Трудная победа

До сих пор ведутся споры, был ли штурм города в ночь на 23 августа с ожесточенными уличными боями чуть ли ни за каждый дом?
 Из мемуаров Конева И. С. "Записки командующего фронтом":
"Всю ночь на 23 августа в городе шли уличные бои, полыхали пожары, слышались сильные взрывы. Воины 53-й, 69-й, 7-й гвардейской, 57-й армий и 5-й гвардейской танковой армии, проявляя мужество и отвагу, умело обходили опорные пункты врага, просачиваясь в его оборону, нападали на его гарнизоны с тыла. Шаг за шагом советские воины очищали Харьков от фашистских захватчиков."
Эта фраза кочует из одной статьи в другую. И нет более конкретных фактов, кем и где велись эти уличные бои.
Проведя поиск по доступным мемуарам и воспоминаниям участников тех событий, у пишущего эту записку сложилась следующая картина событий конца августа 1943 г. в Харькове.

Из мемуаров Конева И. С. "Противник основательно подготовился к борьбе за город. Такой укрепленный район взять было нелегко. Все наше внимание было приковано сюда, к этой крепости, для возведения которой гитлеровцы пригоняли много тысяч людей. Велико было желание врага удержать город.
 Оборона противника, по данным разведки и показаниям пленных, представляла собой систему дзотов с перекрытием в два-три наката и частично железобетонных сооружений. Широко применялся фланкирующий и косоприцельный огонь, все узлы сопротивления имели огневую связь, огневые точки были соединены ходами сообщения, передний край усилен инженерными сооружениями, проволочными и противотанковыми заграждениями, минными полями.
 Все каменные строения на окраинах города были превращены в своеобразные долговременные огневые точки, нижние этажи домов использовались в качестве огневых позиций для артиллерии, верхние занимали автоматчики, пулеметчики и гранатометчики.
 Въезды в город и улицы на окраинах были заминированы и перекрыты баррикадами. Внутренние кварталы города также были подготовлены к обороне с системой противотанкового огня."

Еще на подступах к городу наступающие части Красной Армии армии понесли ощутимые большие потери.
Об этом говорят и цифры. Во время Курской битвы, в ходе которой впервые в истории войн в одном сражении столкнулось большое количество танков с обеих сторон, Красная Армия за 19 дней потеряла 55 тысяч убитыми, 1614 танков. А за три недели Белгородско-Харьковской наступательной операции потери составили до 71 тысячи погибших и 1864 танков.
Командующий Степным фронтом генерал-полковник Иван Конев три раза отдавал приказ о штурме Харькова: 10, 15 августа и в ночь с 22 на 23. Немцы держали упорнейшую оборону, поэтому с ходу, как планировалось, взять Харьков не удалось. Пришлось менять и сам план наступления на город.
10 августа командующим Степным фронтом генерал-полковником Коневым И.С. была отдана первая директива на овладение Харьковом. Основная ее идея состояла в том, чтобы оборонявшуюся в районе Харькова группировку противника разгромить на подступах к Харькову, в поле. Командование отчетливо представляло, что борьба в городе, который так тщательно подготовлен к обороне, потребует от войск очень больших усилий, будет чревата значительными потерями личного состава и может принять затяжной характер. Кроме того, бои в городе могли привести к ненужным потерям среди гражданского населения, а также к разрушениям жилых зданий и уцелевших промышленных предприятий. Надо было сделать все, чтобы в полевых условиях расколоть и разбить вражескую группировку по частям, лишить ее взаимодействия с танковыми войсками, наносившими контрудар в районе Богодухова, изолировать город от притока танковых резервов с запада.

