г. Харьков 20-тых и 30-тых годов. (XIX -го века)

(По воспоминаниям Ф. О. Рейнгардта)

Харьков  с  1826 г.—Топографический очерк и план  города, каменные дома, мостовые и освещение, базары, квартиры, образ  жизни, менялы.—Ярмарки, промышленность и ремесла.—Жители:состав  населения, нравы и обычаи, благотворительность— Препровождение досужаго времени,—Извощики.— Прислуга.—Городское управление.—Полиция.—Народный кредит .—Санитарная часть.—Народныя бедствия.—Образованность.

Автор  настоящей записки о Харькове, Феликс  Осипович  фон-Рейнгардт , уроженец  г. Тавастгуса, в  Финляндии, воспитывался в  Ревельской гимназии и в  Харьковском  университете (в  последнем  с  1827 года, а в  Харьков  прибыл в  1826 г.). В  Харькове лекции слушал  по медицине и в  Московском  университете держал  экэамен  на магистра фармации, затем  имел  свои аптеки в  гг. Белгороде и Короче. Оставив  фармацию, сдал  экзамены в  Петербургском  университете на учителя немецкаго языка, а в  Харьковском  университете на учителя истории и географии. После этого, 25 лет  состоял  преподавателем  в  г. Харькове во 2-й и 3-й мужских  гимназиях , в  1-й женской гимназии со времени ея основаиия до своего выхода в  отставку, и, кроме того, был  преподавателем  во всех  женских  пансионах  и учебных  заведениях  Харькова, за исключением  Института благородных  девиц. В  настоящее время, в  качестве землевладельца, проживает  в  с. Сенном , Богодуховскаго уезда, в  своем имении.
Ф. 0., не смотря на свои старческия лета (75 лет  от  роду; родился в  1812), обладает свежей памятью, так что при составлении своих воспоминаний не пользовался никакими записями и справками. Воспоминания своя, как  старый педагог , он  расположил  в  порядок и привел в систему. Содержание этих воспонинаний относится к двадцатым и тридцатым  годам ; но кое-что вошло сюда и из более поздняго времени. Мы были-бы очень рады, если-бы настоящая записка подала повод другим старожилам г.Харькова изложить на бумаге свои воспоминапия о родном  городе или, по крайней мере, написать свои дополнения и поправки к настоящей статье. В особенности интересны были-бы записки профессоров, ветеранов Харьковскаго университета, о своем времени.

Не имея в  виду подробной хроники г. Харькова, со времени его основания, ограничиваюсь изложением  моих  воспомннаний со времени прибытия: моего в  этот  город  в  1826 году, когда мне уже было 15 лет.
В  наачале нынешняго века в  Харькове. как  передают, считалось 8000 жителей и 10 каменных  домов  и он  быль весьма незначительный городок. Открытие университета и других  учебннх  заведений заставило переселиться многия семейства для воснитания своих  детей в  город ; торговля увеличилась и население росло.
Я застал  Харьков  во время управления губернатора Муратова, с  населением в  15000 и около 1500 домов , из  которых, кроме казенных , общественных , лавок  и церквей, было 37 каменных . В  начале 30-х  годов  на таблице у заставы на Старо-Московской улице значилось 20,000 жителей обоего пола, а в  1837 году—23147 душ , каменных -же домов  253.

В  общем, план города с 20-х  годов  мало изменился. Оставшияся без  значительных  изменеиий в  настоящих своих  руслах  речки Харьков  и Лопань делили, как  и делят , город  естественными границами на 3 части: на Захарьковскую, Залопанскую и на центральную, между ними заключающуюся, возвышенную часть. Залопанская часть, как  самая низменная, и теперь представляет  во многнх  местах  остатки болот, о тех же временах и говорить нечего. Благовещенский базар, купленный в количестве 30 десятин у г-жи Рейнеке и находящиеся за ним, между Большой Панасовской н Лопанью, Клочки, приобретенные от г-на Дунина для увеличения базара, до 30-х  годов  составляли сплошныя болота, поросшия камышами, по коим с  трудом в сухое время года можно было пробираться до реки. По Екатеринославской улице место между скверами, где бассейн, умащивалось фашинииком и во вреня грязи нередко с трудом вытаскивались загрузшие экипажи: так  случилось с экипажем, в  котором в  1837 году ехала Великая Княгиня Елена Павловна. Но и Московская улица в конце, к мосту, доставляла не меньшее затруднение для проезжающих.
Улицы сохранили свое прежнее направление и свои имена, некоторыя урегулированы и расширены. Но расширение главным образом произошло по окраинам. На севере город  оканчивался Мироносицкою площадью, на которой по правую ея сторону в  1826 году стоял уже дом  Сердюкова—там  был  почтамт. Церковь Жен - Мироносиц стояла на кладбище, которое простиралось с  одной стороны через  площадь от  Сумской до дома Сердюкова, а с другой, тоже от Сумской, против Института, до Мало-Сумской улицы и через нее, занимая дворы купца Шестакова, Рубинштейна н Касперовых. Северо-восточный угол занимали лютеранское и католическое кладбища. Мироносицкое кладбище хотя и упразднено в 1803 году, но похороны на нем совершались еще в  30-х  годах , особенно на лютеранском и католическом, а на православном-же в недавнее еще время в  ограде похоронены о.о. Петр  Секирский и Яков Голяховский. По правую сторону Немецкой улицы границы города доходили до Каплуновскаго кладбища, простиравшегося с  одной стороны до яра, отделяющаго Технологич. Инст. от Благотворительнаго общества, а с другой—за Каплуновскою церковью до места, приобретеннаго городом от г-жи Сомовой для Технологич. Института. Дом каменный по левую сторону Немецкой ул. бывшаго проф. Бенедиктова построен в  30-х годах. Все пространство за Каплуновскою церковью носило название Дурноляповки: стояло там несколько хат, считавшихся уже за чертою города, также, как и подгородняя Журавлевка. Дома нынешняго Благотворительнаго общества в 20-х  годах составляли кубическую каменную постройку, крытую железом, принадлежавшую помещику Куликовскому. По левую сторону от  Сумской, в конце Рымарской улицы, в  20-х  годах  стоял  2-х этажный каменный дом  купца Тараканова, тестя Ив. Ник. Богомолова (женат на его дочери Екатерине Николаевне). В  этом доме помещался пансион  Екат. Федор. Бирих. Постройка во дворе, где Комерческий клуб, воздвигнута в  1829 (году откупщиком Кожевниковым. По левую сторону Сумской ул. в 20-х  годах стоял вчерне отстроенный дом, построенный Харьковским Дворянством для предполагаемаго Кадетскаго Корпуса, но по открытии таковаго в Полтаве, в 1829 году, передана эта постройка, с соглашения Харьк. Дворянства, для помещения там  Института Благородн. Девиц; она составляет  средний корпус, и по пристройке к нему с обеих  сторон необходимых зданий и окончательной отделки в 1839 году, Институт перемещен сюда с Благовещенской улицы, где теперь Александровская больница. Сад  Институтский примыкает с левой стороны к саду Коммерческага Клуба (Кожевниковским) и с правой к Университетскому саду, существовавшим уже в 10- х  годах  и скупленных Университетом у разных владедьцев участков в начале 50-х годов, при Кокошкине; участок этого сада по Сумской ул. уступлен на устройство Ветеринарнаго училища.
Ныне существующее городское православное кладбище между Старо-Кладбищенкскою и Немецкою улицами отведено городом  на выгон по закрытии Мироносицкаго кладбища 1803 года, хотя и похороны на последнем еще продолжались, а долее еще на Каплуновском (до 50-х годов). Из первых переселенцев на новое кладбище, были кажется, умершие от холеры в 1830 году. Церковь кладбищенская воздвигнута в этом году неудачно, так как по окончании ея свод и купол обрушился чуть не задавив выходивших из церкви людей. Благоустройством кладбища и особенно правильною распланировкою и содержанием его в благопристойном виде, жители города обязаны много лет  прослужившему  смотрителем и церковным старостой Ивану Алексеевичу Сли................менее, до него служившему в этих  должностях  с усердием, бывшему градскому голове Костюрину, который там -же покоится. Старанием  и денежными жертвами последняго устроено при кладбище, в начале 50-х  годов, Епархиальное женское училище, теперь с обширною программою, вначале же скромная элементарная школа, которой первою попечительницею была жена соборнаго протоиерея Ив. Ив. Гапонова, Мария Дмитриевна. Кладбище в настоящее время, переполненное и вредно влияющее на окрестных жителей, поселившихся на Немецкой и Старо-Кладбищенской улицах, по постановлению городской думы, переданной в комиссию, в которой я, с покойным доктором Ковальчуковым, как гласный думы, участвовал 1878 году, постановлено было закрыть и отвести новое для него место, но до сих пор это распоряжение не приведено в действие.
По правую сторону Немецкой улицы, против православного кладбища, отведено городом место для лютеранскаго и позади его католическаго кладбищ в 1828 году. В 1829 году пастором Розенштраухом установлено богослужение и поминовение усопших, на кладбище, на 1-е мая или же на первое после него воскресенье, когда погода тому способствует, что с  тех пор ежегодно повторяется с большим торжеством.
