Валерий Вохмянин. ЧЕРНЫЙ СЕНТЯБРЬ 1941-го
Газета "Слобода", выпуск от 15 сентября 2006 года , №74
65 лет назад в истории Харькова произошло, казалось бы, невозможное: к концу третьего месяца Великой Отечественной войны у ворот города стоял враг. О малоизвестных событиях тех дней рассказывает военный историк, один из создателей музея "Харьковщина в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов" Валерий Вохмянин.
То, что фашисты придут на харьковскую землю, да еще так быстро, до сентября 1941 года, могло привидеться лишь в страшном сне. Сводки сообщали о боях под Днепропетровском и западнее Киева. Большинство харьковчан верило, что фронт проходит по линии Днепра. О том, что прорвавшиеся немецкие танки уже десятый день идут по нашим тылам, в городе не догадывался никто. Или почти никто. Верхушка партийного руководства о ситуации знала, но скрывала даже от однопартийцев. С эвакуацией промышленности, сельского хозяйства и населения в Харькове тянули до последнего. Зато вовремя провели эвакуацию партаппарата. С 10 по 15 сентября город покинуло большинство работников обкома, горкома и райкомов партии вместе с семьями. Остались секретари, несколько инструкторов и заведующих отделами. Их семьи были эвакуированы тремя днями позже.
Моментом истины стало 15 сентября 1941 года. В тот день немцы завершили окружение основной группировки советских войск под Киевом. В обороне на полтавско-харьковском направлении образовался стокилометровый разрыв. Угроза быстрого, в два-три броска захвата немцами Полтавы и Харькова была реальной, как никогда. В один миг можно было потерять все: действующие предприятия, запасы сырья и продовольствия, транспорт, коммуникации и людские ресурсы.
16 сентября командир расположенной в Харькове 57-й бригады войск НКВД по охране особо важных предприятий промышленности полковник М. Соколов получил боевой приказ. Содержание его было неожиданным: немедленно занять круговую оборону в районе ХТЗ и держаться любой ценой, даже в условиях полного окружения.
Степень угрозы и безвыходность ситуации Соколов понял сразу. В Харькове его бригада охраняла военные заводы и была снабжена только стрелковым оружием. Об артиллерии, минометах и медсанбате даже не мечтали. Никому ведь и в голову не приходило, что подразделения охраны заводов окажутся единственной силой на пути танков Клейста и Гудериана. Других войск в городе не было.
Сняв охрану со всех объектов, Соколов мог прикрыть
30-километровый рубеж цепью из четырех тысяч бойцов - восемь метров фронта на каждого. В резерве оставались милиция и девять взводов истребительных батальонов НКВД с четырьмя сотнями винтовок. Остальные "ястребки" и все народное ополчение оружия не имели.
Судьба Харькова висела на волоске. 18 сентября гитлеровцы с ходу взяли Полтаву. 20 сентября их передовые части вышли на Харьковщину и заняли Красноград. В нем тоже не оказалось советских войск, за исключением народного ополчения. В последнем ушедшем из города эшелоне не хватило места Красноградскому детскому дому. Следующего поезда воспитатели и дети не дождались. Вместо него к вокзалу подкатили немецкие мотоциклисты.
Двигаться дальше, не подавив очаги сопротивления под Киевом, фашисты не рискнули. За это время маршал С. Тимошенко восстановил фронт и усилил оборону Харькова одной дивизией. Ее появление руководство города не только обрадовало, но и озадачило. Прибывший в горком партии представитель штаба с порога поинтересовался состоянием ополчения и наличием в городе запасов оружия. Узнав о девяти взводах "ястребков" и полном отсутствии запасов, он оторопел: "Чем же мы будем защищать Харьков, если и у нас оружия нет?!" Дивизия оказалась невооруженной. От немцев она могла отстреливаться разве что из командирских наганов и пистолетов "ТТ".
В конце сентября ситуация повторилась. Прибывший в Харьков по поручению Н. Хрущева генерал-майор Советников "в лоб" задал вопрос секретарю горкома В. Чураеву: "На какое количество ополченцев может рассчитывать командование при обороне города?" Чураев молчал. Еще в июле он рапортовал в ЦК о том, что в местное ополчение вступили 209 тысяч рабочих, служащих, преподавателей и студентов, докладывал о создании 85-тысячного корпуса народного ополчения. В августе сообщал о 59 тысячах ополченцев. Зато теперь, когда фронт стоял под Харьковом, их численность не знал никто: ни он, ни военный отдел горкома, ни штаб корпуса.