11 августа уже шли ожесточенные бои с врагом, упорно оборонявшим опорные пункты и узлы сопротивления, расположенные севернее оборонительного обвода и прикрывавшие подступы к нему. Лишь к ночи 53-я, 69-я и 7-я гвардейская армии на всем фронте подошли вплотную к внешнему Харьковскому оборонительному обводу.
57-я армия, преодолев второй оборонительный рубеж противника, захватила крупные узлы сопротивления и подошла своим правым флангом к промежуточному рубежу, прикрывавшему Харьков с юго-востока. На отдельных участках завязались ожесточенные бои в траншеях.
 69-я армия, ликвидировав крупные неприятельские узлы сопротивления в районах Черкасской—Лозовой, Большой Даниловки, подошла вплотную к городскому обводу на северной окраине Харькова. Своим центром армия вклинилась в глубину городского обвода, захватив Сокольники — один из опорных пунктов, входивших в систему обороны города.
 7-я гвардейская армия, завершив прорыв внешнего обвода, обошла Харьков с северо-востока; 57-я армия форсировала реку Роганку, с ходу прорвала своим правым флангом промежуточный оборонительный рубеж и внешний обвод.
 В результате весьма напряженных боев 12 и 13 августа войска Степного фронта на ряде участков подошли вплотную к городскому обводу и завязали бои на окраинах Харькова.
Немецкое командование бросило для обороны все, что было можно противопоставить нашим войскам, и в течение четырех дней им пришлось вести упорные бои на достигнутых рубежах, отражая ожесточенные контратаки гитлеровцев, пытавшихся любой ценой задержать наступление советских войск.
Особенно жестокие бои развернулись с 18 по 22 августа, когда немцы пытались разгромить основные силы ударной группировки Воронежского фронта в районе Богодухова, чтобы добиться решительного изменения обстановки в свою пользу на всем белгородско-харьковском плацдарме.
Утром 18 августа 53-я и 57-я армии продолжали наступление, стремясь охватить Харьков с запада и юго-запада.
Для группировки противника в районе Харькова создалась угроза полного окружения. В его распоряжении остались лишь одна железная и одна шоссейная дороги, да и те были под постоянными ударами 5-й воздушной армии.
Во второй половине дня 22 августа немецко-фашистские войска стали отходить из района Харькова. Чтобы не дать возможности противнику уйти из-под ударов, вечером 22 августа был отдан приказ о ночном штурме Харькова.
Немецкие войска отступали организованно, оставив арьергард, который прикрывал отход. Когда части Красной Армии ранним утром 23 августа вошли в Харьков, немцев там уже не было.
Почти еще неделю немецкие войска сопротивлялись на ближних юго-восточных подступах к городу, создав линию обороны по р. Уды в районе Липовой Рощи, Карачевки  п. Бабаи и п. Хорошево. Каждый день их дальнобойная артиллерия обстреливала центр города. Только за 26 августа они выпустили по району, прилегающему к пл. Дзержинского около 50 снарядов.
А в ночь с 28 на 29 августа подразделения группировки Кемпфа предприняли отчаянную ночную контратаку.
По ул. Змиевской (сейчас пр. Гагарина) группа немецких танков и пехоты прорвалась практически до ул. Кирова, почти к центру города.
Но к утру, вся группа была уничтожена, после чего началось наше наступление и немецкие войска были отброшены далеко от Харькова.
Памятный митинг в честь освобождения Харькова, в котором участвовали Жуков, Конев и Хрущев, смогли провести только 30 августа.

В качестве свидетельств очевидца приведу воспоминания участника боев за Харьков Гвоздева Г.Б. (В этих воспоминаниях много пафоса, но зато присутствуют очень редкие упоминания о боевых действиях на окраинах города и продвижении войск через город.)

Гвоздев Г. Б. Дни испытаний и мужества. — М.: Воениздат, 1977 (Военные мемуары).