Превосходно составленный Сергеем Александровичем Кокошкиным план, находящейся в городской управе, на устройство так называемых Новых мест за Мироносицкою церковью и площадью, от Сумской и до Немецкой улицы, к лютеранскому кладбищу и за оным, по которому весь назначенный участок разбит на правильные кварталы, образуемые параллельными улицами (линиями) и их под прямым углом передающими проспектами (подобно Васильевскому Острову, в Петерб.), остался не выполненным, главным образом, потому, что большая часть места принадлежала частным владельцам, о чем, при составлении плана, Кокошкин не справлялся. В 60-х годах городская дума, разбив на участки принадлежащую городу землю за Мироносицкою церковью на Сумской улнце и дальше на право, распродала таковые по ценам весьма умеренным: от 50 к. до 1 р. за ... сажень. При постройке, однако, многие из новых владельцев, как здесь, так и в других местах  отступили от существующих правил, почему в 1878 году назначена вышеупонянутая коммиссия для урегулирования улиц г. Харькова, для этой цели разделеннаго на 12 участков, на которых именно этот участок, от Мироносицкой площади до Университетскаго сада и, с другой стороны до Журавлевки, пришелся на мою долю, но после смерти Ковальчукова, председатедьствовавшаго в коммиссии, и моим выбытием  из Харькова, действия комиссии прекратились.
Подробно описав окраину города с северной стороны, насколько это сохранилось в моей памяти, перехожу дальше к описанию города: именно Театральной площади. Там, где теперь Детский приют, стоял  театр, довольно поместительный, деревянный, между столбами плетенный и обмазанный глиною, но отслуживший свою службу до половины 30-х  годов, когда Млатковский, тесть Дюкова, построил нынешний каменный. Антрепренером старого  театра был Ив. Фед. Штейн, балетмейстер с 1816 г., а после него Млатковский, актер в труппе Штейна, женатый на Островской. Немало талантов развила Харьковская сцена. Многие из них впоследствии украсили  собой сцены обеих столиц. Из артистов того времени памятны Бабанины,  муж  и жена, Рыбаков, Лавров, Максимов, Млатковский, Пронский, Микульская, Ладина, Соленик, Виноградова и особенно Щепкин.
Из каменных домов в 1826 году застал я: в 1-й части за Харьковом, по Старо-Моск. ул. угольный у заставы дом, где в 1830 г. был  помещен холерный карантин, потом  трактир; у Харьк. моста дом Янковскаго, в  котором в 28 году открыта аптека Нельдихена.
Во 2-й части: по Московской от моста направо: угольный, где гостинница „Вена", дом Варварки, в настоящее время увеличенный и измененный фасадом; по левую сторону, на углу Московской и Рыбной, небольшой дом  Елисаветки (кажется Долгополовой), теперь Водопьянова, где аптечный магазин. Направо дом  Тарасова, мало нзменявшийся, с нумерами для приезжающих в верхнем этаже; дом  губернской гнмназии, где оптический магазин Эдельберга, и на том же дворе с  Николаевской: ул. Уездное училище.
Угольный дом  на Слесарском переулке, не доходя гимназии, профессора музыки Харьк. унив. Витковскаго, с магазином нот и муз. инструментов и проч. За домом Замятина, деревянный 2-х этажный дом с крутою, деревянною, открытою лестницею с улицы на 2-й этаж аптека Кронгардта.
Угольный, против Витковскаго, каменный дом, где часовые мастера Бальтенбах, потом  Виклас  и Реймерс  имели магазины.
С левой стороны, от моста, за домом Чистякова, дом, в котором теперь аптека Коха, а в то время кондитер Карове, и угол кондитерской (где аптека) занимала приехавшая из Парижа модистка М-зелль Rosalie, вышедшая в 1830 году за бриллиантщинка Ив. Ив. Гельм, в прошлом году скончавшаяся 85 лет.
Дом Грановскаго на углу к площади, в нем на 2-м этаже жили бриллиантщик Гельм и фортопьянщик Бек.
Вот и все каменные дома на Московской; остальные—деревянные, крытые тесом  и некоторые соломою. Улица, как и все была не мощена, только тротуары деревянные, Харьковский мост, до постройки теперешняго, был несколько ниже и направлен на Рыбную, чему служат доказательством оставшиеся концы свай. По набережной к реке помещались кузни и напротив их небольшой 2-х этажный каменный дом  сапожника Галбауера.
На Рыбной ул. с левой стороны два каменных дома Мясоедовой и Савельева с постоялыми дворами и за Троицкою церковью дом мещанина Мих. Вас. Морозова. По правую сторону угольный дом, против Волжско-Кам. банка, Цонина, тогда знаменитый трактир Шерыкина. Улица также не мощеная и большею частию без тротуаров. Большая часть деревянных домов—хаты, крытыя соломою, также как по Николаевской, Мещанской и Бедгородской улицах.
По Садово-Куликовсвой ул. дом Куликовскаго, теперь Благотворительнаго общества.
По Немецкой ул.: дом Заруднаго (теперь синагога); в 1826 г. в  нем помещался аристократический мужск. пансион  профессора Мих. Робуш, а в 50-х  годах женский—Антонины Мих. Ивановой, к которой пансион  перешел от Анны Вас. Евреиновой.
На Инструментальном переулке: дом купца (кожевенными товарами Ив. Вас. Животовскаго, теперь Егора Фед. Лертцера, женатаго на его сестре. В  этом доме помещался мужсвой пансион учит. Харьк. уездн. училища Ефима Аким. Зимницкаго. Напротив этого дома—дом купца Верховскаго
На Театральной площади, кроме театра (теперь Детскаго приюта) Провиантский магазин, которым до начала 30-х  годов  заведывал Дис…..ночный коммиссионер Дельсаль, а до его смерти переведенный из  Лимана Павел Петрович Тарановский. Лютеранская и Католическая церкви построены только в 1830  году, а в 40-х годах дом Лаптева, теперь Рубинштейна, квартира г. Губернатора. Дом, бывший полицмейстера Лавровскаго, одноэтажный, где долго помещалась- мастерская италианца Франсоня.
На Сумской справа дом майора Данейковича (теперь бар. Розен), женатаго на дочери Козьм. Ник. Кузина, на свадьбе котораго, в числе приглашенных в  1828 году в гостиннице Мотузкова, я отплясывал. Дом Куликова (в 30-х годах , где с 1833 года аптека Сартиссона, и возле Николаевской церкви дом Кузина, где Венский магазин. Против церкви, загораживая площадь, стояла безобразная колокольня, которая сломана в 50-х годах; слева против теперешняго театра дом и кондитерская Карове, переведенная с Московской ул.. Дом поступил в приданое учителю гимназии Редеру, женившемуся на падчерице Карове, Марии Маркус. Продан купцу Нехорошеву, теперь Бразоль.
На Рымарской дом Урюпина по правую сторону от полиции и Тараканова в конце, по левую сторону, где Коммерческий клуб.
На Николаевской площади: полицейский дом, дом Дворянскаго Собрания, дом Мухина одноэтажный, где „Астраханская Гостиница," дом Щелкова, теперь Германа, дом Сопкнна, дом Матузкова, главная Харьковская гостинница.
По Соборному переулку к этому дому примыкали, как и теперь, сапожныя лавки, из которых первая (Яковлева) принадлежала Ив. Вас. Животовскому; угольная против собора—бакалейная—Богомолова. Собор с трех сторон обстроен деревянными лавками, которыя в недавнее время, за исключением нескольких, снесены и замещены прекрасною оградою с часовнею. Гостинный двор хотя и остался в тех же размерах, но прежния лавки, частию деревянныя, преобразовались в теплые магазины. Гуртовыя лавки приезжих краснорядцев сосредоточивались в Карповском ряду, мрачном, с извилистым ходом (До перевода кондитерской, этом доме помещалась аптека Нейбейзера, проданная Сартиссону) пассаже на Монастырском переулке, где и теперь находятся. Монастырь Покровский с архиерейским  домом, Консистория и прочия при ней постройки остались мало измененныя. Коллегиум и уездное духовное училище помещались в том же доме, где и теперь, но в весьма жалком виде на горе за полициею. Семинария на Холодной горе построена в  40-х  годах . Нынешняя Клочковская улица именовалась Пески, хотя таковыя и начинались с Университетскаго сада, а от начала, от угла Пащенкова-Тряпкина, весною и осенью отличались невылазною грязью до единственнаго там каменнаго дома содержательницы пансиона m-me Praclat, по первому мужу de-Lavigne, потом  пансион  Сокальской, теперь пансион мадам Филипс, дом во дворе.

Возвращаюсь к Успенскому собору, котораго колокольню я застал недавно оконченной. Против собора, обращенное к нему полудугою, стояло прежнее строение присутственных мест, как прежде сказано. Затем, университетския здания с правой стороны и вниз, до кругленькаго трактира, башни, где теперь обсерватория. С левой стороны церковь университетская и торжественный зал. Угол, где помещаются в настоящее время Акушерская и Хирургическая клиники, принадлежал городу, а там находились городское и полицейское управления.
По Горяиновскому переулку по обеим  сторонам те-же ярмарочные ряды, с невообразимо неудобными всходами в лавки, принадлежащая большею частию с левой стороны купцу Горяинову, на дочери котораго был женат Клейн, к которому и перешли некоторыя до Торговой площади, где и теперь лавки с железным товаром. Угольная с конца 20-х годов до 70-х принадлежала купцу Алексею Степановичу Кочетову, который до 30-го года вел весьма скромную торговлю мелочную, потом, видимо разбогател и обанкрутился; впрочем, не он, а сыновья, как и вообще у большей части старых фирм Харьковских, которыя дела свои вели солидно, как Ханайченковы, Павловы и мало-ли еще кто.
