Отрывки из книги, написанной скорее не профессиональным историком, а нашим современником, интересующимся историей своей Родины, человеком, пытающимся разобраться в прошедших событиях и найти истину в той каше из выдуманного или не достоверно изложенного в своих мемуарах участниками тех событий. Чем дальше уходят в прошлое произошедшие события, тем больше информации. Чем больше информации – тем яснее картина происшедшего. Возможно, автор делает резкую оценку отдельным историческим личностям и их действиям (вряд ли бы историк себе это позволил, даже в недалёком прошлом), но как рядовой гражданин - он имеет на это право. По мнению автора сайта в этой книге события под Харьковом в 1942 году отображены наиболее правдиво.

Вступление

...История Великой Отечественной войны абсолютно неправдивая... Это не история, которая была, а история, которая написана. Она отвечает духу современности. Кого надо прославить, о ком надо умолчать... Маршал Г. К. Жуков

 

«Действительно, многие военные писатели, генералы и маршалы так искажают историю Отечественной войны, что от действительной истории иногда остается лишь общий фон, схема, скелет, а содержание так «состряпано», что зачастую не поймешь, когда и где это было», — заявил как-то Жуков в интервью «Литературной газете».
Перефразируя старый софизм, можно подытожить: если самый главный маршал той войны сказал, что маршалы врут (искажают историю), говорил ли он правду?
На самом деле этот вопрос никого не интересовал. Главным при написании истории Отечественной войны 1941—1945 годов было доказать великие преимущества социалистического строя, непогрешимость политического руководства, прозорливость и искусность полководцев, мощь Советской Армии, практически в одиночку спасшей мир от «коричневой чумы», монолитное единство коммунистической партии и народа и готовность последнего защищать «завоевания Октября».
И вот мы имеем историю, «которая написана», но «абсолютно неправдивая». В популярном изложении для массового потребления — это лубок, скомпонованный из жуковских мемуаров, киноэпопей Озерова и романов Стаднюка. В сознании соотечественников прочно укоренились мифы о том, как принципиальный Жуков предостерегал Сталина и спас Ленинград, о «28 панфиловцах» и «моряках-черноморцах», о рельсовой войне и грандиозной победе под Прохоровкой, знаменитой «прожекторной» атаке и бездеятельности союзников. Кого надо (в основном самих себя) — прославили, о ком надо — умолчали. После смерти в 1982 году последнего «выдающегося полководца» Л.И. Брежнева, труд был закончен — добавить больше было нечего. В этой истории, созданной под эгидой отдела военной истории при Институте марксизма-ленинизма, переплелись и личные амбиции ее участников, и идеологические требования. Причем последние, конечно, стояли на первом месте, а наша «история» являлась орудием борьбы с «буржуазными фальсификаторами»:
Еще 15 лет назад офицеров Советской Армии и Флота заставляли писать сочинение на тему «За что я ненавижу американский империализм» (моего знакомого, по наивности поверившего в лозунги «перестройки» и написавшего, что к американскому империализму у него претензий нет, выгнали со службы).

С тех пор мир сильно изменился. Лишенная возможности распространять «бациллы большевизма» на другие народы под собственной тяжестью рухнула «мировая система социализма», окончательно обанкротилось «самое передовое» учение Маркса—Ленина, а «звериное лицо империализма» обернулось «другом Биллом» и «другом  Колем».
Ничего не изменилось только в истории Отечественной войны. Мы по-прежнему штурмуем рейхстаг и рассказываем своим детям, как спасли мир. Хотя для наших детей — это события прошлого века, такие же древние, какими для моего поколения были Цусима и падение Порт-Артура.
Учебники, книги, статьи полны идеологических штампов из лексикона «Красной Звезды» военных лет: «фашистские орды», «бесноватый фюрер», «гитлеровские стервятники», «белофинны», «вероломство союзников», «японские милитаристы» и т. п. Вот, например, вышла статья, подписанная кандидатом исторических наук, с подзаголовком: «22 июня исполняется 60 лет (70, 80, 100?-Авт.) со дня варварского нападения фашистской Германии на СССР». Нет уже ни фашистской Германии (которая никогда не была «фашистской», о чем кандидату наук следовало бы знать), ни СССР, однако статья — прямо сводка Совинформбюро. Дело доходит до абсурда: 9 мая 2001 года немецкой делегации не позволили возложить цветы на братскую могилу советских воинов в мемориальном комплексе Брестская крепость, чтобы не затронуть чувств наших ветеранов, что, однако, не помешало последним по окончании митинга с благодарностью принимать от «фашистов» денежную помощь.
Наверное, пора уже понять, что эта война закончилась. А также вспомнить, что за Победу вместе с нами сражалось 70% населения земного шара. Пора сосчитать своих павших и заодно подумать, отчего это не было сделано раньше и почему так невероятно велики оказались потери, несмотря на «преимущества социалистического строя» и наличие плеяды «выдающихся полководцев». Толи это были не преимущества, то ли — не полководцы?
В официальной версии начальный период войны излагается следующим образом: «Война фашистской Германии против СССР началась при выгодных условиях для немецких войск и невыгодных для советских войск. На первом этапе войны гитлеровская армия, ввиду внезапного и вероломного нападения на СССР, имела некоторые временные преимущества перед Красной Армией. Эти преимущества заключались в том, что фашистская Германия, исподволь готовясь к войне против нашей страны, заранее перевела все хозяйство для обслуживания фронта, создала количественное превосходство в танках и авиации. Немецкая армия была полностью отмобилизована к началу войны. К тому же она имела известный опыт современного ведения войны с использованием больших масс танков, авиации, автоматического оружия, полученных ею в войне с Польшей, Бельгией, Францией, Грецией и Югославией. Понятно поэтому, что впервые месяцы войны Красная Армия была вынуждена отступать и оставить часть советской территории».
Одним словом, мы к войне не готовились, вероломного нападения не ожидали, не отмобилизовались, не имели ни количественного превосходства, ни боевого опыта (но при этом, «укрепляя обороноспособность», за полтора года успели осуществить агрессию против шести государств).
Последний тезис старательно подкреплялся «научно» высосанными из пальца цифрами, долженствующими свидетельствовать о подавляющем превосходстве немецкой армии в людях и технике, вкупе с жуткими подробностями о том, как советские бойцы героически бросались под танки, имея одну винтовку на троих (даже винтовок не хватало!). Сегодня ни для кого не секрет, что количественного превосходства над Красной Армией вермахт не имел никогда. Германские сухопутные силы на Восточном фронте не превышали 3,4 млн человек (общее количество всех военнослужащих в самые лучшие времена достигало 4,3 млн). Между тем в Советском Союзе только в 1941 году в вооруженные силы было мобилизовано около 10 млн, что, кстати, более чем вдвое превышало штаты военного времени и возможности наркомата обороны по их обучению и вооружению. Поэтому призывников и ополченцев так и бросали в бой — необученными и безоружными, именно отсюда — одна винтовка на троих.
Эти миллионы, в основном безымянные, остановили немцев под Москвой, Ленинградом и Ростовом. А что произошло потом? Что мы знаем о событиях 1942 года? Даже школьник скажет, что был Сталинград. А как там оказалась германская армия? Главное — почему? Ведь Сталин планировал в 1942 году победоносно закончить войну и жестоко спорил с англо-американскими союзниками о признании западных границ СССР. Вместо этого врагу вновь были отданы огромные территории, вдребезги разбиты полтора десятка советских армий (одна только 51-я армия — трижды), потери РККА оказались наивысшими за всю войну.
Традиционные объяснения неудач 1942 года были предложены еще Сталиным. Главная из них, кроме само собой разумеющегося «превосходства противника», заключалась в том, что: «Предательская политика реакционных правящих кругов США и Англии, срывавших открытие второго фронта в Европе, позволила гитлеровцам сосредоточить к лету 1942 года крупные силы для наступления на советско-германском фронте... Фактически Советская Армия продолжала вести борьбу одна против всей фашистской коалиции». Этому есть что возразить.
Во-первых, силы были не такие уж крупные. Во всяком случае, меньше чем их имелось в июне 1941 года, когда к тому же действовал «привходящий» фактор внезапности.
Во-вторых, сегодня эти обвинения звучат, по меньшей мере, неприлично. Значит, когда мы помогали Гитлеру воевать с Англией, которая именно одна и сражалась в ту пору против всей фашистской коалиции, то заботились о своей безопасности. Когда же Англия сама первой протянула нам руку помощи, без которой войну было не выиграть, мы обвинили ее в «предательской политике». Мы не хотим знать, что война была не только Отечественной, но и мировой, ведь нам так хочется верить в наш «решающий вклад».
В-третьих, это объяснение ничего не объясняет. Гитлер тоже мог бы пожаловаться, что Япония не открыла второй фронт на Дальнем Востоке, поэтому Красная Армия имела такие же возможности сосредоточить силы, где ей было угодно. Но не сосредоточила, или сосредоточила не там, где нужно, либо использовала их не так, как следовало.
Отсюда возникает еще один вопрос: как же воевала наша «непобедимая и легендарная», о чем думали ее полководцы, вооруженные самой передовой в мире военной наукой? Генералы повсеместно, особенно битые, часто сетуют на начальство, ошибки подчиненных, недостаток сил или неблагоприятные погодные условия. Советские маршалы тоже широко используют все эти аргументы. Но, кроме того, они придумали своим провалам совершенно уникальное оправдание: оказывается, в 1942 году они еще не умели воевать. Все они — руководители фронтов, командующие армиями, начальники штабов с детской непосредственностью сообщают, что они пока только учились, присматривались к противнику, накапливали опыт! А то, что это обошлось в 48 млн гражданского населения, пережившего оккупацию, и 6—7 млн (цифра уточняется до сих пор) погибших солдат — издержки обучения. Кстати, и «успехи в учебе» не впечатляют.
Валентин Пикуль в своем последнем романе много размышлял над этим феноменом и только развел руками: «Когда задумываешься о любимцах Сталина, которым вверялась власть над миллионами наших солдат, то невольно возникает вопрос: как мы вообще эту войну с Германией выиграли?»

Хороший вопрос. Но, слава Богу, мы были не одни.

НОВЫЙ ГОД - НОВЫЕ НАДЕЖДЫ

В принципе же тот факт, что мы отступили далеко от границы и дали противнику возможность занять и разорить Украину, Белоруссию, часть Российской Федерации, явился результатом просчетов и неумелого руководства. Вероятно, многие люди, которым доверили дело, были достаточно примитивны. Н. С. Хрущев

В конце 1941 года, после ряда катастрофических поражений, Красная Армия сумела провести крупные наступательные операции под Ростовом и Тихвином, а также «развеять миф о непобедимости германской армии» на полях Подмосковья. Советские войска достигли существенных результатов, отбросив противника на 150—300 км на запад и нанеся ему значительные потери в живой силе, и особенно в технике.
К Верховному Главнокомандующему И.В. Сталину вновь начала возвращаться былая уверенность. Преодолев кризис под Москвой, он счел, что война теперь пошла по той же колее, что и в 1812 году: враг разбит, настало время его преследования и окончательного разгрома.

Сталину очень нравилась такая аналогия, и уже тогда историками в погонах стала разрабатываться верноподданническая теория о том, как «величайший полководец современности Иосиф Виссарионович Сталин», подобно «гениальному Кутузову» (но применив еще и безошибочную марксистскую методу), заманил Гитлера под Москву, где и «загубил» его лучшие войска.

«Советская военная наука, созданная товарищем Сталиным, заново разработала и успешно применила... контрнаступление... Сталинское учение о контрнаступлении явилось величайшим приобретением советской военной пауки», — писал полковник П.А. Жилин в своей работе, посвященной... фельдмаршалу М..Н. Кутузову. Все правильно понимал товарищ, как не сделать такого академиком?
В общем. Верховный Главнокомандующий «непобедимой и легендарной» пришел в себя после нокдауна. Изменение показаний сталинского «барометра» четко прослеживается в развитии его взаимоотношений со вновь приобретенными западными союзниками, в частности по вопросу второго фронта.
Впервые правительство СССР поставило этот вопрос менее чем через месяц после германского нападения. Было от чего: к этому времени потерпели сокрушительное поражение армии Кузнецова и Павлова, пал Смоленск, танки вермахта рвались к Ленинграду, Москве и Киеву. Пришлось советскому генсеку, еще недавно готовившему «великий освободительный поход с целью освобождения международных пролетариев от гнета помещиков, капиталистов, полицейских и всякой другой сволочи», просить помощи у заклятых классовых врагов — английских буржуев. В послании на имя британского премьер-министра, датированном 18 июля 1941 года, говорилось:
«...Военное положение Советского Союза, равно как и Великобритании, было бы значительно улучшено, если бы был создан фронт против Гитлера на западе (Северная Франция) и на севере (Арктика). Фронт на севере Франции не только мог бы оттянуть силы Гитлера с Востока, но и сделал бы невозможным вторжение Гитлера в Англию... Легче всего создать такой фронт именно теперь, когда силы Гитлера отвлечены на восток и когда Гитлер еще не успел закрепить за собой занятые на востоке позиции».
Черчилль даже не стал советоваться со своими военными, а сразу ответил, что создание фронта во Франции является в настоящий момент нереальным предприятием.
3 сентября, в момент нового обострения ситуации на советско-германском фронте, когда бои уже шли у стен Киева, а танковая группа Гудериана выходила в тыл войскам генерала Кирпоноса, Сталин вновь повторил свое предложение «...создать уже в этом году второй фронт...», который бы оттянул с советского фронта 30—10 немецких дивизий, — и вновь получил отказ.
Ясно, Черчилль — сволочь, старый враг Советской власти и желает «нашего ослабления», 6 ноября 1941 года в торжественной речи, которую пришлось произносить в подземном зале Московского метро, Сталин недвусмысленно возложил вину за свои военные поражения на Англию и США.
Он заявил: «Одна из причин неудач Красной Армии состоит в отсутствии второго фронта в Европе против немецко-фашистских войск. Дело в том, что в настоящее время на Европейском континенте не существует каких-либо армий Великобритании и Соединенных Штатов Америки, которые бы вели войну с немецко-фашистскими войсками... Обстановка теперь такова, что наша страна ведет освободительную войну одна, без чьей-либо военной помощи...»

