ГЛАВА II.
Причины, задержавшия постройку Валок. —Князь Хилков. —Протест о нарушении границ.. —Указ по этому поводу. —Постройка Можевскаго острога. —Описание Урочища. —Татарские перелазы. —Городища. —Реки. — Леca. —Значение их. —Литовския пасеки.

По неизвестной причине целых десять лет проект постройки острога и жилого города на татарском перелазе «на Валках» не приводился в исполнение.
Может быть, пример с Царево-Борисовым, показавший всю трудность постройки и поддержки города, так далеко выдвинутого в безлюдную степь, заставил отказаться от постройки Валок до заселения, хотя отчасти, более северных областей. Московское государство было тогда очень бедно средствами, а, главное, народонаселением— избытка в нем нигде не было. Поэтому постройка новых городов требовала больших жертв и тяжело отзывалась на других городах, которые должны были выделять часть своих и так не многочисленных жителей.
И действительно, с 1636 года, т.е. со времени донесения Тургенева о необходимости построить Валки, до 1646 их возникновения—появились города: Тамбов, Усерд, Яблонов, Короча, Вольный, Хотмыжск и Костенск.
Толчком, ускорившим постройку более или менее сильнаго острога, и города на татарской сакме, мог послужить опустошительный, но мало нам известный подробностями набег крымцев именно зимою 1646 года, (год тогда начинался с 1 сентября), когда они сильно похозяйничали в Рыльском, Севском и Курском уездах.
В Белгород был назначен новый воевода—стольник Феодор Андреевич князь Хилков, человек, судя по его донесениям, энергичный, деятельный и заботившийся о безопасности ввереннаго его защиты обширнаго края. Узнав от станичников о существовании такого важнаго пункта на самом Муравском шляху, как Валки, он (в 1646 году) распорядился поставить на нем сторожевой пост из тридцати белгородцев для наблюдения и охраны от татарских набегов.
Собственно говоря, земля, где были «те Валки», фактически не принадлежала тогда Московскому государству, а скорее татарам, куда их был «свободный», как говорилось в одной грамоте, «приход».
Но на действия белгородскаго воеводы последовал совершенно неожиданно протест от другого соседа: на поставленный в урочище пост праслан был «лист из литовскаго городка с Плотавы» от ея державца Яна Клосинскаго. Вот этот интересный лист в подлинном виде:

«Наяснейшаго великаго господаря Владислава четвертаго с Божей ласки короля польскаго (следует подробный титул).... его королевскаго величества Ян Клосинский державца Пултавский и богацкий.
Божею милостью великаго господаря царя и великаго князя Олексия Михайловича всея Русии самодержца... (следует подробный титул)....
Тебе старшему над теми людьми которые тут вышли в поля дикия доведовшися я от сторожей державы моей (город, взятый на откуп) Пултавы которые перестерегаютъ шляхов татарских же (что вас людей московских на урочищу взерыбнаго рогу кильку сот человеков ест зачим умыслне посылаю посланцов моих до вас хотячи видет для какой причины кгрунт (землю) короля его милости пана нашего милостиваго наихали и в лиси становши обрубилисе с яким умыслем и для якой причины ознаймите ми в пол и на пасеках и по дорогах подданым его милости пана краковскаго жебы не было, от вас кривды— затым вас Пану Богу поручаю. Дата с Пултавы дня 7 марта року 1646».
вам всег добра зычливый
Jan Klosinsky Bogacsky у Pultawsky .
На обороте: «Старешим тем которые над тымими ест людми на урочишчу у Зрибнаго рогу стоячих и в полях его королевской милости до рук его отдат належит».

Самый лист и перевод с него воевода переслал в Москву, а в Полтаву на запрос, на каком основании он занял землю полькаго короля, ответил, что белгородцы ни на чью собственность не посягают, поставлены на Муравском шляху «не для какого воровства и задору», а исключительно «для бережения от безвестнаго приходу воинских людей», что должно было быть и в интересах самой Полтавы. Из письма Клосинскаго видно, что урочище Валки у полтавцев было известно под именем Взрыбьяго Рога.
Разграничение земель между владениями Москвы и Польши происходило в 1638 году. И Коломак в нижнем своем течении составлял уже границу между государствами, находившимися почти в беспрерывной вражде. Истинными хозяевами края пока были татары, шнырявшие всюду и «скрадывавшие русских караульщиков». По свидетельству Сигизмунда Герберштейна (1486—1566 г.г.), прежде по Северскому Донцу были даже татарския пашни.
Заявление литовцев своих прав на землю побудило Московское правительство действовать. На случай новой претензии со стороны соседа из Полтавы воеводе велено было «литовским людям говорить, что та земля Московскаго царства искони, вечно и с литовскою землею не сошлась». (Полтавский край попал в руки литовцев в 1331 году, а снова отошел к Poccии по Андрусовскому миру—в 1667 году).