На Торговой площади дом Ломакина, где городской купеч. банк, и где останавливались Высочайшия особы, а в 1828 году, приехавший на ревизию сенатор Горголи несколько месяцев в нем квартировал. Далее, по той же стороне, на углу Университетской улицы у знаменитого Каменнаго столба, и теперь еще сохранившагося, дом купца Акима Исаевича Павлова. Один из немногих в  Харькове старинных домов, который мало изменил свою физиономию. Он и тогда был постоялым двором с нумерами для приезжающих. В нижнем этаже было пряничное заведение, мучная и черная лавка. Трудолюбием  и честностию этот  старообрядец составил себе огромный капитал, увеличенный еще сыновьями его, особенно Егором Акимовичем, которые после смерти под фирмою матери своей увеличили торговлю, переведя ее в выстроенный ими в 30-х годах через площадь, на углу Университетской улицы, магазин, состоящий из 3-х отделов , из которых угловой бакалейный, 2-й и 3-й мучной и черных товаров. Торговля эта замечательна особенно тем, что она первая установила цены без запроса и торга и без зазыва покупателей. Как велик был оборот ея—не знаю, но смело утверждаю, что в столицах  подобной раздробной торговли я не встречал. Магазин с утра до вечера полон покупателей, а под праздники, особенно Рождества и Светлаго Христова Воскресения, не дотолпишься. Выжидали покупатели терпеливо своей очереди. Множество, в каждом отделении, молодцов (прикащиков) едва успевали каждаго удовлетворить. Конечно, при такой суете немудрено, что часто и обсчитывались в сдаче, но никогда никого не обсчитывали. Я много знаю тому примеров. Мне случилось однажды при покупке на 10 р. из 50 р. получить сдачи мелочью теже 50 р. Насилу убедил я хозяина, стоящаго у кассы, что он ошибся. Он даже обиделся сначала и с неудовольствием  согласился взять обратно 10 р. Директор 2-й гимназии Брасовский при мне послал солдата разменять 100 рублевую бумажку у Павлова и тот принес  туже бумажку и еще 100 р. Конечно, бумажка тут же с запискою была отослана обратно. Но такие случаи не мешали Павловым богатеть изо дня в день. На площади, на болотистой набережной Лопани воздвигли Павловы громадный дом в 3 зтажа, обнимающий с своими пристройками целый квартал (нынешнюю Европейскую гостинницу), теперь принадлежащий Обществу прикащиков. Дом  этот построен в вонце 30-х годов на сваях; и чуть-ли не более капитала уложено на утверждение фундамента, чем в самую постройку дома. Внуки почтеннаго Акима Исаевича успели справиться с этим богатством.
3-я Залопанская часть в 1826 году мало отличалась от деревни. Только в начале за мостом и по правую сторону набережной и на Рождественском переулке стояло несколько каменных зданий, именно:
На Екатеринославской улице дом Познанскаго одноэтажный небольшой, по левую сторону, где Греческая гостинница, впоследствии Масловича; тогда в нем жил столяр Грубе. По правую сторону рядом два дома, из которых первый дом Решитьки, второй, где кондитерская Эммериха (Дирберга). За ним дом аптекаря Григория Григорьевича Фидлера, построенный в 1828 году и аптека переведена туда в 1829 году. Теперь дом и аптека Егорьева, Александра Михайловича, перешедшая к нему по наследству от дяди его Оттона Карловича Фрейндлинга, умершаго в 1863 год; Против Аптеки во дворе деревянный дом Косьмы Никитича Кузина, выходящий на площадь против церкви Рождества.
На Рождественском переулке против  церкви рядом 2 небольших каменных дома (теперь Рогожина Федора Филипповича) принадлежали Гр. Григ. Фидлеру и во втором  из них до 1829 года была аптека.  Далее по Екатеринославской ул., по левую сторону одноэтажный дом Корови в 1828 году, в последствии протоиерея Гапонова, рядом  с угольным        на Дмитриевской улице домом деревянным Шарапова. На право, на церковном   дворе дом церковный.
По Арестантской площади— острог, огражденный полисадом, т.о. сверху заостренными, аршина в 4, всторч поставленными столбами; у подножия Холодной горы—застава, обозначенная двумя столбами, как и на Старо-Московской. За исключением немногих порядочных деревянных домов, Екатеринославская улица по обе стороны застроена хатами под соломенными крышами и на месте теперешняго. сквера и бассейна, было болото, которое умащивалось фашинником. О мостовых в 1826 году, и долго еще после, не было и помину.
На набережной Лопани—дом с мезонином професс. докт. мед. Якова Никитича Громова; угольное место к Благовещенскому базару, где склад лесной, занято было деревянным домом, который вместе с каменным возле него, впоследствии манежом, принадлежал университету. Там помещались Хирургическая клиника и Анатомический театр. Рядом с клиникою против церкви Благовещения дом каменный содержательницы женскаго пансиона Анны Ивановны Нагель, матери Наталии Ивановны фон-Метлеркамп, которая продолжала после ея смерти содержание пансиона в построенном на Ярославской улице собственном доме, продавши дом на Благовещенской площади 2-й гимназии в конце 30-х годов. Институт благородных девиц помещался до 1839 года в деревянных зданиях на месте, где теперь Александровская больница.
На углу Благовещенской и Дмитриевской улиц—каменный дом и флигель Минстера, впоследствии графини Генриковой, тещи Николая Петровича Красовскаго, директора 2-й гимназии.
За исключением Сумской улицы и Театральной площади, которыя песчаны, все улицы Харькова, особенно в нижних частях, весной и осенью отличались вязкою грязью и были плохо по вечерам освещаемы тусклым светом фонарей с коноплянным маслом; мостовых, как я уже говорил, не было, а тротуары деревянные; местами плохие, украшали более оживленныя улицы. Торговля жизненными продуктами производилась преимущественно на Павловской площади и на Рыбном базаре, где теперь рыбныя лавки у Нетеченскаго моста, затем и около церкви Благовещения, где толкучка; там на земле располагались торговки с зеленью, овощами и фруктами. Зелень и овощи на базаре продавались самые обыкновенные, как то: картофель, капуста, бурак, лук, морковь, петрушка, постернак и огурцы. Более утонченными: селдереем, пореем, салатом, шпинатом, брюквой, репой, редисом, сахарн. горохом, спаржею и цвет. капустою и проч. снабжались жители из сада Тараканова на Песках, или от окрестных помещиков. Кое-где в безпорядке разбросаны безобразныя будки, крытыя рогожею или лубком, в которых торговали мясом и проч. Позади их стояли возы с дровами и сеном. Кузинский ряд и Суздальский построены только в 40-х годах и место за ними составляло болото. Печеным хлебом, булками базарными и особенно бубликами и горячими пирогами с разною начинкою, особенно печенкою, Харьковския торговки отличались и, предлагая последние, на ходу выкликивали „пироги, горячие, пироги". Фруктами базары были завалены. Лучшие арбузы стоили 2—3 коп. ассигн.=1 к. сер., средния по 1 к., а меньшия 2 за 1 к. асс. на взрез. Дыни еще дешевле. Яблоки и груши хороших сортов до 5 коп. асс. за десяток, а вишни, черешня и сливы от 15-25 к. асс. за ведро. Мука ржаная за четверть 2 р. 50 в. асс, овес 80 к., 1р. асс. (На постоялом дворе я платил в 1827 году по 10 к. за меру). Сена степнаго в 1830 году прислали мне из деревни 10 воловых возов, не менее как по 40 пудов, и я их с трудом мог продать по 3 р. асс. за воз на Благовещенском базаре, а то давали все 2 р. 50 к. Дрова хорошия дубовыя за воловый воз 50—60 к. асс, что составит за 10 возов=1 саж. от 5—6 р. ассигнации. Говядина хорошая 5—6 к. асс, а низший сорт 3—4 к. за фунт,  баранину никто на фунты не покупал, а тушею или 1/2 туши. Она была дешевле говядины и составляла тогда главную пищу малороссиян. Сало говяжье до 8 р. асс. за п. Кожи воловыя в такой-же цене. Рыбу соленую привозили чумаки и продавали ее дешево. Свежей рыбы и раков в базарные дни много и дешево. Икра паюсная 5О—60 к. асс. за фунт.
Жизнь в Харькове в 20-х и 30-х годах вообще была не дорога. За квартиру со столом с товарищем вдвоем в одной комнате, с хозяйскою топкою, у Решитниковой, в переулке с Немецкой на Мещанскую, теперь дом Полюты, платили мы по 10 р. асс. в месяц, за сытный обед, утром и вечером по большой кружке цельнаго молока с порядочным ломтем базарной булки. В более отдаленных от центра города местностях можно было иметь квартиру и дешевле. У Авдотьи Фроловны Черняевой, в начале Чеботарской, платил я тоже 10 р. за комнату со столом. В гостинницах, как у Мотузка, лучшей в городе (на Николаевской площади, теперь городской дом) в сутки за нумер с деревянною простою мебелью (мягкая тогда еще не была в моде, много, если на стульях или диванах твердыя мочалом набитыя подушки, обитыя кожею или клеенкой) платили по 50 к. асс., а в ярмарочное время по 1 р. асс; на постоялых, как у Павлова у столба, Тарасова на Московской, Мясоедовой и Савельева на Рыбной—по 30 к. до 60 к. асс. с 2-мя самоварами в день.
Роскошь в то время не была развита в среднем классе и в кругу купечества. Требования, при простоте жизни, были умеренны—довольствовались малым. Образ жизни жителей Харькова отличался строгою нравственностию, религиозностию, трудолюбием, сознанием  долга, почитанием старших и безусловным повиновением им, как по службе, так и в семье. Гостеприимство—общая черта того времени. Дух вольнодумства, либерализма, нигилизма и социализма, веяние с запада, не успел тогда еще коснуться Харькова. Для примера простоты жизни, деятельности, честности и прочих упомянутых хороших качеств, развитых в особенности в купечестве тогдашняго времени, выставлю именитаго тогда краснорядца Алексея Ханайченка, лавка котораго находилась в гостином дворе против  присутственных  мест.