Обзвонив райкомы, пришли в ужас: ополчения, по сути, не существовало. Вместо дивизий районы могли выставить по 200-300 человек, включая "ястребков". Всего - до пяти батальонов, а вооруженных - не больше трех. Так появился 1-й Харьковский полк народного ополчения в 1300, а затем в 2006 бойцов под командованием бывшего комбрига погранвойск НКВД Ильи Зильпера.
Для них в городе собрали все, что могло стрелять. В городском и районных советах Осоавиахима "выгребли" трофеи Халхин-Гола и сентябрьского похода 1939 года: 1007 польских винтовок "маузер", 570 японских "арисака" и несколько тысяч патронов (отечественные к ним не подходили). В городском пункте допризывной подготовки забрали 25 учебных наганов и 180 винтовок с просверленными стволами (дыры заварили - стрелять стало можно, хоть и опасно). Полукустарным способом собрали 10 ранцевых огнеметов. Прикатили с ХТЗ два обшитых броней трактора, имитировавших танки на занятиях Осоавиахима.
Главным приобретением стали более ста танковых пулеметов "ДТ" и авиационных "ШКАС", изъятых на заводах № №183 и 135. Об этом у нас вспоминают обязательно, ведь к тому времени столько пулеметов имела уже не каждая дивизия. Так и видится лавина огня, извергаемая сотней пулеметных стволов навстречу гитлеровцам. Реальность была иной. Скорострельные "ШКАСы" (1800 выстрелов в минуту) оказались "пожирателями патронов", которых и так не хватало. Поэтому батальонам их выдали лишь половину, остальные оставили на складе. 16 октября, перед началом боев за город, комбриг Зильпер с разрешения Чураева в одной из дивизий "сменял" полсотни пулеметов на несколько ящиков патронов: стрелять по немцам чем-то надо же?
Та же история была и с харьковскими студенческими батальонами. Профессор Эпштейн, бывший студбатовец, долго не мог забыть свой запаянный австрийский "манлихер", который могло разорвать при каждом выстреле. В августе 2005 года такой же "дырявый" "манлихер" М.95 мы включили в экспозицию музея "Харьковщина в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов". Люди должны знать, чем пришлось встречать врага осенью 1941 года, и понимать, почему так произошло. Причину осенних неудач и трудностей многие видят в потерях и поражениях первых дней войны. Это не так, хотя потери Красной Армии были колоссальны. С 22 июня по 9 июля 1941 года только в Прибалтике, Белоруссии и Западной Украине было утрачено более миллиона единиц стрелкового оружия, 11 703 танка, 18 794 орудия и миномета, 3985 самолетов. Из них в Украине - 4381 танк, 5806 орудий и минометов, 1218 самолетов. Это официальные данные, а не вранье из сводок гитлеровской пропаганды. Для любой страны мира такие потери были смертельными. Но не для СССР, чей военный потенциал был огромен.
Катастрофой стало сентябрьское поражение советских войск под Киевом. В битве за столицу Украины было потеряно 28 419 орудий и минометов и свыше 1,7 миллиона стволов стрелкового оружия - больше, чем во всех приграничных сражениях от Балтики до Черного моря и в любой из операций 1941-1945 годов. После этого рады были уже и заваренным "манлихерам", и нестандартным "арисакам".
В киевском "котле" остались почти все запасы Юго-Западного фронта: 4,5 боекомплекта (бк) патронов, 3,5 бк мин, по 2-4 бк снарядов всех калибров, горючее для войск фронта на 2-4 суток, для ВВС - на 14 дней, продовольствие - на 16 суток. Проблемой стали теперь и несколько ящиков патронов для харьковских ополченцев.
Но главной трагедией была потеря людей. В окружение попали штабы фронта и армий, более 40 дивизий, бригады, полки и отдельные батальоны - 452 тысячи человек боевого состава. Там же остались запасные и железнодорожные части, войска НКВД по охране тыла, госпитали с ранеными, армейские и фронтовые тылы, маршевые пополнения. Их численность не называл никто и никогда. Еще хуже - с мобилизованными, которые не успели добраться до своих частей. В военкоматах они числились призванными, у немцев - военнопленными, в памяти родных и близких навсегда остались не вернувшимися с фронта. И только статистика до сих пор относит их к потерям гражданского населения. Происходившее в "котле" невозможно изобразить ни в одном фильме: не хватит ни техники, ни массовки. Лишенные управления войска, деморализованные тылы, забитые машинами и повозками дороги, непроходимая толчея у переправ, комдивы с винтовками в руках в роли взводных, одиночки и группы, блуждающие по лесам или идущие на прорыв...