Вождь, мягко говоря, лукавил.
Во-первых, уже 22 июня 1941 года Черчилль предложил «оказать России и русскому народу всю ту помощь, какую мы только сможем». С начала сентября Великобритания начала поставки военной техники Советскому Союзу на условиях ленд-лиза, т. е. в долг, а 1 октября 1941 года в Москве был подписан протокол, согласно которому западные державы обязались поставлять в СССР ежемесячно 400 самолетов, 500 танков, большое количество грузовых автомобилей и многое другое. Так что военную помощь Красная Армия получала и объемы ее росли»
Во-вторых, с чего бы вдруг объявились на континенте «армии» Соединенных Штатов государства, которое ни с кем не воюет?
И в-третьих, именно Англия бескомпромиссно сражалась с Гитлером и его союзниками в течение двух лет (1939—1941), причем последний год — в одиночку. Англия теряла корабли, самолеты, солдат, вела битву за Британию и битву за Атлантику, сражалась в Египте, Франции, Греции и Норвегии, охотилась на «Бисмарка» и терпела поражения под Дюнкерком и на Крите. Ее города подвергались разрушительным бомбардировкам, в которых погибли десятки тысяч мирных жителей и огромные материальные ценности. Все это время Советский Союз, оговорив пактом 1939 года свою «зону влияния», снабжал дружественную Германию стратегическим сырьем, укрывал германские корабли в своих базах, выводил «корсаров фюрера» на британские коммуникации Северным морским путем, а наш нарком иностранных дел товарищ В.М. Молотов отстукивал в Берлин поздравительные телеграммы на взятие европейских столиц. Остров бился в тисках подводной блокады, а товарищ Сталин слал камраду Гитлеру эшелоны с зерном, лесом, никелем, хромом, марганцем, цинком, каучуком, хлопком — всем тем, в чем нуждались военные заводы Третьего рейха.
Черчилль, выступая в палате общин 13 мая 1940 года, заявил: «...Вы спрашиваете, в чем состоит наша политика? Я отвечу: она в том, чтобы вести войну на море, на земле и в воздухе и использовать для этого всю нашу мощь и всю нашу силу, которую только может дать нам Господь; вести войну против чудовищной тирании, равной которой нет в мрачном и достойном сожаления перечне человеческих преступлений. Вы спрашиваете, в чем состоит наша цель? Я могу дать ответ одним словом: победа! Победа любой ценой! Победа, несмотря на весь ужас! Победа, как бы долог и тернист ни был путь к ней, ибо без победы не может быть жизни...»
А Молотов в это время разъяснял депутатам Верховного Совета, что «...не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма», и поздравлял посла Шуленбурга с «победами германских армий».
Теперь же, когда товарища Сталина прижало, он стал требовать от англичан второго фронта, и немедленно, и «оттянуть» на себя с советско-германского фронта 30—40 дивизий — это в дополнение к тем 38 дивизиям вермахта, которые дислоцировались во Франции и Бельгии.
Проведение десантной операции такого масштаба нуждалось в гигантских материальных ресурсах, огромном количестве транспортных и специальных судов (Англия потеряла уже более 2000 кораблей), завоевании господства на море и в воздухе, подавляющем превосходстве в живой силе и технике (в метрополии имелось 39 дивизий, причем британский флот был в состоянии обеспечить переброску лишь шести из них). Гитлер, ввиду нехватки сил и средств, так и не решился на прыжок через Ла-Манш, еще меньше шансов на успех было осенью 1941 года у Черчилля, о чем он прямо заявил советскому послу в Лондоне И.М. Майскому.

После советской победы под Москвой вопрос о втором фронте потерял для Сталина актуальность. Это явствует из его бесед с министром иностранных дел Великобритании Антони Иденом, проведенных в период с 16 по 20 декабря. Последний прибыл в Москву для заключения договора о союзе в войне с Германией и послевоенном сотрудничестве. Сталин же дал ясно понять, что гораздо больше его интересует проблема будущих границ СССР. Он настойчиво требовал от Идена признания в договоре рубежей Советского Союза 1941 года, заявив при этом: «Наши войска могут в близком будущем вновь занять Балтийские государства».
Вождь настолько уверовал в прочность своего положения, что, в виде уступки за признание Англией западных границ СССР, готов был снять требования об открытии второго фронта. Теперь его больше заботило подтверждение западными демократиями территориальных приобретений, полученных в результате сговора с Гитлером (!), в том числе раздела Польши, из-за которой Великобритания, собственно, и ввязалась в эту войну. Идеи, ссылаясь на Атлантическую хартию, отказывался давать конкретные обязательства по этому вопросу. «Какая еще «хартия»? — возмущались в Кремле. — Ведь всем известно, что соответствующие территориальные изменения были произведены согласно волеизъявлению населения данных территорий». Вот оно что: английское правительство «стоит за расчленение Советского государства»! А раз так, заявил Сталин, то и договора никакого не будет.
На вопрос Идена об оказании Советским Союзом помощи в войне с Японией, Сталин ответил, что СССР к этому еще не готов: «Было бы гораздо лучше, если бы Япония напала на СССР. Это создало бы более благоприятную политическую и моральную атмосферу в пашей стране...» Верховный добавил, что «был бы готов возобновить разговоры о дальневосточной ситуации весной. Возможно, конечно, что японцы сами атакуют СССР раньше, тогда позиция сама собой прояснится».
Таким образом, встречая новый 1942 год, Сталин чувствовал себя способным добить Гитлера и без помощи союзников. Иден уехал из Москвы ни с чем, переговоры не были завершены «ввиду отказа Англии признать западную границу СССР».

СОВЕТСКОЕ   ПЛАНИРОВАНИЕ

Свою оценку изменившейся ситуации в войне Сталин претворил в плане общего наступления Красной Армии, который обсуждался в Ставке 5 января 1942 года. Суть плана была изложена им лично в директивном письме от 10 января 1942 года. В нем указывалось: «Немцы хотят... выиграть время и получить передышку. Наша задача состоит в том, чтобы не дать немцам этой передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны, когда у нас будут новые большие резервы, ау немцев не будет больше резервов, и обеспечить таким образом полный разгром гитлеровских войск в 1942 году (курсив наш.— Авт.)».
Это решение поддержали все командующие фронтами, при этом они докладывали о своих грандиозных успехах, просили резервов и обещали кого-нибудь разбить. Главком Юго-Западного направления Тимошенко собирался наступать на Харьков и разгромить 6-ю немецкую армию, Мерецков хотел окружить и уничтожить 18-ю армию Кюхлера, Конев — 9-ю армию Моделя, а Жуков предлагал ликвидировать на Ржсвско-Вяземском плацдарме чуть ли не всю группу армий «Центр».
Атмосферу самых радужных надежд, сложившуюся в начале 1942 года в высших военно-политических кругах, прокомментировал генерал-полковник П.И. Белов: «Разгром фашистов под Москвой, успешное преследование отступающих гитлеровцев породили у некоторых военачальников преувеличенное представление о возможностях наших войск и привели к недооценке противника.
В Ставке ослабло критическое отношение к обстановке, многое представлялось в слишком розовом цвете. Усилилось стремление проводить крупные операции, хотя возможности для этого были далеко не всегда...
Разрабатывая гигантские планы, Ставка иногда, как видно, не учитывала реальную действительность».
По-жуковски выражаясь: «...шапка была набекрень у всех тогда».
К середине января Красная Армия девятью фронтами перешла в наступление на 1000- километровом просранстве от Балтийского до Черного морей. «В результате этого наступления, — подтверждает маршал А.М. Василевский, —войска Ленинградского, Волховского и правого крыла Северо-Западного фронтов при содействии Балтийского флота должны были разгромить главные силы группы армий «Север» и ликвидировать блокаду Ленинграда; Калининский и Западный фронты во взаимодействии с армиями Северо-Западного и Брянского фронтов обязаны были окружить и разгромить главные силы группы армий «Центр»; Южный и Юго-Западный фронты имели задачу нанести поражение группе армий «Юг» и освободить Донбасс; Кавказскому фронту совместно с Черноморским флотом предстояло в течение зимы освободить от врага Крым».
Сталин всерьез планировал закончить войну в 1942 году. При этом настолько был уверен в своих силах, что считал возможным принимать гордые позы перед западными союзниками. Так, в связи со вступлением в войну Соединенных Штагов Америки (что делало положение Гитлера практически безнадежным), советский посол в Вашингтоне М.М. Литвинов 20 января запросил Москву: «...исследует ли нам поставить прямо вопрос об оказании прямой военной помощи созданием второго фронта на Европейском континенте?». На что Молотов ответил следующей шифровкой: «Мы приветствовали бы создание второго фронта в Европе нашими союзниками. Но Вы знаете, что мы уже трижды получали отказ на наше предложение о создании второго фронта (но тогда эту непосильную для нее задачу должна была решать одна Британия; с присоединением США к антигитлеровской коалиции обстановка кардинально изменилась, тем не менее в Кремле изображают оскорбленную невинность; курсив наш. - Авт.), и мы не хотим нарываться на четвертый отказ. Поэтому Вы не должны ставить вопросы о втором фронте перед Рузвельтом. Подождем момента, когда, может быть, сами союзники поставят этот вопрос перед нами (курсив наш. — Авт. ).
Между тем зимнее советское наступление развивалось поначалу довольно успешно. В праздничном приказе № 55 от 23 февраля 1942 года нарком обороны доводил до сведения личного состава батальонов, батарей и эскадрилий:
«Теперь уже нет у немцев того военного превосходства, которое они имели в первые месяцы войны в результате вероломного и внезапного нападения. Момент внезапности и неожиданности, как резерв немецко-фашистских войск, израсходован полностью. Тем самым ликвидировано то неравенство в условиях войны, которое было создано внезапностью немецко-фашистского нападения. Теперь судьба войны будет решаться не таким привходящим моментом, как момент внезапности, а постоянно действующими факторами: прочность тыла, моральный дух армии, количество и качество дивизий, вооружение армий, организаторские способности начальствующего состава армии. При этом следует учесть одно обстоятельство: стоило исчезнуть в арсенале немцев моменту внезапности, чтобы немецко-фашистская армия оказалась перед катастрофой.

...Инициатива теперь в наших руках, и потуги разболтанной ржавой машины Гитлера не могут сдержать напор Красной Армии. Недалек тот день, когда Красная Армия своим могучим ударом отбросит озверелых врагов от Ленинграда, очистит от них города и села Белоруссии и Украины, Литвы и Латвии, Эстонии и Карелии, освободит советский Крым, и на всей советской земле снова будут победно реять красные знамена».

Об обороне здесь нет ни слова, только «отбросить», «очистить», «освободить».
Однако к концу февраля наступление выдохлось, в марте началась весенняя распутица, которая принесла с собой относительное затишье. Обе противоборствующие стороны исчерпали свои возможности, обстановка на фронтах стабилизировалась. Ни одна из советских операций не достигла поставленных решительных целей, потери Красной Армии за первый квартал 1942 года составили почти 1800 тыс. человек.
Генерал Типпельскирх пишет об этом периоде: «Одной лишь непоколебимой стойкости немецких войск, которая в эту зиму превзошла всякие ожидания, конечно, было бы недостаточно, чтобы сорвать планы русских. Точно так же, как и Гитлер при нападении на  Советский Союз, теперь русское командование переоценило свои силы и недооценило силу сопротивления войск противника. Смелый план уничтожить две немецкие группы армий превышал возможности ослабевших русских армий и привел к дроблению сил».
Немцам удалось устоять.
Перед Ставкой Верховного Главнокомандования (СВГК) встал закономерный вопрос о плане боевых действий на лето 1942 года. При этом ни у кого не было сомнений, что, получив передышку, Гитлер попытается перехватить стратегическую инициативу.
Согласно официальной советской версии и утверждениям наших хрестоматийных полководцев, Верховное Главнокомандование (ВГК) на этот раз благоразумно решило перейти к стратегической обороне «на заранее подготовленных рубежах», вот только никак не могло определиться с одним вопросом — где ожидать удара противника, в центре или на юге? Одновременно, чтобы «не сидеть сложа руки» и «улучшить оперативное положение войск», предполагалось провести «ряд частных наступательных операций под Ленинградом, в районе Демянска, на Смоленском, Льговско-Курском направлениях, в районе Харькова и в Крыму». Маршал Василевский после войны, «критически оценивая» этот план, самым уязвимым его звеном считал решение «одновременно и обороняться, и наступать». Однако при взгляде на карту и не разберешь, на каком же участке советско-германского фронта планировалось «стратегически обороняться» и где находились эти «подготовленные рубежи»? До сегодняшнего дня никто этих оборонительных планов не видел (как и оборонительных планов на 1941 год).

*  *  *

Сталин не зря говорил о «новых больших резервах», которые будут у него весной. Несмотря на почти 2-миллионные потери в ходе зимнего наступления, к апрелю 1942 года численность действующей армии была не только восстановлена, но и выросла на полтора миллиона человек, достигнув 5600 тыс. бойцов и командиров. На десяти фронтах в состав 48 общевойсковых армий и 3 оперативных групп входили 293 стрелковые и 34 кавалерийские дивизии, 121 стрелковая и 56 отдельных танковых бригад. В тылу непрерывно формировались и развертывались стратегические резервы.
На полную мощь набирали обороты, эвакуированные на восток предприятия, советская промышленность была полностью переведена на военные рельсы.
Выпуск автоматического оружия и противотанковых ружей в первом полугодии 1942 года возрос по сравнению со вторым полугодием 1941 года почти в 6 раз, минометов — в 3 раза, артиллерии — в 1,8 раза, танков — в 2,3 раза. При этом из 11178 выпущенных за этот период танков более 6000 (50,8%) было средних (4414 «тридцатьчетверок») и тяжелых (1063 «Ворошиловых»), не имевших себе равных в мире. К маю в действующей армии насчитывалось 44900 орудий и минометов (без учета артиллерии Московской зоны обороны, Московской) фронта ПВО и 50-мм ротных минометов, которых имелось более 21 тыс. штук), 1720 установок реактивной артиллерии БМ-13 и БМ-8, 4065 танков, 3855 самолетов. И все это — не считая резервов Ставки.
Одновременно подвергалось реорганизации высшее управление войсками: вновь было восстановлено корпусное звено, и с начала года начали формироваться гвардейские стрелковые корпуса, к лету их насчитывалось уже десять. В это же время создавались гвардейские армии, которые отличались более сильным составом.
Изменения коснулись и стрелковых дивизий, они стали оснащаться значительно большим количеством огневых средств, особенно противотанковых. В каждой стрелковой части теперь имелась противотанковая рота. Совершенствовалась артиллерия. Появились армейские зенитно-артиллерийские артполки и дивизии, истребительно-противотанковые полки и бригады фронтового резерва, полки и соединения реактивной артиллерии и артиллерийские дивизии Резерва Верховного Главнокомандования (РВГК).
Рост выпуска бронетанковой техники позволил решать задачу по воссозданию с учетом накопленного опыта крупных бронетанковых соединений, «этого требовал и характер проводимых советскими войсками операций». Поэтому с марта 1942 года началось формирование первых четырех танковых корпусов, которые имели в своем составе управление, три танковые и одну мотострелковую бригады. По этому штату в корпусе должно было насчитываться 7800 человек, 168 танков (из них 70 легких), 32 орудия (калибра 45 и 76 мм), 20 зениток (калибра 37 мм), 44 миномета (калибра 82 и 120 мм), в июле к ним добавился гвардейский минометный дивизион в составе 250 человек и 8 реактивных установок, разведывательный и мотоциклетный батальоны. С мая приступили к созданию таких мощных оперативных соединений, как танковые армии смешанного состава: три танковых корпуса, резервная танковая бригада, одна-две стрелковые дивизии, артиллерийские части.
Кроме танковых корпусов и армий, для непосредственной поддержки пехоты формировались отдельные танковые подразделения и части — батальоны и бригады. Отдельная танковая бригада имела 53 танка и 1038 человек личного состава. Отдельные танковые батальоны создавались двух типов: в составе двадцати девяти танков (девяти средних и двадцати легких) и тридцати шести танков (пять КВ, одиннадцать Т-34, двадцать Т-60). На 1 мая 1942 года в танковых войсках имелось уже 25 танковых корпусов и 114 отдельных бригад.
Неуклонно увеличивалось производство самолетов. В феврале ВВС получили 822 машины, в марте — 1352, в апреле — 1423. В мае было принято решение о ликвидации армейской авиации. Одновременно, в целях более массированного использования авиации, началось формирование первых восьми воздушных армий из фронтовых и резервных соединений, а также Авиации дальнего действия (АДД), подчиненной непосредственно Ставке.
«Все это говорило о создании армии, способной решать крупные боевые задачи... Советские танковые войска, как и вся Красная Армия, готовились к активным боевым действиям», — сообщает история советских танковых войск. Вот именно! Все это говорит о том, что Сталин не намеревался отдавать стратегическую инициативу, более того, он не собирался ждать немецкого удара. Задача оставалась та же: закончить войну в 1942 году.