Два взрослых уже в то время (в 1827 году), лет за 20, сына его помогали отцу в торговле: Иван и Николай Алексеевичи. Старик в синем суконном долгополом сюртуке, сыновья в таковых-же нанковых, молодцы (приказчики) в полосатых пестрядевых халатах. Отец мой, остановившийся на Московской улице в доме Тарасова, сделал в лавке Ханайченко, для казны значительную, в несколько тысяч рублей, покупку, которую из лавки перевезли к нам на квартиру. Ив. и Ник. Алексеевичи, как простые работники, вместе с молодцами, втаскивали тяжелые тюки на 2-й этаж, где отец мой уже, проверив и приняв товар, с ними разсчитался. Одну нехорошую черту, общую у всех торговцев того времени и долго еще сохранившуюся, нужно однако отметить, это—запрашивание часто двойной цены, стоимости за товар; но это не мешало делать уступки до возможности. Таков был обычай и никто этим не обижался. А так же и назойливость, с какою молодцы каждаго проходящаго зазывали, даже затягивали в лавку, насчитывая разные свои товары и достоинства, и преимущества.
Сколько помню, Павловы впервые в Харькове, как уже сказано, показали хороший пример, устранив запрос и зазывание.
Как образчик понятий о честности того времени (20-х годов) особенно в купечестве, может послужить эпизод, переданный мне людьми почтенными и достойными доверия. Положим, что он имел место в Белгороде, но купечество Белгородское вместе с тем было, по близости, и Харьковское. Один из трех братьев Сорокиных, имя котораго не припомню, холостой старик умирая, завещал все свое движимое и недвижимое имущество в пользу казны. Наличными деньгами и документами оказалось один миллион рублей. Соблюдая интерес казны, немедленно после смерти Сорокина появились власти судебныя: стряпчии, городничий и проч. с понятыми. Начался разбор бумаг покойнаго, из которых  откладывались документы, имевшие законное достоинство, а не имеющие таковаго, записки и другия бумаги, отбрасывались как ненужный хлам. Между прочим попадается записка на клочке, карандашей, следующаго содержания: „взял я у Сорокина 40,000 руб. на Коренную ярмарку. Коротков", без означения числа и года и без всякаго обязательства. Понятно, что такая записка, ничего не доказывающая, бросается к прочему хламу. Но на это, стоявший тут в числе понятых , купец Коротков, останавливает стряпчаго словами: „Что-же ты, ваше благородие, документец то мой бросаешь, а ль не гожь? Погоди маненько, сейчас принесу. Не срами мое имя, документец-то выдал я. Пошел и принес  деньги сполна.
Как упорно держалось купечество того времени принятаго обычая не выдавать своих дочерей иначе, как за купца-же или излюбленнаго прикащика, приведем пример из того-же Белгорода: к одной из дочерей известнаго богача, миллионера, Николая Ивановича Чумичева, присватывается поручик Тверскаго драгунскаго полка, стоявшаго в Белгороде, Оп.... . Дочь И. И. была к нему не равнодушна. Поручик делает формальное предложение, письменно обращаясь к Н. И., прося руки его дочери. На это последовал  ответ всем в губернии известнаго богача, потомственнаго почетнаго гражданина, в доме котораго останавливались губернатор и даже Высочайшия Особы, человека не без образования, следующий, локанический: „Ваше благородие! Благодарим за честь, но дочь моя Вам не чета. Знай сапог—сапога, а лапоть—лаптя. Ваш покорный слуга, Н. Чумичев"
Не взирая на крутой свой нрав, все-таки пришлось выдать дочь за дворянина; но на это повлияла особая причина: отец этого новаго жениха помог когда-то Н Ив. в Петербурге делом и деньгами, когда этот начинал еще свою торговую деятельность, развитием которой он считал себя обязанным отцу искателя руки его дочери. Последняя, сама богатая вдовушка Р....аго купца Б…..ва, который с отчаяния за понесенный им убыток в 250 тысяч на шерсти (когда капиталу оставалось еще более, чем вдвое) бросился в Москву-реку и в ея волнах нашел  себе могилу. Ряды каменные на Торговой площади построены Чумичевым.
Вообще замечу, что простою и деятельною жизнью вместе с незапятненною честностию и бережливостию, без великаго мудрствования, Харьковские купцы подняли обороты свои, не вдаваясь в неверные риски, до возможной высоты, и положили основание своему благосостоянию. Сыновья, имея хороший пример в своих отцах, удержали еще и даже умножили свои состояния, но, увы, не то уже вижу на их потомствах при полученном ими полуобразовании— они погнушались столь благотворными качествами предков и неизбежным следствием явилось раззорение и исчезновение древних фирм столбоваго купечества. О несостоятельности купцов, о банкротствах, особенно-же злостных, я до 40-х годов не слыхивал и если кого из них, без особой с его стороны вины, и постигал упадок дел, то честный купец всегда находил сочувствие и поддержку в кругу своих собратов. Грамотность купечества того времени была недальная. Каракульками писались счеты, но все записывалось, хотя и не по правилам бухгалтерии простой и двойной италианской, зато дела шли удовлетворительно.
Менял в прежния времена было несравненно более теперешняго. Столы их помещались на Николаевской и Павловской, площадях. В прежния времена, когда разменной мелкой монеты было в обращении весьма не много в сравнении с теперешним, менялы с большею выгодою для себя занимались этою торговлею. Брали они по 2—3 коп. на рубль за промен и этим увеличивали лаж до 10%. Кроме размена денег они занимались покупкою щетины, пуху, перьев (писчих),  маек (шпанских мух ) и вощин. Что торговля эта была выгодна,—видим на разбогатевшем от нея Кувшинникове и других.
Четыре ярмарки: Троицкая, Успенская, Покровская и Крещенская, уже тогда значительныя, оживляли город, и кроме производимых громадных  оборотов, особенно в  Крещенской и Успенской, при стечении массы приезжих  продавцов и покупщиков, не мало способствовали благосостоянию жителей и разростанию города. Да и ярмарки тогда заметнее были, чем теперь. Движение и суета повсеместныя. Кроме Карповскаго и Горяннскаго оптовых рядов, а также и в  Гостином дворе, выстраивались балаганы, начиная от Николаевской церкви до Торговой площади, по ней и по Павловской площади и по берегу Лопани до Благовещенскаго моста.
К особенностям ярмарочной торговли того времени относится торговля табачная, особенно турецкаго табаку, которою, в то время без акциза на нее, занимались греки. В  Успенскую и Покровскую ярмарки они, в  балаганах своих, в начале Торговой площади, занимались крошкою привезеннаго ими из Турции табаку. Рассортированный но крепости и другим достоинствам табак, по выбору покупателя, тут-же крошили и укладывали в деревянныя продолговато-круглыя коробки и продавали от 30-ти до 50-ти коп. ас. за фунт. При низкой цене и несомненно хороших качествах этого табаку, торговля им далеко не достигала размеров, которые должно бы ожидать. (Отец мой, любитель турецкаго табаку, запасался ежегодно целым  пудом ). Публика имела привычку к так называемому Вагштафу, фабрикату из равных других сортов табаку, большей частию нашей отечественной махорки. Для составления Вагштафа табачные листы от вымочки в воде лишаются дурнаго своего вкуса и запаха, заправляются потом  разными соусами (у каждаго фабриканта свой секрет), состоящими из  коры Каскарели и других  прянностей, черносливу или меду, стираксы или Перувианскаго бальзама, Тамариндоваго фрукта и селитры. Высушенные и окрашенные таким образом листы поступают в крошку. И к этому отвратительному куреву, перешедшему к нам oт голландцев, мы привыкли до того, что предпочитали его превосходному по аромату и вкусу натуральному турецкому табаку. Харьков  некоторое время, именно в 30-х годах, имел  своего фабриканта табаку, Ивана Николаевича Богомолова, человека интеллигентнаго, энергичнаго и склоннаго к  спекуляции. На химическом заводе своем, на Основе, выделывал он лак , политуру, белила и много других химических препаратов и красок. Табак курили мы из  выжженных глиняных трубок (стамбулок), снабженных длиннейшими чубуками черешневыми, не дешевыми, глядя по длине, от 1-го до 10 р. асс, часто снабженными янтарными мундштуками равной цены. Длина чубуков доходила от 1-го до 2-х и даже 3-х аршин. Конечно, богатым   людям   доступна была такая роскошь. Небогатые довольствовались дешевенькими чубуками из   липы, точеными и окрашенными различными цветами и снабженными роговым   мундштуком, ценою в   10—15 коп. асс. Куривали, даже с запоем, некоторыя старыя дамы, особенно из   военных , но вообще у дам   и особенно девиц, курение не было принято. Немцы больше курили из  пенковых громадных  трубок  с  серебрянными крышкою и оправою для чубука, ремесленники немецкие не выпускали и при работе изо-рта свою саксонскую фарфоровую носогрейку с  коротеньким  чубуком. Простолюдин, хохол, и тогда, как   и теперь, сосал   свою люльку, набитую махоркою, которую крошил, а между ладонями растирал. Сигары, конечно, и тогда употреблялись, но по цене своей были не всякому доступны. С  папиросами, ... хитосами и табахитосами нас  познакомили Одесситы в  40-х   годах, и в  общее употребление папиросы вошли только с  50-х  годов.