В числе войск, освобождавших Орел и Белгород, находился и наш 115-й гвардейский иптап. И первый салют, прогремевший в Москве 5 августа 1943 года, мы восприняли с большой радостью. Но упиваться успехами было рано: предстояли новые тяжелые бои...
Перед нами Харьков. Мы разглядываем его в бинокли и невооруженным глазом. Большой промышленный город. Минувшей весной он дважды переходил из рук в руки. Почти два года в нем хозяйничали гитлеровцы. Я хорошо помню, как мы с болью в сердце оставляли его в сорок первом. Уходили, все оглядываясь, долго не теряя из виду златоглавый Успенский собор, воздушную громаду здания Госпрома, тракторный завод. Наши сердца все это время были с ним.
И вот он, Харьков, опять перед нами.
— Одни развалины, — мрачно замечает Константинов.
— Разрушены тракторный и шарикоподшипниковый, — добавляет Гетман.
— «Серп и молот» — тоже, — глядя в бинокль, говорю я.
Зловеще чернеет здание Госпрома в конце площади Дзержинского, ничего не осталось на месте, где был когда-то дом обкома партии. Он, видимо, взорван. Заметна лишь коробка гостиницы «Харьков».

Мы вплотную подходим к Харькову. Батареи нашего полка занимают огневые на самых танкоопасных направлениях. Моя — на юго-восточной окраине пригородного села Кулиничи. Орудия маскируем невдалеке от кладбища и возле дороги на Зупенку.
Позади едва слышно шумит речушка Немышль. Она где-то у самого города послушно прячется в толстую каменную трубу и бежит по ней, чтобы выплеснуться чистой струей в реку Харьков. На берегу Немышли, в каменной двухэтажной коробке, располагает батарейную кухню старшина. Это — наши исходные позиции в рядах пехоты. Здесь с часу на час ждем приказа наступать. Но сигнала к атаке все нет.
В полдень всех командиров батарей вызывает к себе командир полка Козяренко. Войдя в штабной блиндаж, я первым делом увидел майора Захарова, склонившегося над разложенной на столе картой Харькова. Карта испещрена цветными стрелками. Красные указывают наши направления. А контуры самого города в обводах напоминают коровью голову с одним глазом и очень короткой, усеченной мордой. Два куцых рога указывают направление на Волчанск и Золочев, левое обвислое ухо — в сторону города Шевченко.
Командир полка Козяренко раскрывает нам план предстоящего сражения. Город удерживают отборные немецкие дивизии «Адольф Гитлер», «Мертвая голова», «Великая Германия» из армейской группы «Кемпф». Хотя они и потрепаны под Белгородом, но еще представляют серьезную силу.
— Лобовой атакой врага не сокрушить, — гудит командир полка.
Я узнаю, что наши 5, 53 и 69-я армии обходят город с севера и северо-запада, 57-я обжимает его с юга и юго-востока. А наша, 7-я гвардейская, наступает с востока. Полк будет штурмовать город в боевых порядках 36-й гвардейской дивизии...

* * *

Солнце скользнуло за горизонт, но и после его захода в высоком небе долго виднеются косо идущие ярко-красные лучи.
Мы с Гетманом направляемся во 2-й огневой взвод, расположенный у кладбища. Еще издали слышим зычный хохот, несущийся из блиндажа. Как всегда, бойцов развлекает усатый ефрейтор Хохленков, кавалер трех Георгиевских крестов.

Стоит уже ночь, а я не сплю.
Чтобы отвлечься, выхожу из блиндажа. Иду к связистам, потом — в огневые взводы. От них направляюсь в стрелковый батальон, с которым предстоит действовать.