Воевода отлично понял, чего желал царь, и энергично приступил к исполнению приказаний. Позднее за свои старания он удостоился даже получить от Алексея Михайловича «с похвальбою милостивое слово». Прежде всего, князь Хилков усилил на Валки пост до ста человек (из Белгорода детей боярских, стрельцов и козаков 50 человек, из Хотомыжска 30, из Вольнаго 20 человек козаков). Люди эти , переменяясь помесячно, должны были стоять с весны и «до заморозов». Вместе с тем , Хилкову было приказано послать «тотчас» в урочище «сына боярскаго добра» подробно осмотреть и описать местность, что было необходимо для разных соображений. Острожек было приказано поставить, «где пристойно», «тотчас до татарскаго приходу». Строить его были должны «служилые, жилецкие и сошенные люди» из Белгорода, Хотомыжска и Вольнаго.
При этом, как бы в поощрение, приказывалось всем им сказать; «Хотя будет им в том острожном строении и наложно, только от того острожку белгородскому уезду будет защита».
Сознавая важность даннаго ему поручения (тем более, что в грамоте говорилось «тебе бы о том порадеть, чтобы в валках острожек поставить ныне по весне»), князь Хилков не решился поручить исполнение его кому либо. Он, не мало не медля, «укрепя по городу и по острогу осаду и осадных людей поставя по местам», отправился из Белгорода на Валки самолично, взяв с собою триста человек «для поспешения, чтобы тому острожному делу не замотчать». На место он прибыл 21 мая, пройдя расстояние в 120 верст с конным и пешим отрядом в два дня. Две царския грамоты с приказаниями строить острожек пришли в Белгород 13-го и 19-го числа того же месяца.
Осмотрев и выбрав подходящее место, князь Хилков приступил к постройке острога на верховье реки Мжа, на горе у озера, где оканчивался древний вал, в местности, окруженной большим лесом, в 1100 саженях от «живой воды» и в 69 от «ржавца».
Работу воевода повел настолько спешно, что, начав ее 21 мая, 25-го того же месяца «стены сомкнул и башни рубить почал», не смотря даже на то, что назначенные из Хотмыжска на работу люди прибыли с опозданием на несколько дней. Такая спешность, главным образом, в выборе места да и в самой работе, как увидим, дурно отозвалась на деле. Князю Хилкову хотелось, вероятно, скорее донести царю об успешном выполнении даннаго приказания, поразить быстротою и заслужить благодарность, чего и достиг.
Сделав все распоряжение, 25-го же мая Хилков уехал обратно в Белгород, оставив оканчивать работы Изосима Маслова, котораго назначил, валковским головою.
Исполняя царское приказание, белгородцы Иван Маслов и подъячий Герасим Жулин удивительно скоро составили описание построенному острогу и «тем валкам». Поручение свое они исполнили вполне добросовестно - их описание подробнее и обстоятельнее составлено, чем десять лет пред тем при воеводе Тургеневе. Так как имелось в виду построить где либо в том же урочище еще и жилой город, то было приказано особенно тщательно выяснить, сколько можно было бы удобной земли обратить под пашни.
По описанию Маслова Можевский острог состоял из четырех стен, каждая по 18 саженей, и четырех башен: раскатной, 5 саж. высоты, и наугольных, несколько меньшаго размера. В стенах в два ряда, вверху и внизу, пробиты были бойницы, приделаны «кровати»—приставки, на которыя становились защитники. Оламов (или обламов)—бруствер на стене для защиты стрелка по грудь—было срублено на два венца. На случай осаднаго сидения на обламы было положено по три катка (бревна для скатывания на головы осаждающих) и для той же цели камни и колья.
Внутри острога был выкопан погреб для «зелейной» казны, острог окружал ров 2 саж. ширины и 1,5 глубины, около него был устроен честик «в три колоды дубовыя».
Таковы были укрепления наскоро построеннаго «Можевскаго» или «Валковскаго» острога. Названия эти во всех челобитных воевод и других современных документах не противопологаются. Острог иногда назывался «Можевский Валковский» или «Можевский город Валки».
Около острога «в вершине Мжа», по описанию Маслова, в то время было довольно большое озеро 400 саж. длины и около 40 ширины, окруженное лесом, «который пришел от валу». Старый вал от Мжа до Коломака, по точному измерению, равнялся 2 верстам 830 саж. [5 вер. 330 саж.]; высота его доходила до 1,5 саж., а в обвалившихся местах до 0,5 саж.; толщина «поперек» была 2 саж., «инде и меньше».