Нюхательный табак  особенно пользовался славою выделываемый из махорки сторожем  Николаевской церкви и там -же под  старою колоколнею производил  он  и жена его им  торговлю. Не мало бычачьих   нутрей, наполненных   этим   табаком, отправлялось в  другие города и особенно в   Петербург старым нюхалам сановникам  , туда переведенным  , в  гостинец  от  своих  благодарных   подчиненных.
Говоря о табаке и курении, необходимо коснуться и способа добывания огня. В  общем   употреблении, и до конца 30-х   годов, для добывания огня служили кремень, кресало и трут. Трутом   служили губка древесная Agaricas Chirargorom, или сахарная бумага, напитанная раствором   селитры, или просто на уголь пережженной тряпки, притушенный досчечкою в  деревянной коробке, куда сверху вниз выкрешивали искру. Для добывания огня из  полученной искры употребляли заостренный в  четверть длины из  лучин наколотый и в  растопленную серу обмоченный спички. Этими серниками, трутом, кресалами, кремнями, простыми трубками (люльками), стамбулками, простыми чубуками, табачными кисетами из кожи или разноцветных  ласкутиков, махоркою в   папушах   и разным   другим   крахом  , торговали в   своих   рогожаных  лавках   (будках ) крамарки на базаре весьма бойко. Этот   род   торговли в  настоящее время стал  исчезать. Фосфорныя спички появились в  продаже в  Харькове в  1840-м  году, привезенныя из  Вены. В  начале 40-х  годов  Карл Виклас , часовой мастер, родом из  Ламберга (Галиции), возвратившись из   Австрии, куда поехал   по своим   делам, в  Харьков, где он  проживал   с  20-х   годов , завел  на Конной улице фабрику спичечную и стал  продавать свое произведение несравненно дешевле заграничнаго: по 10 коп. асс. за коробочку в  100 спичек  . Конкурентом  ему стал  провизор  Федор   Иванович   Рупрехт,  более его практичный.

Оставив   фармацию, Рупрехт   до кончины своей занимался разными химическими, техническими и сельскохозяйственными производствами. Делал  он   курушки, отличавшияся особенным   приятным  вапахом  , горчицу, разные сорта санитарнаго кофе, как-то: желудевый, маисовый, ржаной, ячменный, шеколад   и первый завел  очистку поваренной соли, которую для торговли обратил  в  маленькие конусы, на подобие сахарн. головок . Сняв   в   аренду дачу Тюрина, против   Сабуровой дачи, извлекал   хороший доход   из  сада и парников , табаку, огородины и молочнаго хозяйства. Под  конец , купив   себе небольшую дачу в  Синолицовке, устроил  там   пивной завод .

Его спички, несравненно высшаго достоинства, разнообразились в  сортах. Кроме простых   серных, являлись напитанные стеарином, парафином, под   названием  спиртовых , без   запаха и кабинетныя с  духами и с  разноцветными    головками. Спички его стали продаваться в   половину дешевле Викласовых  и имели сильный сбыт , пока не появился Волков  из   Медыни с   своими дешевыми, в  раздробной продаже, по 1/2 коп. за коробку.
Конная ярмарка на Троицкой была в  20-х  и 30-х  годах  и даже до 50-х   несравненно значительнее теперешней и едва ли уступала знаменитым  Роменской—Вознесенской и Лебединской. Приводили на продажу лошадей лучших   конных  заводов, которыми в  те времена изобиловала Южная Россия и на улучшение которых   помещики прилагали особенное старание. Большая часть коннозаводчиков  —кавалеристы Украинскаго военнаго поселения, с  молодых   лет  присмотревшиеся к  лошадям, знатоки, любители, так  сказать, влагавшие всю душу свою в  выхоливание любимых   животных . Из  числа таких   любителей заводчиков   окрестностей Харькова, доставлявших   лучших   лошадей на ярмарку, заводы которых   я посещал, назову Курской губернии, Грайворонскаго уезда, сл. Головчиной, предводителя дворянства Ивана Осиповича Хорват и Белгородскаго уезда, сл. Головиной, Алексея Андреевича Черноглазова, Роменскаго уезда, Василия Степановича Жуковскаго, Корочанскаго уезда предводителя дворянства Николая Егоровича Гангардта, кроме множества других, с  которыми я лично не был  знаком. О Черноглазове Алекс. Андр. разскажу только один  особенно замечательный эпизод , вполне характеризующей его страсть к  лошадям  и самого его, как  знатока дела. В  1836 году зимою распродавались на Беловодской конюшне государственнаго коннозаводства с  аукциона бракованные жеребцы, в  числе которых , по старости лет, находился и содержавшийся на казенном  фураже знаменитый арабский белый жеребец  Императора Александра Павловича, подарок  Персидскаго Шаха, на котором  Государь часто изображался на тогда распространенных  картинах . Этому жеребцу было уже лет  под  40.  Больной, едва живой, лежал  он  в  стойле и, конечно, не имелось надежды на его продажу; все покупатели его обходили. Алексей Андреевич   окинул  его глазом  знатока и с  надбавкою одного рубля против  ничтожной оценки купил , повалил  на троечные сани и повез  верст  за 300 в  свою деревню и рад  радехонек  хорошей покупке, которую все тогда осмеивали, в  том  числе и я, когда приехал  к  Ал. Андр. по привозе жеребца, когда он  меня повел  в  конюшню похвалиться своим  приобретением . Над  тощим , едва дышащим  одром, лежащим  на подстилке в  стойле, Ал. Андр. с  восторгом   разсказывает   о знаменитом   происхождение жеребца и о надеждах   своих  в  будущем . Ужаснувшись, заметил   я ему, что единственная его надежда может   быть только на честные похороны знаменитаго втораго Буцефала и сохранение могилы его для потомства. „Не смейтись, батенька, посмотрим   через   месяц ." И действительно: через   месяц  я увидел  жеребца уже на ногах  , довольно бодраго и, не смотря на старость, еще очень красиваго статьями, маленькаго росту, с  маленькою головкою и очень быстрыми глазами. Ал. Андр. добился таки от   него приплода. Уж   он  его холил, вытирал   его водкою, заливал   его вином , поил   его  ячным  и овсяным   пойлом   и кормил   самою мягкою пищею. Вот   настоящий любитель, конно-заводчик ! Теперь и число заводов  уменьшилось и страсть остыла. На Харьковскую конную ярмарку стекались ото всюду ремонтеры, не только русские, но и Австрийские, Прусские. Из  числа тогдашних   ремонтеров   особенно выдавался Григорьев, слывший авторитетом   по своей опытности и с оставивший себе хорошее состояние лошадьми. Он   был   ремонтером   поселеннаго украинскаго корпуса. Одновременно с  конною, тогда, в  1826 г., процветала и шерстяная ярмарка, на которую привозилось уже много шерсти недавно разведенных  шпанских  овец, но конечно далеко не до пределов  позднейшаго времени.  Больше привозилась шерсть простых   овец   и кожи. Также и рогатого скота и овец  пригонялось не мало
Из   всех  4-х   ярмарок  , Троицкая была самая оживленная. Помещики, продавши шерсть, особенно степные, с   деньгами, малую толику их   оставляют   в  Харькове, делая нужные для дома запасы и предоставляя семействам  пользоваться удовольствиями, которых  в  то время в  Харькове оказывалось не мало: балаганы с  зверинцами, восковыми фигурами, волтижерами, акробатами и другими фокусами приезжих   артистов, для детей и простолюдина - марионетки, собачья комедия, панорамы и проч., также театр   и концерты, обеды и кутежи, в   которых   главную роль играют   ремонтеры и другие военные. А тем  временем   заводятся семейныя знакомства и поддерживаются старыя, устраиваются или подготовляются дитишки по части Гименея. Бывал   и картеж   в   широких   размерах , так   что нередко помещик  оставлял   на „зеленом   поле" свою годовую выручку и даже иногда и доходы будущаго, а ремонтеры ремонтную сумму. Азартныя игры в то время были в  большом   употреблении: комерческия, бостон  , позже вист  ; зимнее время дома, а на ярмарке—кути сколько влезет  ! Нарядныя барыни и барышни переходят   в  сопровождение ливрейнаго лакея по рядам  из  лавки в   лавку (магазинов   тогда еще не было] выбирают   наряды и проч., а модистки,—модисткам   лафа. M-le Rosalie, с 30-го года M-me Helm, M-me Sadet, M-selle Julie Deville, M-me Bourdie, корсетница Каррон  , башмачница M-me Richpin (Ришпен ) и много других  , перчаточник   Федор   Федорович   Ленц  завалены заказами милых   дам   и всем к  спеху.
Да и кстати: время экзаменов в  учебных заведениях, где нужно непременно побывать и особенно на окончательных „публичных". Эти экзамены в пансионах для проформы. Вызываются лучшия; часто и самыя неуспешныя ученицы также отвечают бойко на предлагаемые, но вперед известные, вопросы и приводят слушающих с  умилением  мамаш и папаш в восторг, и посыпятся благодарности и подарки, как  содержательницам , так  и классным дамам, не забывая и нянюшек и экономки. Из всего этого акта, конечно, самое интересное и дельное—декламация стихов русских, французских  и немецких , также опыты в  игре на фортопьянах , пении и танцах, конечно, грациозных : Шаль, Испанских и Итальянских с тамбурином и кастаньеттами. В заключение директор, прочитав список о переводе в  следующие классы, об  окончивших курс, раздает  удостоившимся (а нередко недостойным) похвальные листы, книги и аттестаты.