Потом еще раз тяжелые басы играют по переднему краю противника. А когда в третий раз переносят огонь в глубину укреплений врага, с визгом поднимаются в небо ярко-красные, острые, как ножи, ракеты.
С криками «ура» выскакивают из сапов гвардейцы батальона майора Попова и быстро захватывают первую линию окопов врага. Стреляя и крича, они мчатся к следующей.
— Батарея, вперед! — командую я.
Еще ни разу не выстрелив, мы катим заряженные пушки руками. Передвигаться так очень трудно: сплошные окопы, траншеи, рвы и воронки. Напрягаемся изо всех сил. Я помогаю толкать первое орудие, а за спиной слышу отрывистое дыхание и топот ног бойцов других расчетов.
Отборные гитлеровские дивизии и не собираются добром покидать Харьков. Они контратакуют нас, подпускают к тракторному и поднимаются нам навстречу. Фашисты орут, строчат из автоматов и пулеметов, пускают в дело ручные гранаты на длинных деревянных ручках. Пехотинцы подхватывают некоторые из них и швыряют обратно в гитлеровцев. В этот момент и вступают в дело станкачи батальона майора Попова.
Однако его роты впереди залегают и начинают отстреливаться. Поблизости от них сухо рвутся вражеские мины. Из глубины двора тракторного завода слышатся выстрелы танковых пушек.
От Попова ко мне возвращается связной Суханов и передает, что из цехов вышли «тигры» и «пантеры».
— Сколько?
— С десяток.
— А «фердинанды»?
— Два или три... Майор Попов просит выкатить орудия на прямую наводку.
— Выкатим!
Немецкие танки впотьмах грохочут в нашу сторону, слышим нарастающий гул их моторов. Но идут они вслепую, тычутся в выемки и обходят завалы, стреляя наугад, куда попало. А как целиться нам, если совсем не видим  машин?! Гнать бронебойные снаряды в белый свет как в копеечку? Эх, осветить бы поярче двор!
Но батарея не имеет осветительных ракет. Может, они есть у капитана Попова?.. Посылаю к нему связного Суханова с просьбой хоть немного посветить. А тем временем приказываю наводить пушки по вспышкам выстрелов из вражеских танков.
И дело пошло: выстрел из «тигра» — ответ дает батарея. Дуэль разгорается, гремят выстрелы и разрывы, звенит в ушах. По двору тракторного, кажется, гуляют шаровые молнии. Слышится резкий беспрерывный стук пулеметов.
Но вот, завизжав, взлетает над темными корпусами белая, как солнце, ракета и повисает в воздухе. Попов все же нашел одну! Мы видим танки, и тут уже наверняка бьют наши орудия. Расчеты работают точно и быстро: нельзя упустить момент! Может быть, эта осветительная ракета действительно последняя у Попова.
Меткий огонь иптаповцев останавливает гитлеровские танки. Гул моторов постепенно стихает, и мы догадываемся, что танки уползают с территории тракторного.
— Огонь, огонь! — запальчиво кричу я, чувствуя, что «фонарь», подвешенный пехотинцами, вот-вот погаснет. И он действительно гаснет, все опять погружается во мрак.
Тогда майор Попов приказывает пулеметчикам дать каждому по одной очереди зажигательными пулями. Что-нибудь загорится и хоть не так ярко, но осветит двор.
Гитлеровцы больше не контратакуют, но их пулеметы и минометы не дают возможности подняться батальону. Кричат тяжело раненные бойцы, требуя санитаров. Невдалеке от меня рвется мина, я сразу чувствую прикосновение чего-то горячего к ноге ниже колена. Наверное, осколок. Но некогда думать о нем: подбегает Гетман — бронебойные на исходе.
— Константинов! — зову командира взвода управления. — Немедленно связаться со штабом полка: бронебойных сюда, понял?
Лейтенант уходит. А Гетман освещает фонариком мою ногу.
— Что с вами?
— Пустяки, немного задело...
— Санинструктора сюда!..
Не успели мне оказать помощь, как появляется «виллис» командира полка. Машина останавливается, из нее выскакивает злой Козяренко, подбегает и хрипло спрашивает:
— Обстановка, комбат?
— Атака противника отбита, товарищ подполковник.
— Но наша тоже захлебнулась...
— Мы двинемся снова...
— В медсанбат, — не дает он мне договорить. — Еще раненые и убитые есть?
— Ни убитых, ни тяжелораненых.
— Ну, у тебя сносно, — уже спокойнее говорит командир полка. — Вот в первой... две пушки выведены из строя, боевые расчеты — наполовину... А чего топчетесь на месте, у забора тракторного? — опять гремит Козяренко.