Грех не вспомнить о 116-й стрелковой дивизии. Видя в Харьковском историческом музее ее знамя, многие удивляются: "Почему в таком хорошем состоянии?" Да потому, что в дивизии оно было уже третьим по счету. То, с которым начинали войну, было сплошь иссечено пулями и осколками: 116-я - одна из тех, что оказались в окружении под Киевом. В сентябре 1941 года дивизия была раздавлена наступавшими с кременчугского плацдарма гитлеровцами и исчезла из сводок и донесений. Из нескольких тысяч ее бойцов и командиров из окружения вышли пятеро: два офицера и три солдата. Они вынесли знамя части. Дивизия была сформирована заново. В августе 1943 года она освобождала наш город и стала Харьковской.
А в 1941-м из "котла" выбирались неделями, а потом и месяцами. 30 ноября из окружения вышли 27 человек батальонного комиссара Слуцкого из 4-й дивизии войск НКВД (входила в состав 37-й армии генерала А. Власова, оборонявшей непосредственно Киев и Киевский укрепрайон): 14 коммунистов, 8 комсомольцев и 5 беспартийных. Все с оружием, боеприпасами и снаряжением. Партийных документов не сохранили трое. За 67 суток отряд Слуцкого прошел по занятой врагом территории около 700 километров , питаясь кониной, вырытым в поле картофелем, грибами и ягодами. Хлеба не видели 22 дня.
Но добраться удавалось не всем. По свидетельству Ефросиньи Сушко, в ноябре 1941 года под Липцами одна из таких групп - до 80 обессилевших красноармейцев, двигавшихся в сторону Белгорода, - столкнулась с вражеской автоколонной. На том поле все они и полегли. Фашисты стреляли, не сходя с машин: пленные были им уже не нужны...
Подробности тех событий сегодня мало кто знает. Еще меньше тех, кто решается об этом рассказывать. "Кому нужна ваша правда, если она мешает нам жить?" - вопрошал А. Епишев, бывший в 1941 году первым секретарем Харьковского обкома и горкома КП(б)У. Но если мы забудем об этом сегодня, то кто и о чем будет помнить завтра?
Ответом должно было стать создание музея "Харьковщина в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов". Городу он обошелся в 2 млн. гривень. Почти треть миллиона собрали харьковчане, которым небезразлична память о минувшей войне. Деньги перечисляли все - от бывшего губернатора до школьников и пенсионеров.
В 2003-2004 годах руководству города и области музей виделся не только как хранилище памяти о прошлом, но и как региональный центр изучения одного из сложнейших периодов истории края. Работающий, к тому же, в активном режиме: не просто открывать двери перед заезжими посетителями, а идти к людям и нести им правду, какой бы тяжелой и неудобной она ни была. По мысли тогдашнего губернатора Е. Кушнарева, только так можно донести до молодежи объективные знания, избавиться от груза старых и опасности возникновения новых мифов.
Частью работы музейного центра был уникальный издательский проект - ежегодный выпуск сборников неопубликованных документов и ранее недоступных материалов с грифами "Секретно" и "Для служебного пользования". Их появление могло стать подлинным прорывом и открытием, ведь этих материалов не видело и не держало в руках большинство наших преподавателей и историков. Об остальных нечего и говорить. В области такие сборники не издавались 40 лет. Недорогое, но нужное и чрезвычайно информативное издание должны были получить все библиотеки и школы не только Харькова, но и области.
Материалы первого из таких сборников использованы в этой статье. Он подготовлен еще в 2004 году, но до сих пор существует в единственном экземпляре. Ни ветераны, ни учебные заведения не получили его ни к 60-летию Победы, ни к 65-летию начала Великой Отечественной войны. Перспектив попасть в руки читателя уникальный сборник не имеет и сегодня. А жаль...
|
|
|
Газета "Слобода", выпуск от 08 декабря 2006 года , №98
25 октября 1941 года центр Харькова опустел. По безлюдной улице Карла Либкнехта (ныне — Сумская) сквозь моросящий дождь медленно ехали чужие мотоциклисты. Под сапогами немецкой пехоты хрустели осколки стекол, битый кирпич и патронные гильзы. Позади были четыре месяца Великой Отечественной войны. Впереди — фашистская оккупация.