Никто из советских военачальников в принципе против этого не возражал. Просто каждый командующий хотел, чтобы главный удар наносили именно его войска (это обещало щедрые пополнения, а в случае успеха — славу, чины, ордена), только в этом заключалась суть возникших в Ставке разногласий. Генерал армии Г.К. Жуков предлагал «нанести мощные удары на Западном стратегическом направлении с целью разгрома Вяземско-Ржевской группировки противника. Эти удары должны были проводиться силами Западного и Калининского фронтов и частично силами Северо-Западного фронта, а также авиацией ПВО Москвы и других фронтов», что явно тянуло не на частную, а на полномасштабную стратегическую операцию. А маршал ОМ. Тимошенко обещал не только отнять у немцев Харьков, но и освободить всю Украину. Военный совет Юго-Западного направления докладывал 22 марта: «Противник доведен активными действиями наших войск до такого состояния, что без притока крупных стратегических резервов и значительного пополнения людьми и материальной частью не способен предпринять операции с решительной целью... войска Юго-Западного направления в период весенне-летней кампании должны стремиться к достижению основной стратегической цели - разгромить противостоящие силы противника и выйти на средний Днепр (Гомель, Киев, Черкассы) и далее на фронт Черкассы, Первомайск, Николаев (курсив наш.— Авт.)». Сталин отдал предпочтение предложениям Тимошенко и Хрущева, «ручавшимся головой» за успех и достигшим больших, чем Жуков и Конев, успехов в зимнем наступлении. Но Верховный не складывал все яйца в одну корзину.
Харьковская операция, отнюдь не частная, должна была только положить начало разгрому вермахта. Это подтверждает маршал Москаленко: «...многие из нас предполагали, что Красная Армия уже в состоянии немедленно выбросить захватчиков с советской земли. Предусматриваемая... серия ударов по врагу с целью оттеснить его от Днепра была, несомненно, задумана как начало изгнания оккупантов с территории нашей Родины (курсив наш. —Авт.)».
Одновременно последовала бы операция в Крыму, тоже с весьма решительными целями. Войскам Крымского фронта предстояло соединиться с защитниками Севастополя, разбить 11-ю немецкую армию и очистить Крым от противника. Это открывало путь на юг Украины и позволяло ударить навстречу наступающим к Днепру армиям Тимошенко, окружая всю группу армий «Юг». После этого в наступление должны были перейти войска Брянского фронта на Льговско-Курском направлении, а потом настала бы очередь Западного и Калининского фронтов ликвидировать ржевско-вяземскую группировку. В завершение — деблокада Ленинграда и выход Карельского фронта на линию Государственной границы СССР.
Таким образом, действительный замысел советской Ставки на весенне-летнюю кампанию 1942 года состоял в том, «чтобы последовательно осуществить ряд стратегических операций на разных направлениях, чтобы заставить противника распылить свои «резервы, не дать создать ему сильную группировку для отражения наступления ни в одном из пунктов» (Соколов Б. Неизвестный Жуков. Мн., 2000. С. 358). Поэтому имевшихся переговоров, но «нарком, однако, ответил, что в настоящее время он не может покинуть Москву... Иден воспринял отказ Молотова довольно болезненно».
У советского руководства были более серьезные дела. 1 мая 1942 года Верховный Главнокомандующий обратился к вооруженным силам с приказом № 130, в котором говорилось:
«Несомненно, прежде всего, что за этот период фашистская Германия и се армия стали слабее, чем 10 месяцев тому назад... Войне не видно конца, а людские резервы на исходе, нефть на исходе, сырье на исходе. В германском народе все более нарастает сознание неизбежности поражения Германии.
...Что касается немецкой армии, то, несмотря на ее упорство в обороне, она все же стала намного слабее... Ее старые опытные генералы вроде Рейхенау, Браухича, Тодта и других либо убиты Красной Армией, либо разогнаны немецко-фашистской верхушкой. Ее кадровый офицерский состав частью истреблен Красной Армией, частью же разложился в результате грабежей и насилий над гражданским населением. Ее рядовой состав, серьезно ослабленный в ходе операций, получает все меньше пополнений...
Несомненно, во-вторых, что за истекший период Красная Армия стала организованнее и сильнее, чем в начале войны... Красная Армия добилась перелома в ходе войны и перешла от активной обороны к успешному наступлению на вражеские войска... Все это говорит о том, что Красная Армия стала организованнее и сильнее, ее офицерские кадры закалились в боях, а ее генералы стали опытнее и прозорливее.
Приказываю... всей Красной Армии добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев(курсив наш. —Авт.)».
До начала Харьковской операции оставалось 10 дней. С середины мая должен был начаться отсчет «могучим ударам» по «озверелым врагам» и неудержимое движение советских войск к западным границам СССР Но, по иронии судьбы, именно май ознаменовал собой начало целой серии катастрофических поражений Красной Армии.
Крупной неудачей обернулась Ржевско-Вяземская операция Калининского и Западного фронтов, в Мясном Бору началась агония 2-й ударной армии, войска Крымского фронта почти полностью были уничтожены стремительным контрнаступлением Манштейна. Войска Юго-Западного фронта, наступая на Харьков, сами залезли в мешок как раз тогда, когда немцы стремились его ликвидировать. Все это создало благоприятные условия для стратегического летнего наступления вермахта на Южном направлении.
Пришлось товарищу Молотову срочно собирать чемодан, садиться в стратегический бомбардировщик и лететь на поклон к капиталистическим дядям...

ГЕРМАНСКОЕ   ПЛАНИРОВАНИЕ

Поражение под Москвой действительно потрясло Гитлера. Еще бы, стратегия блицкрига потерпела крах, парад на Красной площади откладывался на неопределенное время. Но вождь, априори, не может ошибаться. Поэтому были определены виновные — «стихийные силы природы» и генералы, «постоянно встревавшие» в гениальные планы фюрера.
Генерал-фельдмаршала Браухича пришлось отправить в отставку. Непосредственное руководство сухопутными силами Гитлер взял на себя. «Последствия этого решения, — по мнению Типпельскирха, — оказались гибельными для дальнейшего ведения войны и для самой сухопутной армии. Однако в тот момент решение Гитлера было единственно возможным и обещало успех. Он привел армию к Москве, он один обладал силой внушения, необходимой, чтобы воодушевить армию. Он пользовался полным доверием войск. Поэтому его решение вызвало энтузиазм. Даже тс представители высшего командования, которые критически относились к его руководству прошедшими операциями, понимали моральное значение этого решения Гитлера». Первым делом фюрер отдал приказ о запрещении всякого самовольного отхода. Он тоже помнил историю великой армии Наполеона и больше всего опасался, что войска вермахта, ни материально, ни психологически не подготовленные к боевым действиям в суровых зимних условиях и разочарованные в обещанном им быстром окончании войны, сломаются физически и морально — тогда их будет уже не остановить, отступление превратится в бегство, фронт окончательно рухнет. Позднее фюрер признался маршалу Антонеску, что вооруженные силы находились в краю «наполеоновской катастрофы». В этих условиях «стоп-приказ» Гитлера, с тактической точки зрения примитивный и негибкий (как и сталинский «Ни шагу назад!»), по общему признанию, сыграл положительную роль: Восточный фронт устоял. Благодаря жестким мерам, фюреру удалось «предотвратить превращение оперативной неудачи в моральное поражение», а немецкий солдат «после всех совершенных им героических усилий, после испытаний, выдержанных в обстановке, противоречащей всяким тактическим принципам, и после успешного отражения натиска противника... проникся верой в самого себя и в превосходство своего командования...». Одним словом, с кризисом под Москвой Гитлер справился. Его личная репутация как «величайшего полководца всех времен» (все диктаторы — непременно великие полководцы) осталась незапятнанной. Правда, от всех этих хлопот «аккумулятор германского народа» заработал идиосинкразию. «У него физическое отвращение к снегу и морозу», — отметил в своем дневнике доктор Геббельс.
Неудачи в России не проникли глубоко в сознание немцев еще и потому, что с декабря 1941 года начались крупные успехи японцев на Тихоокеанском театре военных действий, выдвигаемые на первый план министерством пропаганды. На радостях Гитлер и Муссолини тоже объявили войну Америке, хотя «стальной пакт» их к этому и не обязывал. Возможно, фюрер лелеял надежду на то, что японцы в качестве ответного жеста выступят против СССР, но те предпочли отделаться выражениями благодарности. Тем не менее, вступление Японии в войну оказало Германии большую психологическую поддержку и имело важное военное значение. Считалось, что Соединенные Штаты теперь надолго будут отвлечены собственными проблемами и не смогут оказывать существенной помощи Великобритании и Советскому Союзу, что, в свою очередь, отдаляло решение вопроса об открытии второго фронта в Европе.
Одним словом, немцам казалось, что у них еще есть время для окончательного решения русского вопроса. С другой стороны, решение этого вопроса именно в 1942 году стало насущно необходимым, ибо теперь странам «Оси» и их союзникам противостояло 75% населения, промышленности и сырья всего мира. Гитлер понимал, что это последняя возможность Германии выиграть войну, далее поражение Третьего рейха просчитывалось чисто арифметически.
Поэтому еще в то время, когда немецкие войска из последних сил отбивали наступление русских, фюрер занялся разработкой планов летней кампании. На этот раз было ясно, что для достижения победы над Советским Союзом путем одновременного наступления на трех основных стратегических направлениях сил не хватит. Сводка германской армии от 30 марта 1942 года показывала, насколько дорогую цену пришлось заплатить за зимние бои. Из 162 действовавших на Восточном фронте дивизий только 8 были пригодны для наступательных действий, еще 50 дивизий могли пойти в бой после краткосрочного доукомплектования, основная масса могла использоваться только для оборонительных целей. В 16 танковых дивизиях осталось всего 140 исправных танков.
Провал «молниеносной войны» поставил Германию перед перспективой войны затяжной, требующей колоссальных средств, материальных и людских ресурсов. К такой войне не были подготовлены ни вооруженные силы, пи экономика. Разрыв между постоянно растущими потребностями фронта и ресурсами страны, а также состоянием военного производства все более увеличивался. Ранее установленный уровень выпуска военной продукции не соответствовал масштабам разворачивающихся военных действий и не покрывал расходов вермахта.
10 января 1942 года Гитлер распорядился о перестройке промышленности на военные нужды. Два с половиной года он не решался пойти на этот шаг — производить пушки вместо масла, стремясь минимизировать в глазах нации тяготы войны. Более того, совсем недавно им было принято решение о сокращении сухопутной армии, производства вооружений и боеприпасов. После Московской битвы и вступления в войну США положение круто изменилось, настало время поделить «тяготы» с народом: «Современный ход тотальной войны, в которой немецкий народ ведет борьбу за свое существование, властно требует использования всех имеющихся сил для вермахта и военного производства». То, что Сталин уже заканчивал, фюрер только начинал. Если летом 1942 года германская промышленность добилась выпуска 500 танков ежемесячно, то советская уже выдавала 2000 машин.
Что касается людских ресурсов, генерал Мюллер-Гиллебранд пишет: «Потери в личном составе оставались столь высокими, что они уже не могли более восполняться. Недостаток бойцов стал тяжелейшей организационной проблемой, которая так и не была решена до конца войны».
Но Гитлер старался убедить себя, что и на этот раз он одолеет судьбу.

Генерал-фельдмаршал Кюхлер, сменивший Лееба на посту командующего группы армий «Север», предлагал первоначально осуществить наступление на северном участке с целью овладения Ленинградом. Гальдер продолжал считать решающим Централы юс направление и рекомендовал нанести главный удар на Москву. Фюрер рассмотрел все эти предложения и решил начать кампанию большим наступлением на юге, а затем, по мере высвобождения сил, наносить удары и на* других направлениях.
28 марта 1942 года в ставке Гитлера состоялось совещание, на котором был окончательно принят план летнего наступления. Присутствовавший при этом генерал Варлимонт впоследствии писал: «...Гитлер, невзирая на постигшие немцев неудачи, вновь возвратился к своей основной идее, которой он придерживался в декабре 1940-го и летом 1941 года. Он снова хотел сосредоточить основные силы на крайних флангах широко растянутого фронта... Москва как цель наступления пока совершенно отпадала (курсив наш. — Авт.)».
На севере следовало взять Ленинград, чтобы установить наконец связь с финнами по суше. На южном крыле Восточного фронта намечалось нанести противнику сокрушительные удары, захватить индустриальный Донецкий бассейн, нефтеносные районы на Кавказе, пшеничные поля Кубани, овладеть Сталинградом и лишить Советский Союз жизненно необходимых для ведения войны «важнейших военно-экономических центров». Считалось, что в случае успеха никакая американская помощь не сможет возместить Сталину потерянного. Германия соответственно приобретет источники стратегического сырья для продолжения войны. Заместитель начальника генерального штаба ОКВ (верховное командование вооруженных сил Германии в годы Второй мировой войны). Понтер Блюментрит по этому поводу вспоминал: «Промышленно-экономические круги в Германии оказывали сильное давление на военных, доказывая важность продолжения наступательных операций. Они говорили Гитлеру, что не смогут продолжать войну без кавказской нефти и украинской пшеницы». Как видим, альтернативу фюрера было немного.
Одновременно с решением задачи экономического ослабления СССР, следовало нанести ему и максимальное военное поражение, «чтобы окончательно уничтожить оставшиеся в распоряжении Советов силы». На последний момент обращалось особое внимание: «Необходимо избегать того, чтобы в результате слишком позднего подхода войск, предназначенных для окружения, противник получил возможность избежать этого окружения».
В дальнейшем Гитлер предполагал создать на востоке «восточный вал» — гигантскую оборонительную линию, чтобы затем повернуть на юг и через Ближний Восток нанести удар по Англии. Геббельс писал, что с Россией дело может дойти до Столетней войны, которая не будет доставлять Германии никаких хлопот. Мысленно фюрер уже устремлялся к Индии и странам Персидского залива, предусмотрительно приказав увеличить производство вооружения и снаряжения для действий в тропиках из расчета на 7 дивизий.
В соответствии с принятым решением, 5 апреля 1942 года была издана директива «фюрера и верховного главнокомандующего» № 41. Согласно этому документу, основной комплекс операций кампании слагался из ряда последовательных дополнявших друг друга глубоких ударов. Целью первого из них являлся прорыв на Воронеж, откуда танковые и моторизованные соединения должны были повернуть на юг и, во взаимодействии с войсками, наступающими от Харькова, уничтожить силы Красной Армии между Донцом и Доном. Затем следовало наступление двумя группировками на Сталинград с взятием противника в клещи с северо-запада (вниз по течению Дона) и с юго-запада (вверх по течению Дона). И наконец, поворот на Кавказ — к вожделенной нефти и маячившим на горизонте «индиям». Таким образом, основная задача кампании состояла в завоевании Кавказа с его нефтяными промыслами. Но сначала две группы армий должны были путем глубоких охватов уничтожить главные силы Красной Армии в районе западнее Сталинграда.