...Из-за тракторного вновь с воем летят мины, очереди трассирующих пуль. Близкий разрыв ударяет сержанта Лукина так, что он головой стукается о твердую стенку траншеи. Волной горячего воздуха с него срывает пилотку. Кто-то из ребят подбирает ее и нахлобучивает сержанту на всклокоченную голову. Трескается новая мина, и осколки жужжат, как шмели: вот она, смерть, пропела рядом. Но в голове только одно — как ударить наверняка по огневым точкам немцев? Как это сделать впотьмах? Как надежно засечь врага, чтобы можно было установить точный прицел?
На батарею неожиданно возвращается Козяренко.
— Что вы прилипли к забору?! Заткнуть глотки фашистским пулеметам и минометам!..
Принимаю решение стрелять с закрытых огневых позиций. Быстро готовлю данные, даю три залпа осколочными. Пехоте становится веселее. Но по-прежнему не дают подняться вражеские мины. Среди батарейцев появляются раненые. Я даю еще два залпа. Но и они безрезультатны. Как же заткнуть глотку стреляющим минометам врага?.. Стоп! А если пробраться на территорию тракторного и самому разведать, что к чему? Засечь, откуда они бьют, дать точный прицел на батарею... Только так! Оставляю Гетмана за себя, беру разведчика Суханова и связиста Хохленкова.
— За мной!..
Вот и залегшие роты майора Попова. Они у забора, сделанного из сплошных шлакоблочных плит. Здесь же и сам майор.
— Давай, брат, вот в этом направлении, — советует он, как лучше пробраться на территорию завода. — Оттуда лупят, шевельнуться не дают, в душу их...
Минуем невысокую железнодорожную платформу (с нее до войны отгружались харьковские тракторы). Немцев здесь нет, видимо, они отошли к заводским корпусам, под прикрытие прочных стен. Оттуда и ведут огонь минометы и пулеметы. Но это необходимо уточнить; с места, где я нахожусь, ничего рассмотреть нельзя.
— Еще бросок, хлопцы! — шепчу Суханову и Хохленкову.
Пригнувшись, опять устремляюсь вперед. Проскочив метров двести, останавливаюсь за углом какого-то здания. Суханов и Хохленков — рядом. Прислушиваемся: немцы близко, мы слышим их разговор. Приглядываюсь, чтобы точно определить, где они. Кругом горит. На фоне огня различаю вытянутые трубы какого-то цеха. Все понятно, гитлеровцы — в цеху.
— Хохленков, ну-ка подключай аппарат!
— Готово, товарищ комбат! — через минуту шепчет связист.
— Иван Иванович, — тихо говорю в трубку. — Слышишь меня?
— Хорошо слышу! — клокочет голос Гетмана.
— Тогда слушай мою команду...
Зло визжа, разрезают воздух наши снаряды. Разрывы  на миг ярко освещают цех и двор, Наши снаряды ложатся близко к цели, однако открыто поставленные минометы продолжают посылать мину за миной в сторону батальона Попова. Но теперь я знаю, где они!
— Прицел больше два! — даю поправку. — Крой беглым, Иван Иванович!
Ревут пушки. Первый залп ложится по чердаку цеха, и установленные там крупнокалиберные пулеметы замолкают. Второй приходится по стенам и оконным проемам, снаряды рвутся внутри помещения.
— Прицел меньше одно деление!..
Наконец-то умолкают и минометы. Однако гитлеровцы открывают ураганную пальбу с другой позиции, левее.
— Ребята, за мной!
Втроем подбегаем к какому-то кирпичному зданию с выбитыми окнами и дверями. Осторожно обходим его — кругом ни души. Оставив Суханова внизу, у пожарной лестницы, я с Хохленковым поднимаюсь на крышу. А крыши и нет вовсе, есть только местами проломанный потолок. Оглядываюсь — и сердце холодеет: две темные фигуры мельтешат перед глазами. Кряхтят, прилаживая что-то. Приканчиваю обоих из пистолета. Теперь можно оглядеть этот участок двора. Начинают полыхать какие-то постройки в стороне, огонь острыми клиньями разрезает мрак. А вот и вспышки стреляющих слева минометов.