Об обороне и обстоятельствах сдачи Харькова в октябре 1941 года у нас говорят редко и невнятно, хотя речь — не о Жмеринке и Кобеляках, а о втором по величине городе Украины. Пожелтевшие сборники воспоминаний советских времен рассказывают об упорных пяти—шестидневных боях за удержание города. Сама собой напрашивается мысль: «Будь для обороны больше сил, Харьков не сдали бы никогда. Чем мы хуже Москвы, Ленинграда или Тулы?» Мысль патриотическая, но от истины далекая. Именно она лежит в основе предложений об учреждении знака «За оборону Харькова» и порождает сожаления о неполученном звании «Город-герой».
Источники посвежее смотрят на это иначе. Изданная к 350-летию города «Історія міста Харкова ХХ століття» об обороне в октябре 1941 года рассказывает по-научному сухо — всего пятью абзацами. В киевских изданиях вы не найдете и этого. В 900-страничном итоговом фолианте «Безсмертя. Книга Пам’яті України», выпущенном в 2000 году под редакцией главного фронтовика страны, народного депутата и члена КПУ генерала И. Герасимова, о боях на Харьковщине — три «тощих» абзаца. Самого Харькова не видно и в микроскоп. Зато оборона Донбасса и Сталино (Донецка) расписана на восьми страницах. Вот где, оказывается, решалась судьба войны и всей Украины — на берегах Кальмиуса, среди донецких терриконов. Зато Харьков и Харьковщину уже давно и целенаправленно «выталкивают» из истории войны.
Что же в действительности происходило возле Харькова осенью 1941 года? Что из написанного в книгах — миф, а что — реальность? О причинах быстрого выхода гитлеровцев на подступы к городу речь шла в материале «Черный сентябрь 1941-го» («Слобода» № 74, 15.09.2006).
Сегодня — продолжение разговора о тех событиях.
Откроем пожелтевшие томики отредактированных воспоминаний «В боях за Харьковщину» и сборники испещренных многоточиями документов «Харьковщина в годы Великой Отечественной войны», которые уже 40 лет служат главными источниками информации о том периоде. Вы не догадываетесь, что стоит за многоточиями? Рука цензора вычеркивала негатив и все, что могло быть неправильно понято или неверно истолковано. «Неправильно думающими» и «некорректно пишущими» оказывались не только резавшие правду-матку солдаты-окопники, но и прославленные маршалы и партработники.
Пересказывать напечатанное не будем. Лучше впервые посмотрим на то, что в эти книги не вошло.
Полковник Н. Рудницкий, в 1941-м — начальник мобилизационно-экономического отдела Харьковского облвоенкомата:
— Харьковский военный округ не был приграничным, но подготовку к мобилизации мы начали до 22 июня 1941 года. 10 июня командующий округом генерал А. Смирнов по указанию правительства собрал в Чугуеве совещание командиров частей Харьковского гарнизона с участием облвоенкома Я. Маслова. Сообщив о сложившейся военной обстановке, он приказал привести в полную боевую готовность воинские части и мобилизационные планы.
20 июня в 7.00 Маслов поднял по тревоге весь личный состав областного и районных военкоматов. В облвоенкомате (Коцарская, 56) в присутствии начальника оргмобработы округа Шевченко он сообщил об обстановке и приказе командующего и отпустил собравшихся. Это было самое короткое совещание в истории военкомата. Все немедленно умчались на свои места выполнять приказ.
Опыт у нас был. До войны мы дважды частично выполняли мобилизационный план: в августе 1938-го — при комплектовании войск, направляемых для разгрома японцев у озера Хасан, и в сентябре 1939-го — при проведении больших учебных сборов с призывом военнообязанных и поставкой лошадей, повозок и автотранспорта. О том, что до начала войны оставалось менее двух суток, мы даже не догадывались.
В 4.00 22 июня 1941 года командующий поднял по тревоге части гарнизона, облвоенкомат, штаб МПВО и сообщил первому секретарю обкома А. Епишеву о боях на границе. В 5.00 Маслов вскрыл пакет с мобпланом, в 7.00 — уже докладывал о начале работы по мобилизации людей и техники. В 16 часов председатель облисполкома П. Свинаренко вскрыл конверт с планом мобилизации экономики области.
В первую очередь мы отмобилизовывали части 18-й армии, развернутой на базе округа. К 15 августа призвали 13 175 человек младшего комсостава и 55 235 рядовых, начали формирование новых частей и маршевых пополнений. По нарядам округа в области было мобилизовано еще 19 798 человек комсостава и 168 111 рядовых.
Лошадей в войска поставили втрое больше предусмотренного — 48 536, повозок — 9 915, автотранспорт — согласно плану: 729 легковых автомашин, 3 903 грузовых ГАЗ-АА и 1 303 ЗИС-5, 174 спецмашины, 249 автоприцепов, 437 тракторов, 243 мотоцикла.