Начались каникулы. Забираются пансионерки (институтки бедныя обречены на семилетнее заточение и томление), пансионеры, гимназисты и студенты. В  воздаяние за всякие труды, понесенные в  течении года милыми детьми, развозят  их  по кондитерским: швейцарцев Карове, Окер, Мацольд, в 40-х годах наших русских, почтеннаго бородача Козлова на Московской и Лебедева, потом в  театр  и на разные другия увеселения. Экипажи то и дело шмыгают по улицам. Щеголеватые венския ландо, коляски, кареты и высочайшие рыдваны, запряженные четверкою, иногда и шестеркою в  простеж , с  форейтором и на запятках  с  ливрейным лакеем или даже двумя. Басистый голос бородатаго кучера или тоненький голосок 12—14 летняго форейтора „пади или берегись", а не как  нынче „правее"—заставляет  каждаго встречнаго почтительно уклониться.
Одним словом, Троицкая—не жизнь, а масляница. Все остаются довольны. Довольны папаши, мамаши, дочечки и сыночки, премного довольны купцы, модистки, корсетницы, перчаточник, башмачник, антрепренер Иван Федорович Штейн с  труппою, всевозможные фигляры и фокусники, содержатели трактиров, гостинниц  и частных  квартир и постоялых дворов,— словом, всем  угождение Троицкая ярмарка. И доктора, с  которыми при сей верной оказии, нужно посоветоваться о нервах  и проч., и 3 аптеки Фиддера за Лопанью, Кронгардта на Московской и Сартиссона (прежде Нельдикена), у которых  нужно сделать запас лекарств  для экономии по значительным каталогам, и те незабыты и с  благодарностию вспомииают  Троицкую ярмарку. Не менее других и я с  удовольствием  припоминаю прошлое, невозвратное веселое времячко.
Покровская ярмарка, хотя выгодная для города, менее посещалась помещиками, она более снабжала товарами ближайших  от  Харькова торговцев. Особенностью ея является продажа привозимых в 40 ведерных бочках соленых слив из  Опошни, грибов и других  солений и маринований, как-то вишень, нежинских огурцов и т. под.,—одним словом , но собрании плодов  земных. Тут являются и виноград, крымския яблоки и груши, привозимым татарами в  арбах , впряженных  верблюдами, балаганы с  фруктами Курской губернии: яблоки антоновка, титовка, веденка-зимник, груши, дули. Чумаки привозят  соленую рыбу с  Дону: тарань, сеньгу, чехонь, сельдей крупных  астраханских, крымских  и мелких, иногда осетринную икру и продают на рыбном базаре с воза.
Успенская и в  особенности Крещенская ярмарки более интересныя для купечества. Преобладающими приезжими продавцами являются Москвичи, а покупателями купцы, из  дальних, преимущественно южных, мест, с  Крыма, с  Кавказа и других. Тут  совершаются те громадные обороты, которыми уже в  20-х  годах оне славились, и на них -же более делаются между купцами разсчеты.
Зима собирает опять помещиков  в Харьков и тут  составляются в  дворянском  собрании балы, маскарады, даются концерты, посещают театр. Устраиваются с  благотворительною целью живыя картины, благородные спектакли и концерты.
Промышленность в  Харькове в  20-х  и 30-х  годах , хотя и не была еще сильно развита, но по многим  отраслям   проявляла свою деятельность,— как  то:
В  кустарной: гончарной, выжиганием  горшков  и кафель простых , коцарской, тканьем   мохнатых   ковров   (коц) занимались коцари. Чеботарной, шитьем   чебот, черевик   и котов   на базар. Свитами, шитьем   их   особенно обогатился Скрынников . Войлоки сбивались разных   качеств   и величины. Шапки меховые и суконные—Крохмаль и другие. Скорняки, выделкою мехов  (овчин) и шитьем   тулупов   и полушубков. Кожевники (шевцы), выделывали (дубили) кожи для чеботарей. Бондарством   занимались для базара (ведра, дижки, кадушки). Столярством   тоже для базара простой мебели: стульев, диванов, столов, и кроватей, крашенных   и некрашенных. Кузнечной, выделкою лемешей для плугов  , гвоздей, секир   и проч., а также ковкою лошадей. Этими промыслами, особенно первыми 6-ю, занимались целыми семействами и преимущественно за Лопанью, где в  местностях   производств   и улицы сохранили названия: Гончаровки, Коцарской, Чеботарской, также и Кузнечной, где по берегу р. Харькова и в   начале этой улицы с   давних   времен   стояли кузницы.
В  заводской: Мойки шерсти на р. Лопани с   30-х   годов . Бойня на Москалевке и на Змиевской улице, но преимущественно в  жилых   дворах   на малозаселенной местности; резали мелкий скот   и в   самых   мясных   лавках, которыя содержались весьма неопрятно. Салотопни: мыловарня по берегу р. Харькова, против   Искренскаго завода. Тогдашнее мыло славилось своею добротою. Варили его из  чистаго сала, не прибавляя, как   теперь, для экономии, других  веществ. Свечные заводы (сальные): Ващенко, Пиюк. Клееваренные: Головин. Кожевенные: Герншмидт   на Конторской.  Медовыя бани доставляли превосходный мед, белый подсед , стекающий сам   собою из сот   при малой .......  особенно хороши, вкусный ароматный липец  ........ желтый, вытопленный при более возвышенной температуре.......... обыкновенно поступали на соединенный с  баней ......... перетопленныя с  водою, выжимались сильными винтовыми......... скупаемых   вощин. Жидкость, содержащая еще мед........употреблялась для приготовления из  нея  хмельного........... или для уксуса.
До удешевления сахара, замены тростникового свекловичным, мед  вообще был  в  большем востребовании...... 40-х  же годов  , не выдерживая конкуренции, промышленность эта, т. е. спуск   меда, как и самое пчеловодство, стали сильно упадать, и в  Харькове, сколько мне известно, едва-ли уже и существует. По крайней мере мне известны  2 завода, работавшие в  огромных  размерах , которые в  50-х  годах  закрыты.
Что сказано о меде, нужно отнести и к  воску. Заводов   для восковых  свечей  в  Харькове с  давних  времен  существовало несколько. Из  них  мне известно 2: Ив. Ив. Ващенко, а другой на углу Кацарской и Ярославской..
Было в  Харькове еще 2 завода стеариновых  свечей, из  которых первый открыт в  30 х  годах  портным  Винтерфельдом. Он  просущетвовал  до начала 40-х  годов, помещался на Вескресенской плошади в доме, бывшем  пр. Якимова, и другой, Клейменова, на Журавлевке, в 60-х  годах , закрытый вскоре после своего основания. Не могли они выдерживать конкурренцию с  Коллетевскими и Невскими, хотя и оба работали с  гидравлическими прессами и на месте добывания сала.
Маслобойни процветали уже в  1826 году. Оне занимались только коноплянным   маслом  и при том  самым  примитивным   способом  , новым   прессом . Этим   делом   занимались и тогда, как  и теперь олейницы, который продолжают  бить масло старинным  способом  , и сами на базаре торгуют   своим   произведением  . Оне выбивают   масла лишь столько, сколько могут продать и через  это выносят   на продажу свежее масло, к  которому покупатели имеют  более доверия, нежели к  привозному лавочному бочковому, которое часто оказывается прогорклым, хотя и дешевле. Подсолнухи в  то время около Харькова еще не сеялись. Масло подсолнечное привозилось ивь Воронежа, а маковое из  Белгорода. Льняное малороссы не привыкли употреблять в пищу.
Крупорушки конныя снабжали город  хорошими гречневыми крупами, но не для вывоза.
Мельницы ветряныя существовали, как  и везде в  Малороссии, на окраинах   города, также и водяныя: на Журавлевке при Ооновской гребле, у Кузнецкаго моста и ниже на Лопани вблизи Дмитровскаго моста; но, как  и ветряныя, мололи только на потребность жителей города, из  которых   не малая часть, особенно за Харьковом, занималась хлебопашеством.
Пивоваренный завод   Искры за Харьковом , близь заставы по Искринской улице и вблизи его-же ветряной мельницы, снабжал   Харьков   и окрестности превосходным   Малороссийским  пивом , достоинством   чуть-ли не выше Кочубеевскаго из  Диканьки. Пиво его густое, сладковатое и с  игрою.
Так  называемое Баварское, белое, жидкое и горькое, тогда еще в  Харькове не было известно. Привозилось из Москвы в  20-х  годах  пиво белое Данильсона и Крона, которое через  провоз  улучшалось и достоинством   превосходило тот-же продукт, который мне случалось пить в   самой Москве и в  Петербурге; но дорого продавалось это пиво. В  трактире Шерыкина за бутылку брали чуть-ли не по рублю ассигиации.  
Водочный завод, для очистки хлебнаго вина и выделки разных специальных   водок  сладких   и настоек, существовал  только один  при конторе откупщика Козьмы Никитича Кузина на Конторской улице.
Малороссия пользовалась тогда еще свою привиллегиею вольнаго винокурения; в  одних  городах   только, отданных   на откуп , водка продавалась по возвышенной цене; со всех  сторон , на окраинах   города, по большим   дорогам   за заставою, устроены были кордоны и ко всякому, входящему и проезжающему в  город , подходил   кордонщик   свндетельствовать, не несет ли или не везет   ли корчемное вино. Длинныя железныя, в  сажень, и заостренныя щупы вонзал   он   в  возы с  сеном, соломою, или другим  товаром, строго осматривал   и внутренность экипажей проезжающих, в  чем  ему препятствовать не могли. Но при всей строгости нередко производилось корчемство и горе тогда уличенному! С поличным провожали его кордонные прямо в  острог , где он  высиживал   впредь до решения уголовнаго суда. Рабочий люд   и вообще охотники до водочки и притом   дешевой, мало в  городе пивали, а в  свободное время, особенно в  воскресные и праздничные дни, массами тянулись за город  на вольницу: в  Филиппово село, на Основу, за Холодною горою до Каменнаго трактира, в  2-х   верстах   от  Харькова, на Даниловку, или за городом   до постоялаго на Змиевской дороге . Там   при  цене в  8 или 10 раз   дешевле, городской, натягивались они до положения риз   и, шатаясь, с песнями, мимо косящихся на них   кордонщиков , проходили обратно в  город. Но, увы, это удовольствие не долго продолжалось: в  конце 30-х  годов  и на уезд  наложен   откуп , и корчемство сильно поубавилось.