* * *

Весной 1942 года количество немецких дивизий на Восточном фронте возросло до 183, а на юге —до (68. Для восполнения потерь части получили около миллиона не имевших боевого опыта новобранцев. 31 марта фельдмаршал Кейтель отдал приказ о том, что добровольцы по достижении 17 лет могут призываться в вермахт или войска СС без согласия родителей. После чего почти все пехотные дивизии группы армий «Юг» были укомплектованы до полного штата. Здесь же сосредоточивалось около 50% имевшихся в наличии танковых и моторизованных соединений. Поскольку танковые и моторизованные дивизии предназначались для ведения наступления на решающих направлениях, их боеспособность была доведена до максимального уровня.
В танковых дивизиях танковые полки перешли на 3-батальопную организацию. В каждом батальоне имелось по две роты легких танков и одной роте средних. Эти танковые полки были укомплектованы полностью. Боевую мощь основных танков Т-III и Т-IV значительно увеличило оснащение их длинноствольными пушками. Моторизованная бригада была усилена ротой 20-мм самоходных установок, а дивизионная артиллерия — зенитным дивизионом. Разведывательные батальоны расформировывались, но мотоциклетному батальону придавалась рота разведывательных танков.
Моторизованные дивизии впервые получили в штат один танковый батальон, состоявший из двух рот легких и роты средних танков. Разведбат также подвергся расформированию, а мотоциклетный батальон обзавелся ротой разведывательных танков. Усилилась зенитная артиллерия, а в истребительно-противотанковых дивизионах две роты были оснащены русскими «трофеями» — 76,2-мм пушками на самоходных лафетах.
В среднем в танковой дивизии имелось около 130 танков, в моторизованной—свыше 50. Таким образом, танковые дивизии были примерно равноценны дивизиям образца 1941 года, а моторизованные повысили свою боевую мощь.
Пехота получила на вооружение новые 75-мм противотанковые пушки, но, ввиду невосполнимых потерь в автотранспорте, стала менее подвижной. Примерно 30% артиллерии составляли орудия устаревших образцов.
Группы армий «Центр» и «Север», остававшиеся в обороне, пополнялись во «вторую очередь». Невозможность доукомплектовать их личным составом и техникой вынудила сократить здесь штатную организацию пехотных дивизий на одну треть. Танковые дивизии имели только по одному танковому батальону — 60—70 машин. Чтобы обеспечить хотя бы 85% первоначальной мобильности группы армий «Юг», все соединения двух других групп пришлось демоторизовать.
Численность самолетовуменьшилась по сравнению с маем 1941 года, а количество боеспособных машин составляло в среднем 50—60% от фактического наличия. «После провала «воздушной битвы за Англию», — пишет Мюллер-Гиллебранд, — авиация западных противников Германии смогла сравняться силами с люфтваффе. Германские военно-воздушные силы во все возрастающей степени сковывались обороной имперской территории и участием в боях на других театрах военных действий на Севере и Средиземноморье... Вследствие этого сухопутные силы должны были учитывать, что поддержка их со стороны ВВС и зенитных частей будет уменьшена...»
В целом, по общему мнению (это мнение и самих немцев), в преддверии новой летней кампании германская армия выглядела слабее, чем год назад, ей не удалось восстановить былой боеспособности ни в количественном, ни в качественном отношении. Общий недокомплект личного состава на советско-германском фронте составлял в мае 1942 гида 650 тыс. человек, остро ощущалась нехватка офицеров и унтер-офицеров. Если действующая армия на Восточном фронте увеличилась на 20 дивизий, то численность личного состава по сравнению с июнем 1941 года уменьшилась на 359 тыс. человек.
Для восполнения людских ресурсов ОКВ обратилось за помощью к союзникам Германии. Кейтель спешно направился в вояж в Будапешт и Бухарест, чтобы набрать венгерских и румынских солдат. Геринг, а потом и сам Гитлер обратились к Муссолини. Переговоры увенчались успехом, фюрер получил обещания направить на русский фронт дополнительное количество пушечного мяса. Для летнего наступления немцы рассчитывали иметь 52 союзнические дивизии: 27 румынских, 13 венгерских, 9 итальянских, 2 словацких и 1 испанскую. Это составляло четвертую часть объединенных сил держав «Оси» на Востоке. Половина этих соединений должна была усилить южный фланг фронта, где предстояло наносить главный удар. Задача союзников состояла в прикрытии в ходе наступления его северного фланга, глубина которого должна была все более увеличиваться по мере продвижения на восток.
Офицеры и солдаты вермахта относились к союзникам с презрением и не рассчитывали на серьезную помощь с их стороны. Все они разделяли мнение фельдмаршала фон Рупштедта, который заявил: «Румынские офицеры и нижние чипы не выдерживают никакой критики; итальянцы просто ужасны, а венгры только и мечтают, как бы поскорее убраться домой». Боеспособность этих войск была ниже боеспособности немецких дивизий, но германское командование дорожило  любой помощью. Правда, планировалось, что весь обещанный контингент полностью прибудет в Россию лишь к началу осени.
К маю 1942 года, если верить официальной «Истории Второй мировой войны», Германия и ее союзники имели на советско-германском фронте 217 дивизий и 20 бригад — 6198 тыс. человек (цифра явно завышена миллиона на полтора; кроме того, около 300 тыс. военнослужащих были задействованы для поддержания порядка на оккупированных территориях), 56941 орудие и миномет (свои 50-мм минометы мы не считаем, у противника, конечно же, учитываем, хотя в справочниках пишем, что «наши превосходили»), 3229 танков и штурмовых орудий (танков у Красной Армии всегда было больше, поэтому советские маршалы предусмотрительно сообщают, что «значительная часть нашего бронетанкового парка по своим боевым качествам уступала немецким»; мы в ответ можем смело сказать, что значительная часть нашего бронетанкового парка по боевым качествам превосходила абсолютно все, что имели немцы, а вот качество нашего «генеральского парка» — да, оставляло желать...), 3395 боевых самолетов (из них 2815 машин люфтваффе и 580 итальянских, финских и прочих союзников).
Операция «Блау» должна была начаться в июне. До этого с целью создания благоприятных условий предполагалось провести наступательные операции с ограниченной целью — в Крыму и на Изюмском направлении. Советское руководство своей самоуверенной стратегией в какой-то мере само облегчило противнику выполнение этой задачи.

* * *

«Ржавая и разболтанная» военная машина Гитлера, с ее (опять же по сталинскому определению) «дефективной стратегией» и «шаблонной тактикой», вновь сумела использовать и «момент внезапности», и другие «моменты» и поставить Советский Союз буквально на край гибели. Немецкие солдаты вышли к Волге и поднялись на вершины Кавказа, германский адмирал уже готовился принять командование Каспийской флотилией, а корпус «Ф» — совершить бросок на Багдад...
Гроза двенадцатого года
Настала — кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?
Но бог помог...

...

КАК ОДИН БАГРАМЯН ДВА ФРОНТА ЗАГУБИЛ

Последствия нашего поражения под Харьковом сказались в дальнейшем под Сталинградом. Размышляя над этим, еще и еще раз приходишь к выводу, насколько велика ответственность военачальника, принимающего решение на ту или иную операцию. Как необходимы здесь всесторонее знание противника и трезвая оценка своих сил, выбор места и времени для нанесения удара! Генерал армии М.И. Казаков

В мае 1942 года одновременно с боями в Крыму развернулись активные военные действия в районе Харькова. Здесь к наступлению подготовились обе стороны.
Еще во второй половине марта Военный совет Юго-Западного направления — главком маршал С.К. Тимошенко, ЧВС Н.С. Хрущев, начальник оперативной группы генерал И.Х. Баграмян — обратился к Верховному Главнокомандующему с предложением провести наступательную операцию силами Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов с целью разгрома противостоящих группировок врага и выхода на линию Гомель—Киев—Черкассы—Первомайск—Николаев. В результате Барвенково-Лозовской операции на стыке Юго-Западного и Южного фронтов советским войскам удалось глубоко вклиниться в расположение противника; к югу от Харькова образовался так называемый Барвенковский или Изюмский выступ глубиной до 90—100 км, откуда создавалась прямая угроза флангу и глубокому тылу основной немецкой группировки, оккупировавшей Донбасс и побережье Азовского моря.

Тимошенко считал, что немцы на Юго-Западном направлении понесли серьезные потери в живой силе, вооружении и боевой технике и что без достаточно длительной передышки и получения крупных подкреплений из глубокого тыла они не в состоянии перейти к решительным действиям. Учитывая эти обстоятельства, маршал полагал, что если Ставка существенно подкрепит его направление резервами и техникой, то, предприняв ряд взаимосвязанных наступательных операций, он освободит от врага Харьков и Донбасс.
Для достижения поставленных целей штаб Тимошенко запросил в дополнение к имеющимся 92 дивизиям и 480 танкам еще полмиллиона бойцов и 1500 танков. Группа армий «Юг» на тот момент имела в своем составе 64 дивизии и 450 танков. «Что же касается степени возможного усиления основных группировок противника... за счет резервов из глубины Германии, то паши прогнозы строились больше на догадках, нежели на реальных сведениях», — признает маршал Багрямян. Чрезвычайно любопытно проходило 27 марта обсуждение плана в Кремле, куда Верховный вызвал для доклада командование Юго-Западного направления. По ходу дела Сталин прочитал присутствовавшим в кабинете двум маршалам и двум генералам лекцию по основам оперативно-тактического искусства.
«Сталин разъяснил нам, как надо использовать артиллерию при прорыве оборонительной полосы врага (между прочим, Тимошенко считался героем прорыва «линии Маннергейма», но, видимо. Главнокомандующий знает цену его талантам. — Авт.)... не раз по ходу доклада и в процессе его обсуждения также разъяснял нам (!), как наилучшим образом использовать боевые качества пехоты, танков, авиации в предстоящих летних операциях Красной Армии», — вспоминает Баграмян.
Зачарованные познаниями вождя в военном деле, «полководцы» уехали из Кремля «во власти новых впечатлений», в очередной раз убедившись, что «во главе наших Вооруженных Сил стоит не только выдающийся политический деятель современности, но также и хорошо подготовленный в вопросах военной теории и практики военачальник».
Однако запрошенных Тимошенко резервов Сталин не дал: у него были более глобальные планы. Большая часть советских сил сосредоточивалась на Московском направлении, и для проведения столь крупномасштабного наступления на юге достаточного количества подготовленных войск просто не было. Через день штаб Тимошенко, несколько сократив размах операции, представил новый план, учитывавший принятое Ставкой решение о выводе Брянского фронта из состава Юго-Западного направления (как мы помним, для проведения самостоятельной операции в районе Курска). Но и переработанный план был отклонен по тем же соображениям.
Наконец, приняли удовлетворившее всех решение о более узкой операции, которую предполагалось провести только силами Юго-Западного фронта. Целью ставилось овладеть городом Харьков, затем произвести перегруппировку войск и ударом с северо-востока захватить Днепропетровск и Синельниково. Из резервов Ставки в распоряжение Тимошенко передавались 10 стрелковых дивизий, 26 танковых бригад, 18 артполков РГК. Сталин считал, что этого вполне достаточно для разгрома 6-й немецкой армии, а далее из Крыма навстречу Тимошенко должен был выступить фронт генерала Козлова, «разбивший Манштейна».
Командование Юго-Западного направления планировало нанести 2 удара по сходящимся направлениям на Харьков — с северо-запада, из района Волчанска, и с юга — с Барвенковского выступа.
Первый этап операции предусматривал прорыв советскими войсками первых двух полос обороны, разгром тактических резервов противника и обеспечение ввода в прорыв подвижных групп. Общая глубина наступления — 20—30 км, продолжительность этапа — трое суток. Второй этап намечалось осуществить в течение 3—4 суток с продвижением наступающих войск на глубину 24—35 км. В ходе его предусматривалось разгромить оперативные резервы врага, выйти главными силами ударных группировок фронта непосредственно на подступы к городу, а подвижными войсками завершить окружение и разгром харьковской группировки противника —6-й армии Паулюса, силы которой оценивались в 13 дивизий, в том числе 1 танковую.
Из района Волчанска, обходя Харьков с севера и северо-запада, прорывались дивизии вновь сформированной 28-й армии генерал-лейтенанта Д.И. Рябышева. Принимая под свое командование свежую полнокровную армию в составе 13-й гвардейской, 244, 175, 169, 162 и 38-й стрелковых дивизий, б-й гвардейской, 84,90 и 6-й танковых бригад, генерал отметил, что ее бойцы «были вооружены автоматами, имели противотанковые ружья и противотанковую артиллерию. Артчасти были оснащены орудиями по штату». Впрочем, к началу операции все армии фронта при ставшем традиционным некомплекте личного состава вооружением и боевой техникой были обеспечены на 100%.
В качестве подвижной группы Рябышеву придавался 3-й гвардейский кавалерийский корпус генерал-майора В.Д. Крюченкина. Для обеспечения флангов ударной группировки в наступлении задействовалась часть сил соседних 21-й армии генерал-майора В.Н. Гордова и 38-й армии генерал-майора К.С. Москаленко. Всего северный «кулак» насчитывал 13 стрелковых и 3 кавалерийские дивизии, 8 танковых и 2 мотострелковые бригады.
С юга на Харьков предстояло наступать 6-й советской армии под командованием генерал-лейтенанта А.М. Городнянского - 253, 266, 1203,411, 47, 337, 248 и 41-я стрелковые дивизии, 5-я гвардейская, 37,38 и 48-я танковые бригады. Чтобы обеспечить его действия с юго-запада с Барвенковского плацдарма, на Красноград наносила удар армейская группа генерал-майора Л.В. Бобкина в составе 393 и 270-й стрелковых дивизий, 6-го кавалерийского корпуса и приданной ему 7-й танковой бригады.
Для развития успеха на втором этапе в полосе 6-й армии в прорыв вводились 21-й и 23-й танковые корпуса, наносившие удар в общем направлении на Люботин. Во взаимодействии с 3-м кавкорпусом им предстояло завершить окружение харьковской группировки противника. При этом 21-й танковый корпус генерала Г.И. Кузьмина— 198, 199, 64-я танковые и 4-я мотострелковая бригады —должен был развивать наступление на Змиев и на пятый-шестой день овладеть Люботином. К этому времени 23-й корпус генерала Е.Г. Пушкина — 6, 130, 131-я танковые, 23-я мотострелковая бригады — должен был выйти в район Валок. Общий состав сил южной ударной группировки: 10 стрелковых, 3 кавалерийские дивизии, 11 танковых и 2 мотострелковые бригады. В оперативном подчинении генерала Городнянского находились также 5-й и 55-й полки реактивной артиллерии.
Таким образом, в разгроме Паулюса предстояло принять участие двадцати трем стрелковым, шести кавалерийским дивизиям, девятнадцати танковым (925 танков) и четырем мотострелковым бригадам Юго-Западного фронта. Главный удар наносился с Барвенковского выступа. Большинство танковых бригад — 560 танков — придавались стрелковым дивизиям и должны были использоваться для непосредственной поддержки пехоты в первом эшелоне. Правда, маршал Баграмян жалуется на то, что «половину из них составляли легкие танки устаревших типов и Т-60». Но это просто привычка такая у советских полководцев: раз наших бьют — значит техники либо мало, либо она плохая. Между тем все «легкие танки устаревших типов» были потеряны в 1941 году, а советская промышленность еще до начала войны полностью перешла на выпуск самых новейших машин. Отдельная танковая бригада образца 1942 года имела в своем составе 32 танка Т-34 и 21 танк  Т-60 или Т-70. Что здесь составляет большую половину — посчитать нетрудно.