Воевода, ссылаясь на «сказку белгородских служилых и всяких людей», находил, что «жилому городу в Можевском остроге быть не у чего: жилецким людям вблизи города земли под пашни будет мало»; дальния же поля имелись не ближе десяти верст; возделывать их при тогдашних условиях было не безопасно. Исходя из этого, кн. Хилков предлагает построить город при впадении в Мож Болгиря-колодезя—верст на 12 шире острога, где «быть жилому городу пристойно: город станет в середке поля, жилецким людям будет земли около города близко».
Тщательно изследовав местность, Маслов нашел в ней несколько татарских перелазов.
Больше всего их было по р. Коломаку, впадающему в Ворсклу. Начиная от его верховья, вниз по течению тянулся тогда по определению Маслова на 25 (50) верст лес, настолько большой и густой, что был застрахован от помещений татар, перелазов там совсем не было. Но за этим лесом в «Чутовой Плесе» было уже три перелаза, еще ниже—в «Штурмовой Долине» — один; в восьми верстах от него один и несколько далее еще один. Но все эти перелазы лежали от Валок так далеко, что они не теряли своего значения. Проходы татарские были в некоторых местах и по Мжу, но в значительно меньшем. числе, не так удобны и «меж лесов», что давало возможность их легко укрепить. Много перелазов было в степных местах, к югу от Валок—к pp . Орчику, Орели, Самаре—и в нижнем течении Коломака. К этим рекам с обеих сторон подходили «неболышия ярушки» — овраги, — поросшия густым кустарником и деревьями. Это давала возможность пробираться «безвестно» и скрытно переходить реки. Поэтому такия удобныя для грабителей места должны были особенно внимательно наблюдаться: но их было много, а станичников мало.
Кроме главнаго вала, в урочище было много следов и остатков каких-то других, древних укреплений. Около р. Болгиря, напр., был старинный, уже обвалившийся вал, также переведенный «концами к обоим лесам», но только значительно короче—на 160 саженях. На истоке Болгиря находилось Болгирское городище. Длина его 80 саж., ширина 40, а «по осыпи» т. е. по валу, окружавшему городище, 250 сажень.
В 26 верстах от можевскаго острога было и еще одно отлично сохранившееся городище. Маслов описывает его так:
Городище Одрынское на вершине р. Одрынкн по осыпи, по мере того городища верста (2) 50 саженей, длина 250 саж., поперек 176 саж.. В той же осыпи (находится) малое городище, по мере того городища 300 саж., длина 107 саж., поперек 75 саж. Около всего городища 3 вала, меж валов три рва копаны, глубина рвов 8 саж., а инде и больше; от малаго городища горою до речки Адрынки до воды 24 саж.; в большом городище вода—озерко, впущено из речки Адрынки. Против малаго городища под горою за осыпью вода же впущена из Адрынки ж и валом завалена, а речка Адрынка за городищем идет болотом, а ниже городища пол-версты пошел ручьем и пал в Черемошный колодезь к реке ко Мжу в лесу».
От Можевскаго острога, по исчислению Маслова, до Белгорода было 120 верст, до Чугуева 80 и до Полтавы 73.
Мож начинался двумя небольшими ручьями, один из которых и образовал упомянутое озеро. «Р. Мож пошел по подземелью, и из-под того озера пошел р. Мож по мере до ручья, где объявился Мож, верста, а течет по ольху». Большею своею частью Мож течет по Валковскому уезду, некоторое время составляет его границу с Харьковским и впадает в Северский Донец в Чугуевском. Несмотря на то, что длина его всего лишь около 70 верст, Мож принимал прежде очень много притоков. Судя по документам XVII столетия, с левой стороны в него вливалось десять речек, из которых многия в свою очередь имели свои притоки; с правой— такия же восемь.
Все эти речки не запруженныя тогда еще мельничными плотинами, были очень бойки, текли «сгорьев», окаймленныя лесом или ольховыми деревьями. Вот, напр. как описывает Маслов р. Черемошную: «Колодезь течет ручьем по камышу, воды много, места угожия леca болышие; колодезь вышел из большого леса и к устью его, где пал в р. Мож, течет лесом же».
Мож принадлежит к бассейну р. Дона, прочая реки и речкн Валковскаго уезда—Коломак с притоками, Орчик и многия другия— к бассейну Днепра. Чрез средину уезда и по границе Харьковскаго с Богодуховским проходит водораздел между названными бассейнами, по которому и пролегал Муравский шлях.
Самая возвышенная часть уезда находится между истоками Мжа, Турушки и Коломака при урочище Ранцов Рог; ровная и степная часть уезда—южная. Множество глубоких оврагов, поросших лесом, придавало местности очень красивый и разнообразный вид.
И в настоящее время Валковский уезд самый лесистый, хотя в нем и осталось уже не более двадцати тысяч десятин леса (в 1860 г. было 40,880 дес.), но прежде, пред водворением здесь оседлости, леса были очень значительны. В них росли дикия яблони, груши, дуб, клен, липа, орех, ясень и др. породы.