Уксусных   заводов, в  смысле теперешней скороспелой фабрикации, в   то время еще не существовало, хотя в  40-х уже годах   таковые ехали размножаться, каковы: Шмальцен, Кох, Рянке и проч. где ведро продавалось от  1—2 рублей. Уксус  готовился больше по домам  или в  винных   погребах  или на пивном   заводе, также и на воскобойнях  .
Красильный завод  Кемпе существовал  за Нетечью в  собственном   его доме и был  тогда в  26-м  году единственный.

Химических   заводов   существовало 3, из   которых   завод   Богомолова,
Ив. Никол., возле Основы, с   30-х  годов  выделывал   свинцовым белила, краски, лаки спиртовые и масляные, политуру и проч., Рудакова—купоросное масло в  свинцовой камере, соленую, азотную кислоты и некоторые другие препараты, с  40-х   годов. Шмальцен  на хуторе своем   за Сокольниками—эфир   серный и уксусный, уксус, перегонял   минеральныя кислоты и равные препараты для аптек , в   60-х  годах .    
Кирпичных  заводов  в  1826 году в  Харькове было не более двух ; по небольшой потребности в  кирпиче; но с  30-х  годов  стало их   открываться множество.
Прянично-конфектныя заведения с   40-х  годов  в  Харькове развили свою промышленность до весьма солидных   размеров . Бокин , Жуков  , Полуехтов   и в  последнее время Бромской производит каждый на сотни тысяч  этого товару, которым   снабжают   всю южную Россию и Кавказ. С 20-х   годов   до 40-х  было одно только пряничное заведение Павлова, сначала в  его доме у столба, а потом  уже в  более обширных   размерах   в  новом  доме.
В   фабричной промышленности и собственно металлич. изделий действовали уже медно-плавильные, молотобойные и железные завода Карталова с  1810 г., Рыжова с  1820, Плетнева с  1826 г. До 40-х  годов, когда только паровики начали у нас   на юге России приходить в  употребление, они больше занимались ковкою котлов  железных  для мыловаренных  , селитренных  и подобных  заводов , кубов  и труб  медных  для винокурень, отливкою кранов  и прочаго, а впоследствии и паровиками и отливкою разных  чугунных  и медных  принадлежностей для механических   изделий. Чугунно-литейинй завод   Федотова с  1835 года. Добычина-с  40-х  годов. Механические и сельско-хозяйственннх  орудий с  литейными заводами: Вестберга с  50-х годов   на Конной площади, Пильстрема с   70-го года на Конторской, колокольный завод   Рыжова на станции „Рыжов ", дроболитный его же завод  , с   высочайшею деревянною башней при литейном его заводе за Харьковом, существуют   с   20-х  годов  .
Не относя ни к  одному из упомянутых   3-х   видов   промышленности, не могу пройти молчанием  о существовавших   уже в   20-х  годах   Торговых   банях, Сергеева и Фокина на Конном   переулке и Кузнецова на р. Харькове, на Кузнечной ул. Оне были хотя и без   затей, но вполне удовлетворяли тогдашним   неприхотливым   требованиям.
Ремесла всех  видов  большею частию имели представителями  немцев ; русские мастера являлись, как  исключение.
Булочники тоже долго были только немцы. Из  русских   — Кудрявцев, прозываемый „Красное солнышко". Кто из  старожилов  Харькова не помнит  этого разлюбезнаго старичка, маленькаго роста, с  седою бородкою и сизым  носом , всегда веселаго и с  прибаутками! В  50-х   годах   переселились в  Харьков  братья Муравьевы и Чекмарев  и завладели всею торговлею и выжили немцев.
Колбасники, конечно, тоже немцы. В  40-х  годах  основал  свое заведение Легер. Кроме знания своего дела, он  умел  привлечь публику до того небывалою обстановкою и разнообразием  своих  произведений. Он   устроил   при своем  заведении ресторан, в  котором  можно было позавтракать вкусными венскими сосисками, котлетами и прочими произведениями его искусства. В  крымскую всем  памятную турецкую войну, oн доставлял  в  армию окорока и проч. Я имел   с  ним   дела и между прочим   продал  ему венгерской породы громадную некормленную свинью для развода. С  перваго слова, заочно, заплатил  он  60 руб. сереб.. Жалею, что продешевил ; он  сам  мне сознавался, что и 120 руб. с  удовольствием дал бы. Эта громадина—последняя из  3-х   поросят, купленных   мною Чонгради, вывезшаго породу эту из  Венгрии. Теперь она перевелась.

Тоже и в Коммерческом банке; незадолго пред его закрытием накопилось на громадную сумму, свыше миллиона, просроченных и безнадежных векселей евреев, купцов 1-й гильдии, исчезнувших вместе со  своими поручителями. Здесь банк, конечно, был не причем, он действовал по правилам, открывая кредит. Тоже и некоторые помещики злоупотребляли своим правом на получение ссуд под сельския произведения. Так, один заявил, что у него 5.000 четвертей маку! Впрочем, что-то но слышно, чтобы на помещиках казна потеряла,
Другия сословия могли только пользоваться частным кредитом. Люди денежные, в прежния времена, особенно в 20-х и 30-х  годах и даже позже, знакомым лицам охотно давали значительным суммы в займы под вексель или под залог недвижимаго имущества и % не превышал законных 6%. Редки были тогда случаи несостоятельности.
Сколько мне помнится, в 30-х годах в Харькове был только один маклер Клейменов; в его конторе свидетельствовались денежные документы. Под ручные залоги: золота, серебра и других  ценностей, шубы, платья и других вещей оказывали кредит на короткие сроки, обыкновенно на месяц, ростовщики, которые особенно в 30-х  годах размножились; под золото и серебро они брали от 3—5% в месяц , а под шубы, платья, от 5—10%.
Из врачей того времени вольнопрактикующих большинство были профессора  университета: Яков Николаевич Громов—1825. Бдюненталь—Акушеры: Ган—1837, Штруве—1840, Эксбладт —1826, Брандейс—Операторы: Ванцети—1834, Грубе, Ив. Осипович, Калинниченко—1835, Федор Карлович Альбрехт—1840. Иван Николаевич Райпольский—1825. Из вольнопрактикующих: Малинович, Крюгер. Бывшие ординаторы клиник: Владислав Андреевич Франковский, Франц Иванович Герревин, Григорий Семенович Рындовский, Леонов, Дударев, Цицюрин, в 30-х годах. Все они пользовались большою практикою.
Аптеки: 1) На Московской Кронгардт, перешла в 1830 к Ф. А. Шперк, в 1835 К. К. Дорандт в 1842 г. к Эйзелеру, теперь Кох; 2) на Сумской против театра, Нейбейсер, купил и перевел в дом Куликова Сарти-сон 1833 года; 3) за Лопанью, на Рождественском переулке, д. Рогожина, Фидлер Г. Г., переведена им 1829 г. на Екатеринославсвую в свой дом, 1835 г. купил ее О. К. Фрейндлинг и после смерти его, в 1862 г., перешла по наследству к его племяннику А. Я. Егорьеву; 4) в 1828 г. за Харьковским мостом, Нельдихен, вдова его вышла в 1835 г. за Ольденборгера, он продал аптеку П. Я. Гросгельму, этот Фоссу, Дамрову, и т. д. 5) в 1840 г. на Павловской площади открыта аптека мадам Винтерфедьд, у зятя ея профес. Ходнева, купил Кирилов, продал Лапину. Магазин аптекарских товаров в 1832 г. Делль В. Ф. и Шперк К, в 1840 перешол к К. К. Дорандт, в 1842 к Эйзлеру, в 50-х к Шмаль-цену, а в 60-х к Нечипоренко, теперь Груздева.
Акушерки: Анна Карловна Вянтерфельд до 1830 г., прослужила более 30 лет при акушерской клинике и еще теперь практикует. Она насчитывала, что в течении своей долголетней практики приняла свыше 30000 младенцев. Лет  10 назад она еще была очень бодра и весьма энергична. Мадам Гейдеман практиковала также с 30-х до 60-х годов. Других, менее известных , акушерок того времени не припомню. Могу только утвердительно сказать, что было не более 2—3. Простолюдины обращались более к простым повивальным бабкам.
Дантисты: Гейдеман, муж акушерки, еще с 20-х годов считался на службе в Институте благородных девнц и до 38 года считался единственным в Харькове. С этого врамени до 50-х годов конкуррировал с ним Краузе, бывший до того фокусником, разезжавшим по Рессии, Турции и Персии со своим кабинетом, представляя замечательно искуссно разные физнко-химико-магические фокусы.
Больница в Харькове с 20-х годов, до открытия городской Александровской, кроме клиник, была одна: Приказа Общественная Призрения и помещалась на Сабуровой даче. Дача эта пожертвована городу прежним ея владельцем  генералом  Сабуровым, с целью устройства дома умалишенных. Из числа служивших при этом заведении помню с 30-х годов главнаго доктора Серебрякова, аптекаря Нельдихена, с 20-х  годов. В 30-х годах поступил туда аптекарем Надлер, прослуживший там более 40 лет.