Маршал Москаленко, наоборот, вспоминает, что ознакомившись с данными о составе сил, которые планировалось привлечь к наступлению, «испытал чувство огромной радости. Впервые с начала Великой Отечественной войны мне предстояло участвовать в наступательной операции, в которой мы превосходили противника по численности в живой силе, по количеству артиллерии и танков, не уступали ему в авиации. Например, никогда не было на нашем фронте такого количества танков непосредственной поддержки пехоты».
Южному фронту активных задач не ставилось. Две его правофланговые армии должны были жесткой обороной обеспечить наступление Юго-Западного фронта на Харьков от возможных ударов противника на Барвенково с юга. 57-я армия генерал-лейтенанта К.П. Подласа в составе пяти стрелковых дивизий, усиленных тремя полками РГК и отдельным танковым батальоном, защищала 80-километровый фронт на южном фасе выступа. 9-я армия генерал-майора Ф.М. Харитонова — шесть стрелковых дивизий, одна стрелковая, 121-я и 15-я танковые бригады, пять артполков РГК — на южном и юго-восточном. Позади них располагался резерв командующего Южным фронтом: 5-й кавкорпус генерала И.А. Плиева и 12-я танковая бригада.
Кроме того, в случае необходимости боевые действия 57-й и 9-й армии могли поддержать резервные 2-й кавалерийский корпус, две стрелковые дивизии и 92-й тяжелый танковый батальон, размещенные на стыке двух фронтов.
Прорыв немецкой обороны и развитие успеха поддерживала вся фронтовая и армейская авиация Юго-Западного фронта — 656 самолетов; кроме того, для обеспечения наступления южной ударной группировки привлекались 233 машины из состава Южного фронта.
Как видим, план советского командования в Харьковской операции преследовал решительные цели и обеспечивался серьезными силами. По мнению советских историков, существенным его недостатком являлось то, что район, из которого наносился главный удар, был выбран неудачно — фланг и тыл наступавших отсюда войск оказались очень уязвимыми. Враг, «готовившийся к нанесению главного удара на юге, считал одной из своих ближайших задач ликвидацию Барвенковского выступа».
Но ведь эта опасность при планировании прогнозировалась, и только для прикрытия южной ударной группировки с фланга выделялось в общей сложности 15 стрелковых, 6 кавалерийских дивизий, 3 танковые, 1 стрелковая и 1 мотострелковая бригады, которым было приказано «создать прочную оборону, развитую в глубину, с продуманной системой противотанковой защиты, с максимальным развитием инженерных сооружений, противотанковых и противопехотных препятствий и широким приспособлением к обороне населенных пунктов».
В директиве № 00275 от 28 апреля, подписанной Тимошенко, Хрущевым и Багрямяном, в частности, указывалось, что «...возможна попытка противника ликвидировать Барвенково-Лозовский выступ и одновременно предпринять наступление в направлении Харькова, Купянска с целью выхода на основные коммуникации наших армий, действующих на внутренних крыльях фронтов Юго-Западного направления». Другое дело, что эти приказы и директивы менялись по несколько раз в день, а советский план составлялся безотносительно к противнику; немцев Тимошенко в принципе считал неспособными к каким-либо активным действиям, а «прогнозы строились больше на догадках, нежели на реальных сведениях».
«Как это ни странно, Военный совет фронта уже не считал противника опасным, — вспоминает бывший командующий 38-й армией, —... меня усиленно уверяли, что противостоящий враг слаб и что мы имеем все необходимое для его разгрома. Военный совет Юго-Западного направления был убежден в непогрешимости своей оценки сил противостоящего врага».
Готовность к наступлению назначалась к исходу 4 мая, но из-за несвоевременного прибытия пополнения и поступления вооружения срок начала операции перенесли на 12 мая.
* * *
В это время немецкое командование для создания более благоприятных условий для летнего наступления готовилось, в свою очередь, к операции по ликвидации Барвенковского выступа. 10 мая Паулюс представил фон Боку план «Фридерикус». Он должен был осуществляться наступлением его 6-й армии из района севернее Балаклеи и армейской группы Клейста (1-я танковая, 17-я полевая армии) из районов Славянска, Краматорска в общем направлении через Барвенково на Изюм. Цель операции — «срезать» Барвенковский выступ, восстановить линию фронта по Северскому Донцу и овладеть плацдармами на восточном берегу в районе Изюма. Немецкие части пополнялись личным составом и техникой, из Франции перебрасывались новые пехотные и танковые дивизии.
При этом, в отличие от красных командиров, германские никогда не жалели сил на прочное удержание уже занятых рубежей и на совершенствование обороны. На Харьковском направлении главная полоса последней имела две-три позиции общей глубиной 6—7 км. Основу каждой из них составляли опорные пункты и узлы сопротивления, созданные вокруг населенных пунктов. Вторая оборонительная полоса была построена в 10—15 км от переднего края, тыловая — в 20—25 км по рубежу населенных пунктов Змиев, Чугуев, Липцы, Черемошное. Хорошо развитая система обороны и огневого взаимодействия позволяла Паулюсу держать весь фронт предстоящего советского наступления шестью пехотными дивизиями, остальные части находились на тыловых рубежах, готовые оказать поддержку на любом участке.
К тому же от многочисленных перебежчиков немцы без всякой разведки знали подробности подготовки советского наступления. Например, командир одного из батальонов 294-й пехотной дивизии записывал в дневнике:
«Сегодняшний перебежчик принес сведения, что русские хотят наступать 15 мая. Ну, до этого времени мы будем готовы. Пусть тогда приходят...
...Сегодня у нас было целых 10 перебежчиков. Из них 8 азиатов и 2 русских. Последние принадлежали к инженерной разведке, которая имела задачу выяснить условия перехода Бабки танками. В Молодовой уже построены штурмовые мосты для танков. Следовательно, мы с большой определенностью можем считаться с тем, что русские будут атаковать наш участок танками...
Сообщения о подготовке русского наступления усиливаются. Перебежчики нам приносят много существенных новостей — часто, может быть, преувеличенных, но в основном верных. Постройка мостов, их всего 7, и одна переправа указывают на то, что наступление будет произведено против нашего участка». Это только на участке одного немецкого батальона! К тому же перегруппировка и сосредоточение советских войск велись без соблюдения мер секретности, маскировки и длились почти 30 суток.
Говорят, маршал Б.М. Шапошников, навсегда покидая Генштаб, просил Ставку воздержаться от Харьковской операции, считая ее рискованной и малоподготовленной. Но Сталин, по свидетельству Василевского, «дал разрешение на ее проведение и приказал Генштабу считать операцию делом направления, т. е. — делом Тимошенко, и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться...». Что касается Тимошенко, то сей полководец с 2-классным образованием никогда ни в чем не сомневался и всегда был готов сражаться до последнего своего солдата.
В канун наступления командующий созвал в Купянске совещание командиров; еще раз заверив их в слабости противника, он говорил о полном преимуществе своих армий — как в живой силе, гак и в техническом обеспечении. На этом же совещании прозвучали слова: «Уже одно то, что товарищ Сталин, наш великий друг и учитель, одобрил наступательные планы фронта, может служить верным залогом в предстоящем успехе нашего наступления!»
Итак, высочайшее одобрение получено — какие могут быть сомнения?
«...во всех частях и подразделениях армий фронта поздно вечером 11 мая были проведены митинги, партийные и комсомольские собрания, на которых боевые задачи войск были доведены до сознания каждого бойца. Приказ о переходе к активным боевым действиям был встречен с большим воодушевлением», — пишет Баграмян. Предстоящее наступление гордо именовалось «операцией по полному и окончательному освобождению Украины от немецко-фашистских захватчиков».
«Дух оптимизма... витал на командном пункте фронта», — вспоминает Москаленко.
* * *
Наступление войск ударных группировок Юго-Западного фронта началось в 7.30 утра 12 мая, за 6 дней до начала запланированной немцами операции «Фридерикус», после часовой артиллерийской подготовки.
На северном участке были брошены в бой в первом эшелоне 11 стрелковых дивизий при поддержке 7 танковых бригад и 20 артиллерийских полков ПК. Буквально сразу выяснилось, что значительное число огневых точек противника подавить не удалось, кроме того, «их оказалось намного больше, чем предполагалось, и это была первая неожиданность для наших войск. В результате стрелковые подразделения и танки первых эшелонов были встречены плотным огнем». Легкой победы не получалось, немецкую оборону пришлось прогрызать. Тем не менее, к концу дня фланговые 21-я и 38-я армии прорвали главную полосу и продвинулись на 6—10 км. Менее успешно наступала «ударная» армия Рябышева, которой удалось вклиниться в оборону противника лишь на 2 км, при том, что здесь на одну наступающую дивизию приходилось 2,5 км фронта прорыва, количество орудий и минометов на 1 км составляло 59,5 единицы, танков — 12. Окрыленный своим успехом, генерал Москаленко предложил передать подвижную группу 38-й армии, но штаб фронта решил, что все и так складывается удачно: фланги Рябышева надежно обеспечены и теперь ему ничто не мешает «переть» прямо на Харьков. Надо сказать, войскам трех советских армий противостояли в этот день 79-я и 294-я пехотные дивизии и один пехотный полк 71-й дивизии противника.
Благоприятно складывались дела и у южной ударной группировки. Шесть советских дивизий при поддержке 200 танков и 14 полков РГК к полудню сломили сопротивление двух немецких пехотных дивизий и бригады венгров. Во второй половине дня на Красноградском направлении в прорыв был введен 6-й кавкорпус с приданной ему танковой бригадой. К вечеру войска Городнянского и Бобкина на 40-километровом участке вклинились вглубь немецкой обороны на 12—15 км, достигнув второго оборонительного рубежа, созданного на возвышенном западном берегу реки Орель. Немцы бросили сюда все, что было под рукой, в том числе трофейные команды и строительные подразделения, а генерал Городнянский начал выдвижение двух дивизий второго эшелона. Танковые корпуса оставались на месте, хотя находились уже в 35 км от линии фронта.
Продвижению советских войск благоприятствовало практически полное отсутствие у противника авиации. Основные силы 4-го воздушного флота были задействованы в это время гораздо южнее, помогая Манштейну громить Крымский фронт. Поэтому советская авиация работала в условиях чистого неба, обеспечивая прикрытие и поддержку обеих ударных группировок. Анализируя итоги первого дня боев, Тимошенко и его штаб пришли к выводу, что в целом наступление развивается по плану.
Генерал Паулюс, оценив обстановку, начал перегруппировку своих сил. На южный участок он направил один пехотный полк 113-й дивизии, одновременно из Харькова против 38-й армии начали выдвижение 3-я и 23-я танковые дивизии (у Паулюса их оказалось две) и три полка пехоты. Из Крыма под Харьков началась переброска воздушных эскадр Рихтгофена.
13 мая советское наступление продолжалось. На южном участке фронт прорыва был расширен до 55 км, а глубина достигла 25—50 км. Сопротивление противника здесь стало заметно ослабевать, создались благоприятные условия для ввода подвижной группы. Стремительный и мощный удар двух танковых корпусов — около 300 машин — мог оказаться именно сейчас весьма эффективным. Однако командование ЮЗФ, введенное в заблуждение данными собственной разведки о сосредоточении в районе Змиева крупной танковой группировки противника, решило придержать корпуса в рукаве и ввести их в прорыв с выходом стрелковых дивизий на рубеж реки Берестовая, до которой предстояло еще пройти с боями 15 км.
На севере 28-я армия преодолела главную полосу вражеской обороны и вышла на подступы к Харькову, на линию высот, обступающих город с востока. Войска Москаленко в первой половине дня продвинулись еще на 6 км. С этого момента советский «график» начал ломаться. В 13 часов немцы, сосредоточив в течение ночи и первой половины дня две подвижные группировки, нанесли удар с двух сторон по стыку 38-й армии с ее правым соседом. В одну группу вошли 3-я танковая дивизия и два полка пехоты, вторую составили 23-я танковая дивизия и один полк пехоты. «Такого сильного удара массы танков с пехотой... ударная группа 38-й армии не выдержала» и оказалась отброшенной на исходные позиции.
Чтобы вовсе не потерять выгодный плацдарм на западном берегу Северского Донца, Тимошенко приказал из резерва 28-й армии перебросить к Москаленко 162-ю стрелковую дивизию и 6-ю гвардейскую танковую бригаду. В итоге «ударная группа» одной только 38-й армии составила 5 стрелковых дивизий, 4 танковые и 1 мотострелковую бригады, около 200 танков, свыше 500 орудий и минометов, прикрываемых с воздуха  100 самолетами. Поэтому «несмотря на многократное (?) численное превосходство (?) противника (который наносил контрудар тремя дивизиями с примерно 300 танками. — Авт.), воины 38-й армии оказали ему стойкое сопротивление, — сообщает официальная история армии, — и уничтожили за один день 139 танков».
Прямо с утра 14 мая — так утверждает Баграмян — германская авиация захватила господство в воздухе, стоило прибыть на театр военных действий 3-й истребительной эскадре. В дальнейшем немцы довели количество самолетов до 580 (в том числе 180 истребителей, 310 бомбардировщиков, 90 разведчиков).
889 советских самолетов (350 истребителей, 85 штурмовиков, 444 бомбардировщика, 10 разведчиков) ничего не смогли реально противопоставить такому «подавляющему превосходству» противника.
Армия Москаленко в этот день «прочно закрепилась» и более всего была озабочена сохранением стыка с соседом, куда продолжали бить две немецкие танковые дивизии. Войска 21-й армии топтались на месте, укладывая солдат в лобовых атаках на укрепленные пункты и высотки, обороняемые 79-й пехотной дивизией. Дошло до того, что главкому пришлось «не без назидания» объяснять генералу Гордову, что узлы сопротивления противника не надо брать в лоб, их необходимо блокировать и обходить, всеми силами форсируя наступление. Дивизии Рябышева продвинулись еще на 6—8 км и вышли к тыловому рубежу немецкой обороны, проходившему по рекам Харьков и Муром.
По плану операции наступил момент ввода в прорыв подвижной группы, состоявшей из 3-го кавкорпуса и 38-й стрелковой дивизии. Но из-за плохой организации управления эти соединения не успели сосредоточиться на исходном рубеже. Штабы соединений и штаб Тимошенко находились в отдалении от передовой — иногда их разделяли 20—30 км и более, радиосвязь работала безобразно, позывные частей перепутались, «и в этой общей сумятице всеобщего воодушевления мало кто догадывался, что управление войсками уже потеряно».
Тем временем с юга 6-я советская армия вышла на рубеж, отстоящий не более чем на 35—40 км от южных предместий Харькова.
Между тем отсутствие активных действий на других участках фронта и возвращение Рихтгофена позволило немецкому командованию беспрепятственно перебрасывать к местам прорыва свои резервы. Командир 6-го кавкорпуса генерал Носков сообщил, что на Красноградском направлении противник ввел еще один полк, «теперь уже конников контратаковали два пехотных полка (!)». Интересно, что наши мемуаристы, оперируя с советской стороны дивизиями, корпусами и сотнями танков, подсчитывают каждый немецкий полк. Видимо, не зря, если три кавалерийских дивизии и танковая бригада отражают атаки двух германских пехотных полков.
Утром 15 мая Паулюс ввел в бой против 21-й армии 168-ю пехотную дивизию, переброшенную на автомашинах из Белгорода. На юге после упорных боев немцы отошли на западный берег реки Берестовой и взорвали мосты. К исходу дня из Полтавы на этот рубеж прибыла свежая 305-я дивизия. Таким образом, 4 дня войскам генералов Городнянского и Бобкина противостояли 3 пехотные дивизии противника.
Два последующих дня бои северной советской группировки носили в основном оборонительный характер. Немцы оказывали «бешенное сопротивление... предприняв несколько остервенелых контратак». Еще один штамп: «наши» сражаются героически, «враги» — остервенело. 17 мая «для отражения продолжающегося натиска на 28-ю армию» генерал Рябышев был вынужден ввести в сражение основные силы 3-го гвардейского кавалерийского корпуса. Теперь северная группа израсходовала все свои резервы, и 17 советских дивизий и 8 танковых бригад «героически» сдерживают «остервенелого» врага — пять пехотных и две танковые дивизии.
На юге возможность ввести в бой подвижную группу появилась только к вечеру 16 мая, когда 266-я дивизия полковника А.А. Таванцева переправилась через Берестовую и захватила плацдарм. Но из-за позднего паводка река сильно разлилась, а широкая заболоченная пойма, вязкие берега и дно делали ее серьезным препятствием для танков. Нужно было восстанавливать мосты, и генерал Городняиский отложил ввод танковых корпусов до утра. В это же время группа Бобкина форсировала реку и охватила с трех сторон Красноград. Немцы, тем не менее, четырьмя пехотными дивизиями еще удерживали свой последний рубеж.
Наступление левого крыла Юго-Западного фронта действительно поставило войска Паулюса в тяжелое положение. Но, с другой стороны, немецкое командование, имевшее достаточные силы для наступления, быстро оценило благоприятные стороны создавшегося положения. Гальдер убедил Гитлера, что армейская группа Клейста может нанести русским контрудар и тем самым превратить оборонительное сражение в победу германского оружия. Фюрер приказал Клейсту выдвинуть свою танковую армию на ударные позиции против южного фаса Барвенковского выступа.
С 13 по 16 мая в полосу действий 57-й и 9-й советских армий были выдвинуты крупные силы, сведенные на этом участке в два армейских и один моторизованный корпус. 3-й мотокорпус имел в своем составе 5 дивизий, в том числе 14-ю танковую и 60-ю моторизованную. Главные силы этого соединения сосредоточились на 20-километровом участке Петровка, Громовая Балка. 44-й армейский корпус в составе четырех пехотных и 16-й танковой дивизии занял позиции в районе Былбасовка, Соболевка. Западнее разместился 52-й корпус, из двух пехотных дивизий и 500-го штрафного батальона.
Советская разведка проглядела подготовку группы Клейста. О ее существовании, конечно, знали и даже поднимали вопрос о потенциальной опасности «краматорской группировки противника», по рассматривали его в чисто умозрительной плоскости. Как свидетельствует маршал Москаленко, при планировании Харьковской операции армейская группа Клейста по существу не принималась в расчет, «с ее стороны, по мнению командования 57-й и 9-й армий, разделяемому штабом фронта и направления, нельзя было ожидать активных действий в ближайшее время, тем более в направлении на север». Соответственно - и не ожидали.
С учетом того, что «нет реальной угрозы» со стороны противника в полосе действий правого крыла Южного фронта на Барвенковском направлении, войскам Юго-Западного фронта было приказано 17 мая продолжить наступление на Харьков. На левом ударном крыле войска 6-й армии ночью восстановили на Берестовой разрушенные мосты, и с утра командующий начал вводить в действие 21-й и 23-й танковые корпуса. Танки вклинились в немецкую оборону на 12—15 км и в районе станции Власовка перерезали железную дорогу Харьков—Красноград. Группа Бобкина продолжала биться за Красноград, она далеко оторвалась от тыловых баз и начала ощущать нехватку боеприпасов. Никто еще и не подозревал, что сражение уже проиграно Удар группы Клейста оказался для 9-й армии и командования Южного фронта совершенно неожиданным, хотя именно отражение этого удара являлось единственной задачей генералов Малиновского, Харитонова и Подласа. На рассвете 17 мая после полуторачасовой артподготовки немцы перешли в наступление в полосе 9-й армии на двух направлениях: из района Петровки — на Барвенково и со стороны Славянска — на Долгенькую. Уже к 8 часам утра советская «оборона» была прорвана на обоих направлениях на глубину 6—8 км.
Германская авиация разбомбила вспомогательный пункт управления и узел связи армии в Долгенькой, здесь же проходил «прямой провод» от Малиновского к Подласу — так что и с 57-й армией у штаба фронта связи больше не было. Командарм-9 к полудню переехал на основной КП в Каменку, но и там враги «оборвали провода», а радиосредств не хватало, и генерал Харитонов вовсе перебрался на восточный берег Донца. Штаб 9-й армии потерял управление войсками, а вверенные его заботам части вынуждены были вести бои изолированно, без взаимодействия между собой и с резервами армии и фронта.
Здесь самое время остановиться и задаться вопросом, а где, собственно, созданная красными командирами «прочная оборона, развитая в глубину...» и прочая? Ведь совсем рядом немецкая пехота демонстрирует, что закопавшись хорошенько в землю одной дивизией можно успешно держать оборону против трех-четырех дивизий противника, и никакими танками эту пехоту из земли не выкуришь. Конечно, по числу бойцов советская дивизия уступала германской, по плотность немецкой обороны под Харьковом составляла 20—25 км на дивизию, в иных местах и поболее. У генерала Харитонова одна дивизия держала в среднем 10 км фронта, это не считая находившегося у него в тылу кавалерийского корпуса Плиева и трех танковых бригад.
Все дело в том, что хотя на создание своих оборонительных рубежей противники потратили одинаковое время, подходу них к этому делу был разным. Развитую во всех отношениях оборонительную полосу советские войска так и не построили — фактически она представляла собой систему опорных пунктов и узлов сопротивления, слабо оборудованных в инженерном отношении. На всем 170-километровом фронте обороны 9-й и 57-й армий было установлено всего 11 км проволочных заграждений, противотанковые заграждения не создавались вовсе. Общая глубина этого убожества не превышала 3—4 км. Никаких промежуточных и тыловых рубежей не существовало.
Но и это не самое главное. Генерал-лейтенант инженерных войск И.П. Галицкий оставил замечательные воспоминания, в которых вполне справедливо указывал: «Хорошо известно, что без войск любой подготовленный, самый совершенный оборонительный рубеж не имеет практической ценности. Это не более, чем местность, изрытая окопами, противотанковыми рвами, с разбросанными на большом пространстве оборони тельными сооружениями. Лишь с занятием его войсками он превращается в грозную преграду для врага».
Оборона 9-й советской армии и была этим рубежом «без войск», как, впрочем, и без окопов и рвов. По инициативе генерала Харитонова, одобренной командующим фронтом, его войска вовсе не оборонялись, а с 7 по 15 мая проводили свое собственное маленькое наступление с целью овладеть сильным укрепленным узлом сопротивления в районе Маяков. И так увлеклись, что к осуществлению этой затеи постепенно были привлечены значительные силы, в том числе почти все армейские резервы и 5-й кавкорпус, составлявший резерв фронта (!) — те самые резервы, которые по плану предназначались для ликвидации возможного прорыва противника на Барвенковском направлении. При этом Тимошенко и Хрущев знали о самодеятельности своих подчиненных, но не сочли нужным ограничивать инициативу столь опытных в военном деле товарищей, как Малиновский и Харитонов.
В итоге операция в районе Маяков провалилась, советские соединения понесли большие потери (численный состав дивизий сократился до 5—7 тыс. человек, по сути, это были уже разбитые дивизии) и к моменту перехода в наступление группы Клейста занять оборону не успели.
Пресловутая «активная оборона» на деле вновь обернулась «фиктивной обороной». К 17 часам немцы взяли Барвенково, к вечеру — продвинулись на 20—25 км. Нависла угроза над тылами 57-й армии и всей ударной группировки Юго-Западного фронта. Командование Южного фронта, потеряв связь с подчиненными войсками, более или менее разобралось в обстановке и сообщило се главкому только к исходу дня. Таким образом, лишь вечером 17 мая штаб направления получил информацию о мощном ударе противника на южном фасе Барвенковского выступа. К этому времени Клейст своим танковым кулаком не только завершил прорыв тактической обороны, но и добился успехов оперативного значения.