Патриотический порыв был невероятным, случаев уклонения от призыва — единицы (в 1943-м было по-другому: маршевые роты приходилось пополнять уже не только призывниками и выписанными из госпиталей, но и, чего греха таить, за счет лиц, задержанных при проверках поездов, театров, рынков и других мест).
В августе город наводнили беженцы и раненые. Население увеличилось с 900 тысяч до полутора миллионов, появились продовольственные трудности и перебои с хлебом, развилась спекуляция. Для исправления положения были предприняты экстренные меры: к выпечке хлеба подключили кондитерские предприятия, в школе № 13 на Карла Маркса создали эвакопункт. В сутки он выдавал беженцам десятки тысяч пайков и обедов, а поезда для отправки людей подавались на Южный вокзал каждый час.
Находившиеся с июля в Харькове ЦК КП(б)У и правительство Украины в начале октября выехали в Купянск, а затем — в Воронеж, штаб Харьковского военного округа — в Сталинград. Обязанности начальника гарнизона до 20 октября исполнял облвоенком Маслов, после чего город был передан начальнику обороны Харькова генералу И. Маршалкову.
В. Рыбалов, в 1941-м — секретарь Харьковского горкома КП(б)У:
— В июле в город начали возвращаться товарищи, направленные в 1940 году на работу в Западную Украину, Белоруссию и Прибалтику. Из Львова прибыл контуженный М. Гамалия — инструктор военного отдела, спортсмен, здоровяк и красавец. Вид его был ужасный: голова подергивалась, изо рта вместо слов вылетали лишь отдельные звуки. В записках он приводил потрясающие факты: дороги, по которым отступал их госпиталь, были забиты машинами и подводами, а над ними носились фашистские самолеты, обстреливая все без разбора — и госпитали, и мирное население. Из Риги прибыл А. Глазырин, который рассказывал то же самое. Фашисты всюду действовали одинаково.
Такая информация поступала все чаще. При выходе из окружения погиб бывший директор Харьковского главпочтамта И. Александров, работавший во Львове начальником областного управления связи. Пропал без вести инструктор нашего и Львовского горкомов Н. Моторин. Под Смоленском пал смертью храбрых председатель Харьковского областного совета Осоавиахима полковник Свиридов. В 1937-м он был несправедливо уволен из армии, на фронт ушел добровольцем. Прощаясь, сказал: «Кто чего стоит, легче всего проверить в бою. Хотел бы, чтобы товарищи, которые так со мной поступили, были столь же полны решимости идти в бой за Родину, как я».
16 июля над Харьковом появился первый немецкий самолет-разведчик. Покружил над городом и улетел. В тот же день мы обсудили мероприятия на случай бомбежки. Убежищ не хватало. Следовало форсировать переоборудование подвалов, но для больших масс людей этого было недостаточно. По примеру Киева мы начали рыть щели во дворах и скверах.
С 20 июля немцы летали над городом уже ежедневно: нагло, на большой высоте, в одно и то же время. Зенитки огня по ним не открывали, истребители их не преследовали. Люди шли и звонили в горком и райкомы, требуя положить этому конец. Все привыкли думать, что, где бы вражеский самолет ни появлялся, ему навстречу должны лететь наши истребители и непременно сбивать. А если фашисты чувствуют себя в небе спокойно, значит, кто-то что-то не додумал или прошляпил. В голове у населения не укладывалось, что у нас чего-то нет или не хватает. «Как это нет? — удивлялись посетители. — Мы же выполняли все, что от нас требовало правительство, не считались в работе ни с трудом, ни со временем. Почему же у нас недостаток в самолетах?!»
Приходилось разъяснять, хотя мы и сами понимали не все. Ведь еще недавно сверху говорили, что если нам навяжут войну, то воевать будем на территории противника. Где же те шесть залпов, которыми собирались ответить на каждый залп врага? Было обидно, до боли обидно за Родину, за свою семью и за себя.
Первый авианалет вечером 27 июля застал врасплох. Немцев прозевали. Дежуривший по горкому партии Н. Клименко услышал непривычный гул моторов, выглянул в окно и увидел шесть бомбардировщиков, летевших со стороны Госпрома. С криком «Самолеты!» он помчался в кабинет секретаря горкома В. Чураева. Воздушную тревогу объявили уже в разгар бомбежки, но жертв и разрушений тогда не было: бомбы упали на городское кладбище на Пушкинской. Немцы явно метили в авиазавод, но промахнулись.