Военный госпиталь в 20-х годах помещался за городом, направо от Змиевской дороги; смотрителем был тогда Аничков; аптекою управлял  Ф. И. Масловский.
Ветеринаров до 40-х годов заменяли коновалы, выходцы из подмосковных губерний, обвешанные висящими на кожанном поясе различными орудиями своего ремесла, как то: ланцетами, молотками, ножами, треугольниками, щетками и пр.; они являлись во всеоружии на базары и конную ярмарку, становили насосы, пускали кровь, чистили горло, ставили промывательныя, где нужно и где не нужно, и особенно усердно набивались своими услугами крестьянину, оглядывая его клячу и убеждая в  необходимости операции.
Из  эпидемий, посещавших Харьков особенно памятна первая холера 1830 года, которой посвящается особая статья. Но ужасный бич этот впоследствии в 1847, 48, 53, 55, 66, 71, 72 годах  карал жителей города,
Круп, скарлатина, корь, тифы ежегодно, по временам и оспа тоже немало поубавили число жителей. Сифилис  до 30-х  годов встречался  изредка и развитие его предотвращалось осмотрами. Вообще же нужно заметить, что в 20-х я 30-х годах общее состояние народнаго здравия было удовлетворительнее времен позднейших, что приписываю преимущественно образу жизни, именно нескученности жителей по дворам, более питательной (по дешевизне) пищи, не столь изнуряющим работам и других, более, чем теперь, благоприятствующим условиям. Об эпизоотиях, собственно в городе в те времена, и долго после, что-то не было сльшно.
Из пожаров особенно памятен пожар на Чугуевке, в за-Харьковской части, по Конной ул.; на второй день Светлаго праздника 1832 года истребиший 276 дворов, преимущественно беднейших владельцев. В 1833 г. сгорел осенью обжорный ряд на Павловской площади ниже университетских зданий и обсерватории. На его место построили черныя лавки с мылом, дегтем, льном и оне сгорели в 1836 г. и вновь построены.
Градобитие было в 1836 г. 20 июля, когда выпавший град   в  голубиное яйцо побил   все стекла с надветренной стороны. Еще сильнейшее в 1851 г. 1 мая, градины величиною в куриное яйцо. На другой день стекло поднялось страшно в цене, но положенной ген.-губ. Кокошкиным  таксою и закупленным   для казенных  заведений в  Полтаве стеклом обуздало стремление купцов извлекать пользу из общаго бедствия.
Наводнения низменных частей города при весеннем  половодии были ежегодно, но особенно сильныя отмечены на углах домов и заборов красною краскою. Отметки и теперь во многих местах сохранились.
Что стремление к образованию уже в 20-х годах проникло в общество, доказывает масса учебно-воспитательных заведений в Харькове в то время существовавших, как для мужскаго, так и для женскаго пола. Кроме университета и губернской гимназии с пансионом и уезднаго училища, существовали следующие частные пансионы: мужские: проф. Робуш, в доме теперешней синагоги, для детей аристократии, Роберти за Лопанью на Благовещенской; Ольденборгера; Б. А. Зимницкаго, у чителя математики уезд. уч. В этом пансионе воспитывалась преиущественно дети купцов, большинство учеников  приходящие; К. И. Цобель Духовное ведомство имело высшим учебным заведением Коллегиум, впоследствии переименованный в семинарию и в 40-х годах  переведенный из прежняго помещения своего при Покровском монастыре во вновь выстроенное на Холодной горе здание семинарское. Бурса где и ныне. Военное ведомство имело школу кантонистов в 30-х годах в городском деревянном доме на Рымарской улице, прежде губернаторской квартире (до 20-х  годов). Школа переведена в Чугуев. На этом месте воздвигнуто здадание Мариинской женской гимназии. Из женских учебных заведений тогда существовал в 20-х годах Институт благородных девиц в деревянных зданиях, где теперь Александровская больница; в 1839 году переведен в новопостроенный дом на Сумской. Частных пансионов и школ не много: мадам Прела (бывшая Делавина) на Клочковской улице, потом  в этом доме с 40-х годов пансион Сокальской, а с 70-х годов пансион Филипс. Е. Бирих в доме Тараканова, Коваленко, Мартелли, А. И. Нагель, перешедший к дочери ея Н. И. фон-Метлеркамп. В. А Черняевой, в 20-х годах школа, а с 30-х пансион. А. В. Евреиновой, Ивановой. Школ частных, как женских, так и мужских, также не мало число. Учители 20-х и 30-х  годов-музыки: Барсицкий, Андреев, Шульц (в 40-х год.), Стадлер, Бертольди (в 40-х годах). Танцев:Алапдер,Строцкий. Рисования: Альенштедт, Фласбергер. Францувскаго языка: Мессонье, Рюсселе, Мишеле, Оливари, Гаспар. Немецкаго языка: Ольденборгер, Немкнн, Минде, Редер, Габерланд. Об учителях наук тех времен, как и о профессорах университета, слишком много можно бы написать и потребовало бы особой статьи. Дальнейшия сведения о них можно найти в архивах университета и 1-й гимназии.
Помнятся только иекоторые курьезы почтенных наставников,—например, с 20-х годов был лектор французскаго языка Паки-де-Сувиньи; было ему лет под 60, худощавый, ростом 2 арш. 12 верш.; выступал прямо, как аршин проглотил, величаво и медленно. Вздумал он жениться и по публикации его в парижских газетах о желании в соотечественнице найти подругу жизни, на вызов его приезжает алчущая любви много лет  M-lle Laure, росту не полных 1 1/2 аршина, с предлинный сгорбленным носом. Обряд венчания русское духовенство,—католическаго еще не было в Харькове,—не соглашалось совершить, но один догадливый батюшка, чтобы не упустить предложенный хороший куш,—согласился, поставив их в паре, прочитать молебен о здравии его N. Сувиньи и девицы Лавры. Из всего молебна они только и поняли несколько раз повторенный их имена и были вполне довольны и с благодарностью приняли поздравления батюшки и пожелания им  добраго здоровья. Любо было видеть эту вполне друг-другом довольную, счастливую чету. Трогательно даже было видеть их торжественно шествующих по улицам всегда под ручку, она в широчайшей италианской соломенной шляпе, осеняющий ея улыбающуюся сладостно физиономию, вместо мантилии окутанную турецкою пестрою шалью, связанной на шее маленьким платочком. Она быстро семенила маленькими ножками и подпрыгивала, чтобы поспеть за журавлиным шагом своего супруга, с гордостию выступающаго в жилете, сшитом собственными руками его chere Laure из разноцветных лоскутиков, вроде старинных одеял, и даже летом окутаннаго шерстяным шарфом, вывязанным несравненной подругой жизни. Счастливцы!
На кафедре он однажды, разсказывая юношам о своем chere patrie, вздумал доказывать разницу в оценке заслуг человека en France et en Rassie. В последней она, по его мнению, выказывается чинами, а не личным достоинством. En Rassie, говорит он, уже по наружному виду, осанке и тону можно догадаться о высоком или малом чине каждаго человека. Это свое мнение он  начинает доказывать так: сначала начинает говорить самым тихим, униженным  голосом, в тоже время едва подннмая из-за кафедры голову,—это губернский secretaire. Затем голос нисколько повышается, голова приподнимается—колежский secretaire; титулярный советник, коллежский асессор изображается так, что он привстает и поднимает на несколько нот голос, затем он встает, подымает голову, выпрямляется, все повышая голос, постепенно при статском советнике и действительном статском; наконец, тайный советник задирает голову совсем назад и произносится название этого чина самым грубым, повелительным голосом. Каждый чин аккомпанируется подобающей ему миною подобострастия или горделиваго сознания своего достоинства. Одного он только не мог себе, до самого выхода в отставку, объяснить, почему всякий раз, когда он входил в аудиторию, заставал он на доске мелом нарисованную свинью с задравшим в крендель хвостом—и благо ему! Однажды студент ему об яснил это, как наглядное объяснение лекции зоологии, и он удовлетворился этим
Разскажу вам еще пример необычайной разсеянности. Было у нас два профессора: Константин Павлович Цавлович и профессор математики Павловский (сочинитель таблиц логарифмов). Конст. Павл разсердившись на своего лакея (крепостного), просит экзекутора университетскаго Анадольскаго прислать солдат высечь его лакея. Тот дал слово и не откладывая  отдал унтер-офицеру приказание отправиться с  двумя  солдатами, запасшись розгами к  профессору Павловичу, и поизвесть экзекуцию. Унтер -офицер, не дослышав, является к Павловскому. Лакей ему докладывает о приходе солдата из университета. Хорошо, говорит, пусть войдет  в кабинет. Не отрываясь от занятия выслушивает он унтер-офицера о том, что по просьбе его будто-бы, экзекутор Анадольский приказал наказать его лакея „так где прикажете, на конюшне?—Да, да, хорошо.—„А где он —Кто?—„Лакей". Да там в  передней. "Слушаюсь" И повели раба Божьяго, ничем не повиннаго, в конюшню, и не приняли в резон уверения в его неповинности, прописали ему достаточную порцию. Так дело  обошлось, пока через несколько дней Конст. Павлович Павлович, встритив Анадольскаго, упрекнул его в несдержании слова Призвали унтер -офицера.—Ты ходил куда я тебя, посылал—Как же с Ваше Высокоблагородие. —„И исполнил "?—Точно-так-с. Да куда ты ходил? спрашивает Павлович. „На пески, к профессору Павловскому, и исполнил  в точности пряказание".—Тут  только разъяснилась ошибка.

Ст. Сов. Ф. О. Рейшардт