Снова передаю команду на батарею и жду пробного снаряда. Он ложится левее цели. Вношу поправку в угломер и шепчу в телефонную трубку Гетману:
— Четыре... беглым — огонь!
Доворот хорош! Снаряды разносят цель! Забыв, что мы на вражеской стороне, громко хвалю артиллеристов. И вдруг тревожный голос Суханова снизу:
— Нас окружают...
Лихорадочно строчит его автомат. Немцы тут же отвечают, завязывается опасная перестрелка. Вспышки выстрелов изрябили, изрешетили тьму, пули зацокали по кирпичам, засвистели вокруг. Приказываю Суханову спуститься в подвал и вызываю огонь батареи на себя...
Начинается что-то невообразимое. Кругом невероятный грохот, трещат пулеметы и автоматы, кто-то взбирается на второй этаж по пожарной лестнице.
«Ну, дудки, здесь нас не взять!»
Над стеной вырастает черная немецкая каска. Я стреляю, и каска летит вниз, грохается на землю. Второй гитлеровец поднимается более смело, но его нечем свалить: пистолет без патронов. Напряженно жду, пока он взберется повыше, и, изловчившись, вырываю у него автомат, а рукояткой пистолета бью фашиста в висок. Сорвавшись с лестницы, этот тоже летит на землю. Поднимаются еще несколько человек, даю по ним короткую автоматную очередь.
И вдруг начинает строчить крупнокалиберный пулемет со второго этажа, откуда-то рядом со мной. Это георгиевский кавалер Хохленков пустил в дело немецкий пулемет, расчет которого я уничтожил чуть раньше из пистолета.
В горячке боя я не слышу, как раскатывается по двору тракторного победное «ура». Оно несется, заглушая все на своем пути. И сразу будто ветром сдувает гитлеровцев от нашей с Хохленковым «крепости».
— Товарищ комбат... товарищ комбат, — повторяет взахлеб мой связист, — наши!..
Да, во двор тракторного ворвались гвардейцы майора Попова. Они мчатся вперед, очищая территорию завода от врага.
— Иван Иванович! — кричу в трубку телефона Гетману. — Гвардейцы майора Попова здесь, на тракторном! Давай сюда и орудия!
Рядом с облегчением вздыхает Хохленков.
— Ну-ну... не думал остаться в живых... никак не думал.
— А я уже считал — крышка нам! — кричит, взбираясь по лестнице, Суханов. — Такая кутерьма заварилась... Ну и попали в пекло!
Наши войска решительно штурмуют Харьков. Первыми в центр города врываются гвардейцы 93-й дивизии; а наша 36-я гонит фашистов по широкому и длинному проспекту. Со всех сторон бьют пулеметы и автоматы. И хотя начинает светать, в воздухе все еще горят осветительные ракеты. С нашей стороны взлетают красные — это сигнал нам продвигаться вперед. Не останавливаться — только вперед!
Теперь фашисты сопротивляются слабо. И понятно почему: южнее города ведут бои другие советские части, отрезая им пути отступления. Боясь оказаться в окружении, гитлеровцы поспешно удирают из Харькова.
Вот и центр города. Возле конного базара, на берегу реки, нам приходится развернуть батарею к бою. На улицах и в проулках гудят моторы вражеских танков. Но они уходят, батарея дает несколько выстрелов им вслед.
Потом нас перегоняют тридцатьчетверки. Взяв орудия в передки, мы следуем за танками. В районе переправы через реку Харьков опять вспыхивает короткий бой. Это яростно сопротивляются уже отряды прикрытия потрепанных гитлеровских дивизий. Они пытаются задержать нас, дать возможность своим основным силам убраться из города.
Объезжая завалы, мы подкатываем свои орудия к самому берегу реки и форсируем ее повзводно. По улице Свердлова едем, сидя на тягачах. Нас снова обгоняют тридцатьчетверки. Смяв прикрытие врага, они упорно преследуют его.
На Холодной горе мы встречаем яркое восходящее солнце. Оглядываюсь на город и вижу на черном от копоти здании Госпрома развевающийся красный флаг. Его приветливо и ласково треплет теплый августовский ветер.