По мнению Чураева, маскировочные работы велись в городе вяло, со светомаскировкой дело обстояло скверно. 4—5 августа мы совершили несколько полетов и осмотрели Харьков с высоты 500—2000 метров. Примитивность наших маскировочных ухищрений была очевидна. Разрисованные вербами и березками стены цехов и складов обмануть летчиков не могли: крыши остались незамаскированными, а контуры цехов и планировка заводской территории резко отличались от жилых кварталов. Во дворах ХТЗ, «Серпа и молота» и других заводов мы заметили незамаскированную продукцию, а на Баварии — «спрятанные» между деревьями зенитки. Ночью заводы демаскировали фонари, горевшие в цехах с незатемненными стеклянными крышами. Делая шторы и щиты для окон, одни директора о крышах забыли, а другие не могли придумать способ маскировки. Особенно демаскировали себя ХЭМЗ, ХТЗ и танковый завод № 183, цеха которых были огромными.
Вблизи аэродрома в Рогани с высоты 2000 метров мы заметили 5—6 «пней» гигантского диаметра, торчавших посреди голого поля. Сразу поняли — горловины бензохранилищ. Поверить в то, что это — пни деревьев, мог только глупец. Такая «маскировка» пользы не приносила, лишь изобличала наше невежество.
По итогам полетов мы 6 августа провели бюро горкома, пригласив на него директоров крупных заводов, и приняли решение об улучшении маскировки и светомаскировки. В числе прочего запретили ходить ночью с карманными фонарями, курить и зажигать спички на улицах. Вечером того же дня немцы совершили второй авианалет, накрыв бомбами левую сторону проспекта Сталина (ныне Московский) от площади Тевелева (Конституции) до Харьковского моста. Один дом был разрушен полностью, два повреждены. Несколько любопытных пренебрегли убежищем и были ранены, один погиб. 14 августа город подвергся третьей бомбежке. Целью, как и в первый раз, был авиазавод. Первый заход оказался неточным: бомбы снова упали на кладбище и крематорий, а одна разрушила школу на улице Чайковского. Вторым заходом фашисты завод накрыли, но прямых попаданий не добились. Бомбы рвались в 5—8 метрах от механического и фюзеляжного цехов, ранив несколько человек. Даже после этого рабочие от станков не ушли, предприятие продолжало работать.
Над Баварией один бомбардировщик был подбит зенитками и рухнул в районе Люботина. Восторгу харьковчан не было границ, ведь эта победа была первой. Оптимисты считали, что враг теперь и носа в Харьков не сунет. Более сведущие говорили кратко: «Летать будут осторожнее». Они оказались правы. Немцы перешли к ночным бомбежкам — более жестоким и разрушительным.
Газета "Слобода", выпуск от 12 декабря 2006 года , №99
Публикуя изъятые цензурой фрагменты воспоминаний полковника Н. Рудницкого и секретаря горкома партии В. Рыбалова («Слобода», № 98, 8.12.2006 г.), мы понимали, на что идем. По мысли идеологов прошлого, эта часть правды о Великой Отечественной войне и событиях, происходивших в Харькове летом-осенью 1941 года, не должна была прозвучать никогда.
Называя точное количество мобилизованных летом 1941 года на Харьковщине, Рудницкий не только выдавал «страшную военную тайну» (раскрывал довоенный мобилизационный потенциал области), но и ставил под сомнение тезис о численном превосходстве врага. Вдруг кто-то задумается: если только в нашем регионе за короткий срок было призвано несколько сот тысяч людей, то сколько же тогда призвали во всем СССР? Вопрос резонный: к 1 июля 1941 года армию пополнили 5,8 миллиона человек, до конца года — 7,2 миллиона. Значит, численное превосходство врага было ликвидировано...
Что могут подумать люди, узнав о совещании в штабе Харьковского военного округа 10 июня 1941 года или о том, что Харьковский военкомат был поднят по тревоге за два дня до начала войны? Не дай бог, начнут выяснять, какие совещания проводились в других округах и когда были подняты по тревоге остальные военкоматы? А вдруг свяжут совещание 10 июня с якобы имеющейся на одном из планов советского Генштаба загадочной надписью: «Наступление начать 12.6»?
А что пишет бывший секретарь горкома Рыбалов?! «Сообщения о приближении самолетов постоянно опаздывали и ставили штаб МПВО в глупое положение: сигнал тревоги совпадал с начавшейся бомбежкой, что делало его бесполезным, вызывало возмущение, насмешки и недоверие к оборонным мероприятиям», — вот его слова. Он что, с ума сошел? Убрать немедленно! И про безнаказанно летавшие над Харьковом немецкие самолеты, и про скверную маскировку и не стреляющие зенитки!