По р. Турушке и вверх по Мжу был, напр., Турушковый лес, сплошной, трудно проходимый. Не далеко от него начинался громадный лес, шедший от Харькова.
Очень большие леса были по Коломаку—о чем упоминалось выше. В лесах водились дикие кабаны, козы, медведи, волки, лисицы, куницы, барсуки, горностаи, орлы и пр.; на реках безчисленными стаями плавали утки, гуси, лебеди, гогры и пр. пр. Живых существ в этих по истине «угожих» местах было множество, и именно потому, что отсутствовал только человек.
Лес при заселении края сыграл вообще первенствующую роль. Он доставлял материал для построек, но, что самое важное и главное, являлся уже сам по себе надежною защитою для первых поселенцев. Татары не любили леca и избегали его. Лес давал возможность легко устраивать засеки—этот древнейший вид укреплений, упоминание о котором восходит ко времени Владимира Св. В Московском государстве засеки (подрубленныя, сваленныя в кучу деревья: высота ея колебалась от 9 до 30 саже.) были очень распространены. Особенно надежною защитою оне являлись против степных народов, нападавших всегда верхом. Жители, во время предупрежденные об опасности, находили в лесах для себя и своих стад надежное убежище. Правительство хорошо понимало важное значение леса для колонизации края: в 1647 году, т. е., сейчас же после возникновения Валок последовал указ, запрещавший рубить леса по Донцу, Ворскле и др. рекам. В лесах были пасеки и хутора. На них, прятавшихся от взоров татар, кроме леса, еще в зарослях, в ярах и таилась кое-где жизнь после разорения городов и, по-видимому, полнаго запустения края. Когда невзгоды прошли, многие хутора как-то вдруг разрослись в селения, около них задерживались и оседали многочисленные выходцы из-за Днепра.
И действительно, Московские служилые и жилецкие люди, поселенные по указу царя в построенном на Валках острожке и городе, не были первыми колонизаторами края. Пальма первенства в этом отношении принадлежат вышедшим из-за Литовскаго рубежа черкасам, которые несколько позднее заселили и всю Слобскую Украину. Несмотря на то, что поблизости не было ни городов, ни сильных сторожевых пунктов в лесах жили «Литовские люди» (черкасы) и занимались пчеловодством.
Когда в урочище Валки приехал кн. Хилков, к нему явилось несколько человек черкас, живших на пасеках по Мжу, и другим речкам. Они говорили, что в ближайших окрестностях начавшегося тогда строиться острожка было до 150 литовских пасек и что на каждой из них жило по 5—6, а на некоторых, и по 10 человек черкас. Притом они жаловались, что на них нападали «многие воровские черкасы и их-де и самих подбивали». И вероятно, просили покровительства. Черкасы говорили о пасеках, разбросанных по ближайшим к Валкам лесам, но их вообще было много тогда и по другим местам. Видно это из того, что год спустя (1647) последовало запрещение «литовским» людям заводить свои пасеки по pp . Мерлу, Мерчику, Братиницы, Радыни, против гг. Хотмыжска, Вольнаго, Лосицкаго, а также и вблизи Валковскаго острога. Всех литовских пасечников выселили тогда обратно за рубежи. Московские стрельцы произвели при этом изрядный грабеж. Между прочим они не щадили часто и пасек черкас, бывших уже в подданстве царя.
Сообщение кн. Хилков принял, в соображение —черкас было выгодно принять под покровительство.
Не смея, при тогдашней строжайшей централизации, ничего сделать без разрешения, кн. Хилков обратился в Москву с просьбою позволить ему усилить число ратных людей в Можевском остроге до трехсот человек, так как, и малым людям в том острожке быть страшно.
Триста человек была уже сила, которая могла оказать отпор даже большой партии татар и задержать ее, сидя за острожными стенами.
Вполне разделяя мнения воеводы, Алексей Михайлович распорядился послать к бывшим уже ста еще двести человек Московских стрельцов из Ливен, дав им на двоих лошадь с телегою.
Вместе с этим в острожек тогда же были присланы запасы муки, крупы, 30 ведер вина, 30—уксуса и четверть чесноку с приказанием давать это «служилым людям от болезни по невелику». Прислано было даже пять коз «для молока от цынги». Для людей приказано было поставить в острожке избы—одну на пять человек.
Из Белгорода привезли две железныя пищали «одна—ядро в три гривенки» (3-х фунтовые), а другая—«ядро в две гривенки»; к ним по сто ядер; «да пять пищалей затинных (малоколиберныя пушки), к ним сто же пулек»; шесть пуд. пороху и пять свинцу. Все это между прочим называлось тогда «зелейною казною» .
В заключение указа приказывалось всему гарнизону острожка «жить с великим бережением, не отлучаться ни на охоту в леса, ни в гульбу».

<<предыдущая||содержание||следующая>>