Сразу же после получения тревожных сообщений маршал Тимошенко известил Ставку Верховного Главнокомандования и попросил укрепить Южный фронт резервами. Москва выделила одну стрелковую дивизию и две танковые бригады и разрешила перебросить еще одну дивизию с Ворошиловградского направления, но прибыть в район боевых действий они могли не ранее 20—21 мая. Правда Тимошенко, по словам маршала Г.К. Жукова, не сообщил о том, что создалась реальная угроза окружения его армий. И вообще «Военный совет Юго-Западного направления большого беспокойства не проявил...». Сложившаяся ситуация требовала срочно сворачивать наступательную операцию Юго-Западного фронта и совместно с Южным фронтом заняться ликвидацией прорыва немецкой группировки. Но штаб направления не имел реального представления об обстановке, не смог правильно оценить силы и намерения противника, наступавшего в полосе 9-й армии
Исполнявший обязанности начальника Генерального штаба генерал А.А. Василевский внес в Ставку предложение о немедленном прекращении наступления. Верховный после телефонных переговоров с Военным советом Юго-Западного направления, заявившем о намерении продолжать успешно начатую операцию и одновременно принять меры по отражению Краматорской группировки противника, отклонил предложение Генштаба.
В итоге Тимошенко подчинил Южному фронту 2-й кавалерийский корпус полковника Г.А. Ковалева и приказал генералу Малиновскому силами двух кавкорпусов, двух стрелковых дивизий и трех танковых бригад 57-й и 9-й армий нанести контрудар по прорвавшемуся противнику и восстановить положение. Одновременно из резерва главкома выдвигалась 343-я стрелковая дивизия и 92-й тяжелый танковый батальон с задачей занять обороту на южных подступах к Изюму. Остальным войскам Юго-Западного фронта было приказано продолжать наступление на Харьков.
18 мая кризис в полосе 9-й армии продолжал обостряться. Приказ Тимошенко о нанесении контрудара войска Южного фронта выполнить не смогли. Ко времени его получения корпус генерала Плиева уже полностью втянулся в оборонительные бои и не имел возможности сосредоточить силы на одном направлении, корпус Ковалева был отброшен 60-й мотодивизией, штаб генерала Харитонова полностью потерял управление своими дивизиями, а штаб Малиновского не имел связи ни с Харитоновым, ни с кавкорпусами. Немцы с утра нарастили удар из Барвенково, сломили сопротивление 5-го кавкорпуса и 51-й стрелковой дивизии и уже к 10 часам овладели Каменкой и южной частью Изюма. Разбитые части 9-й армии начали разрозненно отходить на рубеж Северского Донца, а танки Клейста стали продвигаться на запад вдоль правого берега реки.
В Москве Василевский снова предложил остановить Харьковскую операцию и повернуть ударную группировку на юг для отпора врагу. И вновь это предложение было отклонено после того, как Сталин переговорил с Тимошенко. Много лет спустя в известном докладе на XX съезде партии Хрущев утверждал, что именно Сталин упорно отказывался дать разрешение войскам Юго-Западного фронта выйти из-под удара и перейти к обороне.
А пока и Хрущев, и Тимошенко бодро рапортовали, что отвлекать основные силы 6-й армии и группы Бобкина для отражения удара Клейста нет никакой необходимости. Во всяком случае, в боевом донесении командования Юго-Западного фронта, подписанном Тимошенко, Хрущевым и Баграмяном, ни слова, ни сказано о необходимости прекратить наступление на Харьков. Войска южной ударной группировки, по выражению Москаленко, «сами лезли в мешок, в пасть к врагу».    •
Только во второй половине дня 19 мая Тимошенко принял запоздалое решение приостановить наступление 6-й армии, закрепиться на достигнутых рубежах, вывести из боя основную группировку войск и концентрическим ударом 6, 57, 9-й армий разгромить прорвавшегося в их тылы противника.
Вновь созданной армейской группе, в которую включалась и группа Бобкина, под командованием генерал-лейтенанта Ф.Я. Костенко в составе пяти стрелковых дивизий, 6-го кавалерийского корпуса и трех танковых бригад была поставлена задача прочной обороной достигнутых рубежей обеспечить с запада наступление войск 57-й и 6-й армий.
Армии Городнянского в составе пяти стрелковых дивизий, двух танковых корпусов и 37-й отдельной танковой бригады надлежало, прикрывшись рекой Северский Донец с севера, главные силы скрытно развернуть к утру 21 мая на рубеже Большая Андреевка, Петровское и нанести удар в общем направлении на восток.
57-я армия получила задачу, прикрываясь частью сил с запада, тремя стрелковыми дивизиями, одной танковой бригадой и 2-м кавалерийским корпусом ударить по флангу прорвавшейся группировки противника в обход Барвенкова с юга.
9-й армии предписывалось, сдерживая противника на рубеже реки Северский Донец, наступать основными силами из района Студенки на запад. Кроме того, навстречу войскам, выходящим из окружения, предстояло нанести удар группе, которую возглавил заместитель командующего 38-й армией генерал-майор Г.И. Шерстюк. В составе одной стрелковой дивизии и трех танковых бригад она должна была наступать с востока в направлении Чепель, Лозовенька, а четыре левофланговые дивизии генерала Москаленко— нанести удар на Змиев. В общем, наступают абсолютно все!
«Ничего не скажешь, — пишет маршал Москаленко, — замысел был смелый, и представлялся он авторам простым и реальным. На деле все обстояло не так просто. Прежде всего, необходимо было в ограниченное время произвести перегруппировку больших масс войск, разбросанных на большом пространстве. А мы... тогда еще не умели делать это должным образом».
Довольно странно звучат такие по-детски непосредственные объяснения своих военных неудач. Тот же Москаленко учился военному делу более двадцати лет,  дослужился до генерала, участвовал в Финской кампании, в Отечественной войне — с первого дня на фронте (а год здесь засчитывается за три), командовал полком, бригадой, корпусом. И вот выясняется, что «еще не умеет» и «не хватает опыта». Генерал Паулюс, напротив, — штабист, никогда ничем не командовавший (короткое время «руководил» экспериментальным моторизованным батальоном), назначение в 6-ю армию получил 18 января 1942 года — и все умеет делать «должным образом».
Сколько же надо учиться нашим полководцам? Может, сначала лучше получить образование, а потом уж браться командовать армиями и фронтами? Немцы-то, оказывается, все это время «...бешено рвались вперед. А мы словно рассчитывали, что они останутся на уже занятых ими позициях на период перегруппировки наших войск». Выполнять распоряжения главкома начали в ночь на 20-е, да и то лишь те, до кого оно дошло.
Клейст между тем продолжал «резать» основание Барвенковского выступа. 21 мая, измотав и обескровив северную советскую группировку, Паулюс перебросил 3-ю и 23-ю танковые дивизии на северный фас. На следующий день они форсировали Северский Донец и начали движение к югу. 22 мая германские ударные группы соединились в 10 км южнее Балаклеи, перерезав последние коммуникации, связывавшие войска 6-й и 57-й армий с тылом. Капкан захлопнулся, в окружении оказалось более четверти миллиона советских солдат и офицеров.
Поскольку на действия наших частей и соединений отрицательно влияло отсутствие единого командования, маршал Тимошенко принял решение войска 6-й, 57-й армий и армейской группы Бобкина свести воедино под единым командованием генерала Костенко. Главной задачей этой южной группы войск, как ее назвали, было ударом на Савинцы прорвать кольцо окружения и выйти на левый берег Северского Донца. Одновременно с этим войска левого крыла 38-й армии, усиленные сводным танковым корпусом — это прибыли свежие бригады из резерва Ставки, получили приказ наступать навстречу частям, прорывающимся из окружения.