А ведь зенитки летом 1941 года упорно не стреляли не из-за головотяпства начальства, как полагали тогда харьковчане. И не из-за того, что зенитчики не хотели раньше времени обнаруживать места установки пушек, как могут подумать сегодня знатоки военного дела. Орудия просто «не доставали» немцев над Харьковом — не только на шести-восьми километрах, где обычно летали осторожные «фрицы», но и ниже.
К началу войны Красная Армия имела 7200 дальнобойных 76- и 85-миллиметровых зениток образца 1928, 1931, 1938 и 1939 годов. Вот только в Харьков ни одна из них не попала. Прикрывавший город 56-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион был вооружен 76-миллиметровыми зенитными орудиями образца 1915 года — первыми русскими зенитками («пушками Лендера»), созданными для борьбы с немецкими «альбатросами» и «фоккерами» в период Первой мировой войны. С тех пор скорость и высота полета самолетов увеличились в 2,5—3 раза. Еще в 1927 году артиллерийские спецы сделали вывод: «Существующая 76-миллиметровая пушка на высоте 4000—5000 метров практически бессильна». Именно эти орудия и защищали небо над Харьковом. К 20 октября их осталось всего пять.
Теперь понятно, почему никто и никогда не называл количество сбитых над Харьковом фашистских самолетов? Вспоминают только о первом, подбитом 14 августа над Баварией и рухнувшем в районе Люботина. После этого гитлеровцы перешли к ночным авиаударам по городу.
Вспоминает В. Рыбалов, в 1941-м — секретарь Харьковского горкома КП(б)У:
— 22 августа 1941 года около 23.00 в кабинет второго секретаря горкома партии В. Чураева позвонил начальник штаба МПВО майор Л. Гильман и сообщил о приближении шестерых бомбардировщиков. Сразу после этого в центре завыла сирена — сигнал воздушной тревоги. Это был четвертый (и первый ночной) налет на город. Зенитки вступали в бой постепенно: Бавария, Холодная Гора, станции «Балашовка» и «Левада», сад Шевченко. Огонь вели все 24 орудия зенитного дивизиона. Целью налета был центр города.
Первая фугаска грохнула в районе площади Тевелева (ныне Конституции). Прямым попаданием раскололо 4-этажный дом № 3 в Плетневском переулке. Убитых не было, но из находившихся на крыше бойцов группы самозащиты двоих оглушило взрывом, а третий получил ожоги при тушении зажигательной бомбы. Взрывы фугасок повредили дом № 1 в Плетневском переулке и несколько зданий в переулке Короленко, где было двое убитых и несколько раненых.
Мелкими термитными «зажигалками» фашисты засыпали Дом Красной Армии, библиотеку университета, гостиницы «Красная» и «Астория». Благодаря самоотверженной работе групп самозащиты все здания, кроме библиотеки, удалось спасти от огня. А вот библиотека сгорела полностью: своей группы самозащиты она не имела, сбрасывать с ее крыши бомбы было некому. Пожарные из-за недостатка воды огонь потушить не смогли, но пожар локализовали, не дав распространиться на соседние здания.
31 августа девять бомбардировщиков совершили второй ночной налет. Он был сильнее предыдущих и на долгие годы оставил след в моей памяти. Сбросив осветительные бомбы, фашисты сделали три захода, обрушив фугасные бомбы на район городской электростанции на Красношкольной набережной. Электростанция не пострадала. Часть бомб упала рядом с ней в реку Харьков, а основная масса накрыла жилые дома на Красношкольной набережной, улице Руставели, в переулке Короленко и на проспекте Сталина (ныне Московский). Было разбито до двух десятков зданий и кинотеатр на углу Короленко и проспекта Сталина. Почти вся левая сторона проспекта от площади Тевелева до Харьковского моста была сметена бомбами: из 17 домов остались шесть. Жертв оказалось много.
По установившейся практике, почти все работники горкома тотчас выехали к местам бомбежки. Мне выпало ехать на проспект Сталина. Картина была жуткой. На месте небольших старинных домиков — груды развалин, из которых бойцы МПВО при свете факелов извлекали изувеченные тела. Трупы укладывали здесь же, на тротуаре, а раненых грузили в машины «скорой помощи». Без содрогания смотреть на происходившее было невозможно.
