книге большого чертежа. К ним нужно еще причислить Сиверское, лежащее у слободы Меловой; недалеко от него выше слободы, на военной топографической карте, обозначен яр Сиверский. Здесь чрезвычайно любопытно прилагательное Сиверский, ясно указывающее на прежних насельников этого места—Северян. В связи с этим необходимо поставить и название Донца Северским в Книге большого чертежа (ныне употребляемое название Северный представляет искажение старого).
В пользу древнего происхождения харьковских городищ говорит также и их устройство. Все они представляют из себя укрепления; расположены обыкновенно на возвышенных берегах рек и вообще в неприступных местах (лесистых или болотистых); везде мы видим валы и рвы, по большей части двойные; к главной площади постоянно примыкает придаток, предназначенный для устройства отдельного передового укрепления; "боевая сторона всех этих городищ, по словам В. Пассека. Хотя в зависимости от местности, но заметно обращена не против Руси, а от Руси и по величине своей они также могут быть признаны за остатки старинных городов. Приведем несколько фактов, иллюстрирующих эту общую характеристику. Донецкое городище имело 24 саж. длины, 12 и 1/2 ширины и 15 высоты; с севера, юга и запада оно окружено валом и рвом, а с востока берегом реки Уды; на юге у него есть два придатка в виде передовых укреплений. Хорошево городище—30 саж. длины, 12 ширины и от 2 до 15 саж. высоты; вал от 4-х до 8-ми сажень ширины идет на 1170 саж., начинаясь довольно далеко от городища; само городище имеет вид четырехугольника из двух рядов валов разделенных широким и глубоким рвом; к этому четырехугольнику примыкает еще одна прибавочная часть, занимающая площадь около 4-х десятин. По своим размерам выдаются городища Куколевского и Хозарское; первое не менее 3-х верст в окружности с высокими тройными валами; от севера к югу оно простирается на 447 саж., с востока на запад—на 250; оно заключает в себе две возвышающиеся друг над другом плоскости, представлявшие, по всей вероятности, две крепости—внутреннюю и внешнюю; по валам его росли громаднейшие дубы, так что на пнях их легко мог бы лежать высокий человек, не занимая всей длины; по форме оно представляет неправильный многоугольник. Хазарское городище расположено в лесу, называемом Ринцовым рогом; окружено тройными валами и до такой степени заросло дремучим лесом, что его трудно и осмотреть. К сожалению, харьковские городища не подверглись еще правильному археологическому исследованию; но и случайные находки опять-таки говорят в пользу древности их. Профессор Ю. И. Морозов, исследовавший Хорошевское городище, находил в нем слои обугленных дубовых бревен, куски спекшейся глины с отпечатками хвороста и камыша, черепки глиняной посуды с очень грубыми узорами, выдавленными ногтем, кости быков, баранов и медведей, каменное метательное орудие из красного твердого песчаника и бусинку каменного мониста. В Донецком городище В. Пассек отыскал черепки, кости, кусочек красной листовой меди и какое-то глиняное покрытое лаком украшение с двумя пронизками. В Могрицком городище крестьяне при распахивании находили человеческие кости, копья и другие военные орудия. В городище Куколевского попадались медные наконечники стрел, а также кривые татарские сабли и ножи с железною четвертью луны; последнее обстоятельство указывает на то, что им пользовались и татары; по всей вероятности, такое явление имело место и в других случаях, и таким образом, одно и то же городище служило представителям разных народностей—то русским, то тюркам и при том, как в более раннее, так и более позднее время. Хорошевским городищем, как известно, пользовались слободские казаки.
Географическая номенклатура Харьковской губ. находится в полном соответствии с этими заключениями; здесь тюркские названия так же распространены, как и русские. Название рек звучат по славянски: Уды—старинная форма именительн. падежа единств. числа, оканчивающегося на ы, по сообщению достоуважаемого А. Д. Потебни, Мерла, т. е. мертвая (упоминается уже в древней русской летописи), Бабка, Лопань и др.; названия многих городищ также русские—Хорошево, Кабанье, Котковское, Гуменье, Змиево, Каменное и другие. В других именах слышится тюркский элемент—Бусов яр у старого Салтова ("поют время Бусово"). Изюм курган, Ахтырка, река Адалага, Чугуево городище (в летописи упоминается половчанин Чугай), р. Тор (нын. Торец), город Тор (нын. Славянск). Торчиново городище указывающие на обитавших здесь некогда торков, Кукуево городище, напоминающее древних коуев и т. д. Если присоединить сюда еще Хазаревское городище, то мы откроем в этих географических названиях следы всех тех народцев, которые, по историческим свидетельствам, проживали в Харьковской губ.
Тюрки, по-видимому, оставили нам еще одно наследие—каменные бабы. Их хорошо знали в XVI—XVII в. московские станичники и называли то каменными девками, то каменными людьми; "а на речке, на Терновке, читаем мы в Книге большого чертежа, стоит человек каменный, а у него кладут из Белограда станичники доездные памяти, а другие памяти кладут на Самаре и у дву девок каменных"; "а на правой стороне по тому истоку, читаем мы в другом месте того же памятника, люди каменные болваны"; теперь они называются обыкновенно каменными бабами или белыми дедами. О них имеется известное классическое свидетельство путешественника XIII в. Рубруквиса, который говорит, что половцы над могилою умершего делали из земли насыпь и ставили ему статую, которая была обращена лицом к востоку, имела в руках под животом чашку. Количество каменных баб в Харьковской губ. довольно велико; я обозначил на своей археологической карте все те, относительно которых можно было думать, что они местного происхождения. Рассматривая географическое распределение каменных баб. в Харьковской губ., мы замечаем одну особенность: они густо рассеяны в южных уездах губернии (в Изюмском, Змиевском, Купянском и Старобельском) и почти вовсе отсутствуют в северных; это обстоятельство объясняется конечно тем, что северная часть губернии в XI—XII и первой половине ХШ в. принадлежала северянам, а южная—половцам. Вопрос о происхождении каменных баб, впрочем, не решен еще окончательно, а между тем его возможно решить археологическим путем. И в настоящее время в Харьковской губ. сохранилось еще много каменных баб, стоящих на курганах; если будут сделаны правильные раскопки таких курганов, то этим самым или окончательно утвердится или опровергнется известие Рубруквиса. В моем присутствии раскопан был в Изюмском уезде близ д. Курулек гг. Бич-Лубенскими один курган с каменною бабою, в котором никаких вещей не оказалось, а покойник был похоронен с лошадью. Но, конечно, одна раскопка еще не дает права сделать никаких положительных заключений о древности могил; здесь, повторяю, необходимы систематические исследования.
Многие мои заключения покажутся, быть может, не вполне убедительными; но это зависит от характера источников: приходилось нередко пользоваться отрывочными данными и краткими намеками. Мои выводы нуждаются в проверке археологическими данными, а эти последние покоятся еще в земле. Позволю выразить свое задушевное желание, чтобы памятники Харьковской старины поскорее вышли на свет Божий и чтоб из них составился местный музей, на подобие тех, которые существуют во многих губернских городах (Твери, Саратове и т. п.).
Д. И. Багалей.