В ночь на 24 мая спешно производилась перегруппировка и сосредоточение войск. Но утром немцы опять нас опередили, возобновив наступление на широком фронте, стремясь расширить пробитый коридор и расчленить окруженную группировку на отдельные, изолированные друг от друга части. Попытка деблокировать их извне силами 38-й армии также не удалась. До 29 мая советские соединения вели борьбу в окружении при полном господстве противника в воздухе, нехватке горючего, боеприпасов и продовольствия. Лишь небольшим группам удалось просочиться на восточный берег Донца — из окружения вышли всего около 22 тыс. человек.
В боях погибли генералы Ф.Я. Костенко, К.П. Подлас, А.Ф. Анисов, А.М. Городнянский, А.И. Власов, Л.В. Бобкин, З.Ю. Кутлин и др. Основные силы 20 стрелковых, 7 кавалерийских дивизий и 14 танковых бригад оказались либо уничтожены, либо пленены. Потери на конец мая, по неполным советским данным, составили почти 280тыс. человек (из них 171 тыс. — безвозвратно), 652 танка, 1646 орудий, 3278 минометов. Немцы раструбили о захвате 240 тыс. пленных, 2026 орудий, 1240 танков, сами потерян при этом не более 20 тысяч убитыми и ранеными. Фюрер наградил Паулюса Рыцарским крестом и послал поздравление, в котором выражал «восхищение успехом 6-йармии, сумевшей разгромить численно превосходящего противника».
Одновременно с ликвидацией Барвенковского выступа северо-восточнее Харькова на Волчанском направлении немцы окончательно обескровили войска Рябышева и Москаленко. Разбитые дивизии 28-й и правого фланга 38-й армий вернулись в те же окопы, откуда 12 мая начинали свое наступление. При этом, по утверждению генерала армии СМ. Штеменко, 28-й армии «угрожало окружение, и она отходила, можно сказать, неорганизованно, так как управление войсками было потеряно». Командовавший в ту пору 226-й стрелковой дивизией генерал А.В. Горбатов меланхолично отмстил: «Вторая половина мая прошла для нас в обороне и безрезультативных попытках взять высоту 199,0».
«Для запланированного немецкого наступления, — резюмирует Типпельскирх, — попытка русских помешать ему была только желанным началом. Ослабление оборонительной мощи русских, которого было не так-то легко добиться, должно было существенно облегчить первые операции».
* * *
Докладывая Верховному Главнокомандующему об итогах операции, неразлучная троица (Тимошенко, Хрущев и Баграмян) всю вину за ее провал, как водится, возложила на своих подчиненных:
«Поражение 9-й армии в значительной мере явилось результатом несостоятельности командования этой армии для управления войсками в сложных условиях (курсив наш. — Авт). Разведка всех видов 9-й армии и Южного фронта своевременно не вскрыла готовящегося удара и этим лишила командование возможности принять дополнительные меры для отражения удара противника по 9-й армии.
...Командование армий и часть командиров корпусов и дивизий со своими штабами оказались несостоятельными руководить войсками в сложных условиях боя (курсив наш. — Авт.). Как правило, руководящий командный состав армий, корпусов и дивизий в ответственные моменты операций и боя не руководил соединениями войск, а разъезжал по подразделениям. Так происходило в группе генерала Костенко и 6-й армии в период полуокружения и окружения, когда командующий армией уезжал в одну дивизию, член Военного совета — в другую, а начальник штаба — в третью.
Примерно этому же порядку следовало командование корпусов и дивизий.
Таким образом, централизованное управление целыми соединениями терялось и этим срывались намеченные действия. Нужно учесть, что все это происходило в самый напряженный момент обстановки, когда требовалось приложить максимум усилий по нацеливанию частей армий на выход из окружения и организации взаимодействия между родами войск на поле боя».
Никудышные достались нашему триумвирату войска. В результате «хорошо задуманное и организованное наступление на Харьков оказалось не вполне обеспеченным от ударов противника на Барвенковском направлении».
«Все прекрасно было в бане, только не было воды».
В целом все написанное в докладе соответствует действительности, за исключением одного дополнения: в списках «несостоятельных» командиров первыми по праву должны были бы стоять фамилии и должности самих подписантов, так замечательно все задумавших и организовавших.
Кстати, а где было «в период полуокружения и окружения» командование фронта и направления? Из дневника маршальского адъютанта видно, что 22 и 23 мая, т. е. «в самый напряженный момент обстановки, когда требовалось приложить максимум действия для нацеливания частей», Тимошенко находился не в штабе, откуда должен был руководить войсками, а в 38-й армии и на переправах через Ссверский Донец. У Тимошенко вообще прослеживается такая привычка: в кризисных ситуациях бросать управление и уезжать на природу. Самое замечательное, что здесь же «встретили командующего Южным фронтом Малиновского». И вот два командующих фронтом «управляют» переправой у Ивановки! Снова согласимся с содокладчиками: «Такое самоустранение от руководства войсками армий в целом окончательно приводило к потере  управления войсками и порождало стихийность в боевых действиях на поле боя (курсив наш. — Авт.)».
Когда умер Сталин, а Хрущев стал во главе Коммунистической партии и Советского правительства, появилась возможность валить все «на начальство». Да что там, можно было самому диктовать историю. Под пристальным вниманием генсека появилась на свет 6-томная «История Великой Отечественной войны Советского Союза», в которой о харьковских событиях рассказывается следующее:
«Военный совет Юго-Западного направления принял решение прекратить дальнейшее наступление на Харьков и, быстро перегруппировав войска, создать сильную группу для отражения контрудара группы «Клейст». Ставка Верховного Главнокомандования не утвердила это отвечавшее обстановке решение и потребовала.., силами Юго-Западного фронта продолжать наступление на Харьков, а 9-й и 57-й армиям Южного фронта и имевшимися на этом направлении резервами отразить контрудар противника». Далее сообщается, что прозорливый член Военного совета Н.С. Хрущев «с решением Ставки не согласился... обратился непосредственно к Верховному Главнокомандующему с предложением немедленно прекратить наступление на Харьков (курсив наш. — Авт.), а основные усилия Юго-Западного фронта сосредоточить для отражения контрудара противника. Но Ставка настаивала на выполнении ранее отданных приказов». В редакционную комиссию фундаментального труда очень естественно вписался закадычный друг Баграмян.

После брежневского переворота советская историческая наука доказала, что главным полководцем войны был герой Малой земли, а с Хрущевым в ходе Харьковской операции Верховный Главнокомандующий ни разу «непосредственно» не общался и вообще мнение его по военным вопросам не ценил ни в грош. Уже будучи на пенсии, Никита Сергеевич в своих «Воспоминаниях» обиделся на маршала Василевского — это он, оказывается, неправильно информировал Сталина: «...безусловно, не смогу обойти своего разговора с Василевским. Он произвел на меня тогда тяжелое впечатление. Я считал, что катастрофы, которая разыгралась под Барвенково, можно было бы избежать, если бы Василевский занял позицию, которую ему надлежало занять. Он мог занять другую позицию, но не занял ее и тем самым, считаю, приложил руку к гибели тысяч бойцов Красной Армии в Харьковской операции... Василевский, поступив неправильно, не выполнил своего долга воина и не пошел с докладом к Сталину во время Харьковской операции».
Но это будет после.
Пока же для сталинских «братьев и сестер» Совинформбюро состряпало очередную брехню под названием «О боях на Харьковском направлении». Сообщалось, что советское наступление на харьковском направлении было предпринято с целью сорвать германское наступление на Ростов, о котором своевременно узнало наше командование. При этом захват Харькова «не входил в планы», и теперь, после двух недель боев, «можно сказать, что основная задача, поставленная Советским Командованием, — предупредить и сорвать удар немецко-фашистских войск — выполнена». (В письме Военному совету Юго-Западного фронта Сталин указывал: «Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе — с потерей 18—20 дивизий, которую пережил фронт и продолжает еще переживать, то я боюсь, что с вами поступили бы очень круто». Верховный давал Тимошенко шанс исправиться.) Немцы, согласно официальной сводке, потеряли убитыми и пленными около 90 тыс. человек, 540 танков, не менее 1500 орудий, до 200 самолетов, советские войска—«убитыми до 6 тыс. пропавшими без вести 70 тыс. человек», 300 танков, 832 орудия и 124 самолета. На население, привыкшее читать между строк, эти новости произвели гнетущее впечатление.
Алксандр Верт, корреспондент английской газеты «Санди Таймс», аккредитованный в СССР в годы войны, также подтверждает, что Харьковское сражение власти пытались преподнести как победу Красной Армии, для чего «в начале июня иностранных корреспондентов специально возили в лагерь военнопленных близ Горького: но те 600—700 пленных, которых нам показали, были, несомненно, захвачены на первом этапе Харьковской операции — т. е. в ходе советского наступления 12—17 мая. Большинство их, хотя и проклинали свое «невезение», держались, несмотря ни на что, чрезвычайно нахально; они твердили, что в 1942 году Германия разобьет Россию и ни на минуту не соглашались поверить в своевременность открытия какого-либо второго фронта».
А вот товарищу Сталину теперь, после крупных поражений в Крыму и под Харьковом, очень захотелось в это поверить. О скором возвращении в Прибалтику можно было забыть. Верховному срочно понадобилась военная помощь западных союзников, и Молотов — время сразу нашлось — на стратегическом бомбардировщике ТБ-7 вылетел 20 мая в Лондон для заключения уже полгода обсуждаемого договора. Ему вновь был предложен проект, в котором отсутствовал вопрос о границах СССР. Молотов, считая его «пустой декларацией», запросил Сталина. Ответ последовал незамедлительно: «Согласись без этого». И советское правительство «согласилось не настаивать на включение в договор пункта о признании Англией западных границ СССР 1941 года». Договор был подписан 26 мая. Вслед за этим наш министр иностранных дел направил стопы в Вашингтон договариваться об открытии второго фронта.
Обсуждение вопроса завершилось принятием СССР и США соглашения от 11 июня, а также англо-советского коммюнике от 12 июня 1942 года. В этих документах, опубликованных в мировой и советской прессе, впервые официально говорилось о намерении союзников открыть второй фронт в Европе. Хочется подчеркнуть, что это был именно договор о намерениях, сформулированный в коммюнике следующим образом: «...между обеими странами была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 г.».
Более того, во избежание недоразумений, Черчилль вручил Молотову меморандум, в котором однозначно указывал, что британское правительство не собирается пускаться в военные авантюры только ради того, чтобы получить второй Дюнкерк: «Мы готовимся к десанту на континенте в августе или сентябре 1942 года. Как уже было ранее разъяснено, главным фактором, ограничивающим размеры десантных сил, является наличие специальных десантных средств. Однако ясно, что если бы мы ради того, чтобы предпринять действия любой ценой, пустились бы на некоторую операцию, которая окончилась бы катастрофой и дала бы противнику возможность торжествовать по поводу нашего провала, то это не принесло бы пользы ни делу русских, ни делу союзников в целом. Заранее невозможно сказать, будет ли положение таким, что станет возможно осуществить эту операцию, когда наступит указанный срок. Поэтому мы не можем дать никаких обещаний в этом вопросе (курсив наш. — Авт.). Но, если указанная операция окажется разумной и обоснованной, мы не поколеблемся осуществить свои планы».
Вполне трезвая постановка вопроса: декларациями Гитлера не разобьешь. Конечно, «наши специалисты» быстро доказали, что «в Англии бездействовала двухмиллионная армия», а Черчилль злонамеренно преувеличивал технические трудности, которые «якобы стояли на пути организации крупного десанта на Европейский материк».
Тем не менее, подписание соглашений имело огромное значение. Для поднятия духа армии и народа это событие, как сказали бы сегодня, сопровождалось шумной рекламной кампанией.