Так закончился август 1941 года. Начинался сентябрь, который принес еще больше горя и несчастий. Налеты следовали все чаще и стали массированными. С целью деморализации населения бомбили уже не только заводы и важные объекты, но и прилегающие районы, и центральные улицы. Под бомбами проходила и эвакуация города.
Тогда же активизировалось сооружение укрепрайона на реке Орель по границе Харьковской, Днепропетровской и Полтавской областей. Еще в июле решением бюро горкома партии туда было направлено 60 тысяч харьковчан. В укрепрайон мне пришлось выезжать дважды — для устранения недостатков в работе и организации быта находившихся там людей. Сигналы о плохой организации работ и тяжелых условиях жизни стали поступать дней через пять после начала строительства.
Прибыв в Зачепиловку, мы объехали рубеж, побывав в Семеновке, Сомовке, Залинейном, Орчике, Павловке и Михайловке. Жалобы подтвердились. Люди спали на голом полу, питания не было — кормились самостоятельно, кто как мог, хлеба не хватало, медпункты отсутствовали. Обеспеченность лопатами, ломами и кирками была недостаточной, и все продвигалось очень медленно. В ряде случаев это происходило по вине инженеров, которые из-за большого фронта работ не успевали трассировать противотанковые рвы и укрепления.
Вопросы организации питания и ночлега мы решили с Зачепиловским райкомом партии и райисполкомом, а производственные — в штабе строительства. Проследить за выполнением обещанного остался инструктор строительного отдела обкома партии Жердев. А заведующий горздравотделом Сухарев не просто послал туда своего представителя, но и отправил с ним трех врачей. Я тогда еще подумал: «Вот если бы все относились к делу так, как Сухарев!»
Второй раз я побывал в укрепрайоне в начале сентября. При переходе работающих на территорию Днепропетровской и Полтавской областей снабжение продуктами снова нарушилось: у соседей закончились фонды на питание, их райцентры ощущали трудности с продовольствием, и кормить наших людей им было нечем. Продукты решили завозить автотранспортом из Новомосковска и Днепропетровска. Водители сообщили, что Днепропетровск фашисты бомбят почти ежедневно, а предприятия спешно из него эвакуируются. И здесь, и в Зачепиловке мы видели, как немецкие самолеты летали вдоль всего оборонительного рубежа. Не бомбили, но систему обороны явно фотографировали, что существенно снижало ее эффективность. От своего бессилия щемило сердце...
* * *
Честности Владимира Алексеевича Рыбалова можно позавидовать. Понимал ведь, что в таком виде, с такими подробностями и оценками его записки не будут напечатаны никогда. Хотя в них — вся правда!
Возведение оборонительного рубежа Перещепино-Зачепиловка-Полтава велось в тяжелейших условиях, с переброской значительных масс людей (50—60 тысяч одновременно) на 100—150 километров от Харькова. Это решение было неординарным и смелым: принять, разместить и прокормить такое количество людей Зачепиловка не смогла бы и сегодня. Харьковчане проявили себя с наилучшей стороны. «Работают, как черти», — говорили военные инженеры-строители. Можно сказать и по-другому: как истинные патриоты, граждане и защитники Родины. В том, что в сентябре-октябре 1941 года остановить захватчиков на этом рубеже не удалось, вины наших земляков нет.
На Полтавщине, куда тянулся правый фланг Зачепиловского рубежа, работы велись иначе. Ресурсы Полтавы были ограниченными и не обеспечивали высокой интенсивности строительства. С этим и связана необходимость переброски туда харьковчан.
Пять тыловых оборонительных рубежей между Киевом и Полтавой к сентябрю 1941 года не создавали сплошной линии обороны. На рубеже № 4 (Хорол-Сухорабовка-Кобеляки) огневые позиции были оборудованы всего на 6 батальонов, на рубеже № 5 (Полтава-Переволочная) — на 1—2. Зачепиловский рубеж выгодно от них отличался, но до Полтавы дотянут не был. К моменту появления гитлеровцев единую систему оборонительных сооружений на Полтавско-Харьковском направлении создать не удалось.
Все рубежи были заранее выявлены авиаразведкой противника. Очаги плотной обороны фашисты старались обходить — прорывались на незанятых участках и стыках советских частей, вынуждая их отходить под угрозой обхода. С неожиданным захватом 20 сентября Краснограда Зачепиловский рубеж утратил свое значение: немцы оказались у него в тылу, а на противоположном фланге форсировали реку Орель, захватив плацдарм у села Сомовка. Выбить их из Краснограда и Сомовки и восстановить прорванный рубеж не удалось...