* * *

В конце мая советская Ставка поставила перед войсками Юго-Западного фронта задачу перейти к обороне на рубеже Волчанск, Балаклея и далее по левому берегу реки Северский Донец, прочно закрепиться силами 21, 28, 38 и 9-й армий и не допустить развития наступления противника из района Харькова на восток. С 5 по 9 июня фронт был усилен новыми резервами — 7 стрелковых дивизий, 4 отдельные танковые бригады, 4, 13 и 24-й танковые корпуса. Всего на ЮЗФ насчитывалось 30 стрелковых дивизий и две стрелковые бригады, пять танковых и два кавалерийских корпуса, восемь отдельных танковых бригад.
Противостоявшая им 6-я немецкая армия в полосе от Изюма до Волчанска имела 14 пехотных, 3 танковые и 1 моторизованную дивизию. Германское командование готовилось к проведению двух частных наступательных операций, которые должны были создать благоприятную в оперативном плане обстановку для развертывания крупного летнего наступления.
Сначала предполагалась силами 6-й армии реализовать план «Вильгельм» против 28-й и правого фланга 38-й советских армий. В ходе второй операции под кодовым названием «Фридерикус II» немцы рассчитывали ударами трех группировок по сходящимся направлениям расчленить войска 38-й и 9-й армии, уничтожить их на правом берегу реки Оскол, а затем захватить плацдарм в районе Купянска на ее восточном берегу. Основные свои силы Паулюс сосредоточивал против 38-й армии генерала Москаленко. Штаб Тимошенко, предвидя, что противник может предпринять удар из района Чугуева на Купянск, сузил полосу обороны 38-й армии до 60 км (10 км на дивизию) и передал сюда свежие стрелковые и танковые пополнения, в том числе еще три танковые и две мотострелковые бригады, три артиллерийских и гвардейский минометный полки.
10 июня в 4 часа утра после 45-минутной артподготовки ударные германские группировки, поддержанные авиацией, атаковали 28-ю армию в районе Волчанска и правый фланг 38-й армии из-под Чугуева. Немцы стремились окружить и уничтожить главные силы 28-й армии в междуречье Северского Донца и Великого Бурлука. Не выдержав «сильного удара превосходящих сил противника» — у Рябышева сидели в обороне за водной преградой 8 стрелковых и 3 кавалерийские дивизии в два эшелона, 1 мотострелковая, 7 танковых бригад; у Москаленко 8 стрелковых дивизий, 3 мотострелковые бригады и 6 танковых — 28-я армия начала отходить на восток. Войскам правого фланга 38-й армии удалось остановить продвижение противника в направлении на Купянск, но они не смогли предотвратить глубокого вклинения танков и мотопехоты вдоль западного берега реки Большой Бурлак на северо-восток во фланг 28-й армии.
Маршал Тимошенко уже не рассказывает истории о слабости врага, а неустанно просит у Сталина подкрепления. Начальник Оперативного управления Генштаба генерал С.М. Штеменко не один раз наблюдал переговоры Верховного со штабом Юго-Западного направления:
«— Стрелковых дивизий не можем дать, — говорил он Военному совету Юго-Западного направления при переговорах по прямому проводу 13 июня 1942 года, так как у нас нет теперь готовых дивизий. Придется обойтись собственными силами, улучшить управление войсками.
Поскольку С.К. Тимошенко не раз ссылался на мощь танковых сил противника, Верховный Главнокомандующий указал:
—Танков у вас больше, чем у противника. Беда в том, что они либо стоят у вас, либо пускаются в бой разрозненно, отдельными бригадами. Ставка предлагает вам сосредоточить действия 22-го танкового корпуса, 23-го танкового корпуса где-либо в одном месте, скажем, в районе Великого Бурлука, и ударить по танковым группам противника. Если бы танковые корпуса действовали сосредоточенно и большой массой, у вас не было бы той картины, которая создалась...
Главком направления... пехоту и вооружение все-таки настойчиво просил. На это Верховный Главнокомандующий еще раз, уже письменно, вынужден был ответить: «...у Ставки нет готовых к бою новых дивизий... Наши ресурсы по вооружению ограничены, и учтите, что кроме вашего фронта, есть еще у нас другие фронты... Воевать надо не числом, а умением».
Но не получается у унтер-маршала ни числом, ни умением, ни даже «сосредоточить в одном месте».
Чтобы не допустить продвижения противника, пытавшегося окружить главные силы генерала Рябышева, Тимошенко принял решение организовать мощный контрудар по прорвавшейся немецкой группировке, состоявшей из трех танковых и одной мотодивизии, основными силами танковых корпусов. Для этой цели создавалась оперативная танковая группа в составе 13, 22 и 23-го корпусов и двух стрелковых дивизий под общим командованием генерала Е.Г. Пушкина.
Однако объединить усилия корпусов, включенных и группу по времени и месту, на практике не удалось. Танковые соединения вели боевые действия на изолированных направлениях и без взаимодействия. 22-й танковых корпус генерала А.А. Шамшина вступил в сражение станками противника, прорвавшимися через боевые порядки 38-й армии. Контратаками части корпуса заставили неприятеля отказаться от наступления на Купянском направлении, но и сами понесли немалые потери.
«Танковые бригады нанесли свой удар в лоб. Между тем были вполне возможны и обходные маневры, которые, несомненно, дали бы лучший результат. Но они не были нами заранее спланированы», — этого командарм-38 тоже пока еще не умеет. Гораздо позже он разберется, что «...важна не только умелая организация наступления, но и способность видеть в ходе проведения операции те или иные тенденции ее развития, распознавать признаки возникающей угрозы и вовремя предотвращать ее. К сожалению, в описываемый период войны мы еще далеко не всегда обладали таким умением и еще только накапливали тот драгоценный опыт, который впоследствии сыграл огромную роль в разгроме врага».
13-й танковый корпус генерала П.Е. Шурова и 23-й корпус полковника А.М. Хасина вели боевые действия в составе 28-й армии. Корпуса были использованы в основном во втором эшелоне с целью отражения атакующего противника с заранее подготовленных позиций огнем танков с места, что принесло свои плоды. Такая тактика наносила противнику больше потерь, чем контратаки. Танкисты задержали продвижение немецких частей и обеспечили армии возможность организованно отойти и занять новый оборонительный рубеж. За 4 дня боев корпус Шурова потерял 72 танка из имевшихся 126 машин, записав на свой счет 119 танков, 33 орудия и 76 автомашин неприятеля.
4-й и 24-й танковые корпуса находились в резерве Юго-Западного фронта. Корпуса часто перегруппировывались из одного района в другой, но участия в оборонительном сражении не приняли. К 14 июня немцев удалось остановить в 35 км от Волчанска, на короткое время на фронте наступило затишье.
20 июня Тимошенко вновь клянчил у Ставки хотя бы одну стрелковую дивизию, на что Сталин ответил: «Если бы дивизии продавались на рынке, я бы купил для вас 5—6 дивизий, а их, к сожалению, не продают». Верховный Главнокомандующий и Генштаб в это время напряженно ждали, что вот-вот начнется наступление группы армий «Центр» на Москву.
* * *
В 60-е годы, когда Сталин давно умер, а его «культ» был развенчан Хрущевым, видные советские мемуаристы стали «смело» утверждать, что Верховный весной 1942 года допустил большую ошибку, сосредоточив основные резервы на Московском направлении. Разведка де фиксировала перегруппировку немецких войск и предупреждала о том, что главный удар противник собирается нанести на юге.
Но, во-первых, не все ли равно, что планировал враг, если его собирались упредить своим «могучим ударом».
Во-вторых, у Сталина были резоны считать, что немцы вновь попытаются взять столицу. В группе армий «Центр» по-прежнему оставалось более семидесяти дивизий (у Гитлера не было возможности пополнить их личным составом, но расформировывать соединения он запретил, и цифра выглядела достаточно грозно). На юге концентрировалось 94 дивизии, но почти треть из них составляли значительно менее боеспособные, чем германские, соединения Венгрии, Румынии и Италии. По свидетельству маршала Василевского, «это давало Ставке и Генштабу основания полагать, что с началом летнего периода противник попытается нанести решительный удар именно на Центральном направлении. Это мнение, как мне хорошо известно, разделяло командование большинства фронтов».
К тому же, для того чтобы скрыть подготовку крупного наступления на южном крыле фронта и ввести советское командование в заблуждение относительно своих планов, германский генеральный штаб разработал план фиктивной операции «Кремль», который преследовал цель создать видимость подготовки к мощному наступлению на Московском направлении.
В рамках этой операции войска группы армий «Центр» получили «Приказ о наступлении на Москву», подписанный фельдмаршалом Клюге 29 мая, в котором им вменялось: «Разгромить вражеские войска, находящиеся в районе западнее и южнее столицы противника, прочно овладеть территорией вокруг Москвы, окружив город, и тем самым лишить противника возможности оперативного использования этого района». В приказе ставились конкретные задачи 2-й и 3-й танковым армиям. 4-й, 9-й полевым армиям и 59-му армейскому корпусу.
«Вражеские дезинформаторы не останавливались ни перед чем, чтобы запутать советское командование, — сообщает Баграмян. — Планом этой операции было, в частности, предусмотрено произвести аэрофотосъемку Московских оборонительных рубежей, окраин Москвы, прилежащих районов, организовать радио-дезинформацию, усилить переброску агентов через линию Тула, Москва, Калинин и т. д.».
Так что Верховный получал разные, порой прямо противоположные донесения от своей разведки и имел основания думать, что немецкие удары в Крыму и у Харькова— всего лишь частные отвлекающие операции. Даже когда 19 июня в расположении советских войск разбился самолет с начальником оперативного отдела 23-й танковой дивизии и в руки нашего командования попал портфель с документами, раскрывающими суть операции «Блау», Сталин в эту «дезу» не поверил.
Более того, и в ноябре 1942 года, когда немцы штурмовали Сталинград и перевалы Кавказа, «величайший полководец», чтобы ни у кого не возникло и тени сомнений в правильности его «гениальной стратегии», в докладе, посвященном 25-летию Октябрьской революции, расставил всеточки над «i», объявив, что главной стратегической целью Гитлера было... обойти Москву с востока:
«Какую главную цель ставили немецкие стратеги, открывая свое летнее наступление на нашем фронте? Если судить по откликам иностранной печати, в том числе и немецкой, то можно подумать, что главная цель наступления состояла в занятии нефтяных районов Грозного и Баку. Но факты (?) решительно опровергают такое предположение. Факты говорят, что продвижение немцев в сторону нефтяных районов СССР является не главной, а вспомогательной целью.

В чем же в таком случае состояла главная цель немецкого наступления? Она состояла в том, чтобы обойти Москву с востока (вот она — прозорливость гения! — Авт.), отрезать ее от волжского и уральского тыла и потом ударить на Москву. Продвижение немцев на юг в сторону нефтяных районов имело своей вспомогательной целью не только и не столько занятие нефтяных районов, сколько отвлечение наших главных резервов на юг и ослабление Московского фронта, чтобы тем легче добиться успеха при ударе на Москву...

...Главная цель летнего наступления немцев состояла в обходе Москвы с востока и в ударе по Москве, тогда как продвижение на юг имело целью... отвлечение наших войск подальше от Москвы... Эти расчеты немцев не оправдались».
Вождь не может ошибаться. Еще 10 лет после окончания войны, имея среди множества трофеев все документы германского генштаба (впрочем, и сегодня мало кто их видел), советские историки основывали свои «научные» изыскания на сталинской версии и рисовали карты «обхода Москвы с востока».

* * *

К 21 июня германское командование закончило подготовку второй частной операции. В ней должны были принять участие 13 дивизий из состава 6-й полевой и 1-й танковой армий. Главный удар наносился из района Чугуева по правому флангу и центру 38-й армии. Здесь на Купянском направлении была задействована ударная группировка в составе трех танковых, трех пехотных и одной мотодивизии. Вторая группировка, насчитывавшая 3 пехотные дивизии, изготовилась в районе Балаклеи. Еще 3 дивизии сосредоточились южнее Изюма против 9-й армии.
В распоряжении генерала Москаленко на этот раз имелось 7 стрелковых и 1-я истребительная дивизия, 1 мотострелковая, 6 танковых бригад — около 200 танков, 15 полков РГК. На тыловом рубеже армии по реке Оскол был развернут 52-й полевой укрепленный район, в составе шести артиллерийско-пулеметных батальонов. Действовала здесь и 16-я инженерная бригада РГК спецназначения, «оснащенная», кроме всего прочего, собаками—истребителями танков. «Напряженно работали в эти дни политорганы и парторганизации... И добивались еще большей боеготовности частей и подразделений».
Как утверждает сам Москаленко, «мы знали, где готовится новое наступление... мы установили и направление главного удара, подготовленного врагом». Очень важно также то, что генерал обладал обширными познаниями в военном деле, например: «Принцип обороны прост: стоять насмерть. Так должен был стоять стрелок, пулеметчик, минометчик, каждый воин... Погибал его товарищ, убит командир, но он должен по-прежнему делать все, чтобы уничтожать врага. Он не должен отступать ни на шаг. Таков приказ... Да, нам предстояло стоять насмерть».
Правда, что касается всякой остальной мелочи, ну там оборудовать позиции, установить заграждения, то на это, как всегда, «...не хватило времени... не успели». 22 июня после часовой артподготовки и ударов авиации германские дивизии перешли в наступление. Причем атаковали как-то особенно страшно: на советские позиции «...ринулась лавина пьяных, дико орущих гитлеровцев. Вместе с пехотой в атаку в большом количестве шли танки (тоже, наверно, с пьяными экипажами. — Авт.). Ввоздух поднимались одна задругой группы фашистских самолетов (с пьяными, надо думать, пилотами. — Авт.)... Ценою тяжелых потерь, буквально устилая свой путь трупами и подбитыми танками, наступающие к полудню смогли форсировать реку Великий Бурлук».
Поэтому войска Москаленко и сам генерал «стояли насмерть» совсем недолго. Уже к концу дня 38-я армия была расчленена и отброшена со своих позиций, еще сутки спустя ее части, чтобы избежать окончательного окружения и разгрома, начали переправляться на восточный берег реки Оскол. Три левофланговые дивизии отступали разрозненно и неуправляемо, реку им пришлось форсировать в дневное время, под бомбами и вплавь, бросив всю тяжелую технику и вооружение. За Оскол пришлось отвести к 26 июня и правый фланг 9-й армии. Правда, захватить плацдарм немцам не удалось: у Тимошенко имелись в резерве еще 3 танковых корпуса.
У Паулюса не получилось организовать «котлы» на правом берегу Оскола, однако его армия нанесла несомненное поражение войскам двух советских фронтов, существенно улучшила свое оперативное положение и заняла выгодные позиции для последующих операций.
Посрамляя гитлеровских стратегов, маршал Москаленко, накопивший «драгоценного опыта», указывает, что основная цель операции «Фридерикус II» немцами достигнута не была — они не захватили плацдармы на восточном берегу реки Оскол, «и помешала тому стойкость советских войск в обороне, перечеркнувшая расчеты немецко-фашистского командования».
Между тем Гальдер 24 июня 1942 года с удовлетворением зафиксировал в дневнике: «Операция «Фридерикус II» выполнена, цель достигнута». Добившись своих целей в полосе Юго-Западного фронта, немцы приступили к переброске танковых и моторизованных дивизий 1-й танковой армии в Донбасс для подготовки наступления на Ростовском направлении.
Маршалу Москаленко вторит маршал Баграмян: «Попытки врага расчленить и разгромить наши соединения, форсировать Оскол и захватить плацдармы были сорваны». Вот где оптимизм, вот где позитивное отношение к жизни! В любой ситуации наши маршалы умели разглядеть что-то хорошее, в любом хорошем — свои заслуги. Под руководством Тимошенко, Хрущева, Малиновского, Харитонова Юго-Западный и Южный фронты понесли огромные потери в людях и технике, но зато войска противника были «обескровлены нами», германское командование «теряло драгоценное время». По версии Баграмяна, если бы они с Тимошенко не сдали немцам четверть миллиона своих бойцов, то «заправилы вермахта» начали бы летнее наступление на месяц раньше и дошли бы до Урала. .. А вот генерал Мюллер Тиллебранд утверждает, что «весьма успешные» бои на южном фланге Восточного фронта побудили германское командование начать наступательные операции преждевременно, не завершив пополнение частей личным составом.
Обстановка на южном крыле советско-германского фронта коренным образом изменилась в пользу вермахта. Победы в Крыму и под Харьковом произвели на Гитлера настолько сильное впечатление, что 28 июня он вызвал к себе Шпеера и потребовал «возобновить в прежнем объеме производство продукции ширпотреба»!
При чем здесь Баграмян? При том, что товарищ Сталин, в свою очередь, тоже «вычислил» виноватого. Им оказался генерал Баграмян!
«Товарищ Баграмян, — доводилось в директивном письме Верховного от 26 июня 1942 года, — не удовлетворяет Ставку не только как начальник штаба, призванный укреплять связь и руководство армиями, но не удовлетворяет Ставку даже и как простой информатор, обязанный честно и правдиво сообщать в Ставку о положении на фронте. Более того, т. Баграмян оказался неспособным извлечь уроки из той катастрофы, которая разразилась на Юго-Западном фронте. В течение каких-либо трех недель Юго-Западный фронт благодаря его легкомыслию не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но успел еще отдать противнику 18—20 дивизий».
Наиболее грамотный из руководителей направления был снят с должности и направлен с понижением, хорошо — не под трибунал. Тимошенко и Хрущев, конечно, допустили «ошибки», но Ставку пока «удовлетворяли».

После войны были названы еще одни виновники поражений Красной Армии — бывшие товарищи по оружию, англо-американские империалисты: «В результате бездействия союзников (!) — пишет специалист по военной дипломатии В.Л. Исраэлян, — гитлеровской армии удалось не только избежать катастрофы, но и перейти весной 1942 года в новое наступление, дойти на юге до берегов Волги».

| В НАЧАЛО | ИСТОРИЯ | ФАНТАЗИИ | ГОСТЕВАЯ |